Разумеется, я не из тех мужчин, у кого одна семья в Хельсинки, а другая в Хямеэнлинне, и первая ничего не знает о второй. Я не хочу сказать, что Эса мой непутевый ребенок, Йоханна — вернувшаяся из заключения сестра, а Минтту К — эксцентричная тетушка. Я имею в виду другое. После того что мы вместе пережили, между нами сложились новые отношения. Поэтому мне так хочется вселить в своих сотрудников надежду и сообщить им хорошие новости, только их нет. — В конце концов у нас все получится, — пытаюсь я подбодрить коллектив. — Рано или поздно наступят лучшие времена. Да, сейчас нам приходится нелегко, но это не навсегда. Все будет хорошо. Придет весна, взойдет солнце, и наш парк еще будет процветать. У нас все получится. Вместе мы победим. Не знаю, откуда взялись эти слова. Еще недавно я назвал бы их пустой болтовней, не опирающейся ни на какие факты. Но сейчас я понимаю, что так можно говорить лишь со своей семьей. Я не хочу сказать, что в семьях все только и делают, что врут друг другу или делятся непроверенной информацией, но, когда ты говоришь о том, что тебя действительно волнует, это и есть настоящая правда. Мы выстоим или падем — но определенно вместе. Только это и важно. — Никто во всей индустрии парков приключений не подготовлен лучше и не знает столько о мерах безопасности, как Эса, — продолжаю я. — Никто не руководит маркетингом с таким бесстрашием и непредвзятостью, как Минтту К; никто не сравнится с Кристианом в энергии и генерировании новых бизнес-идей; никто так не открыт новому в расширении ассортимента кафе, как Йоханна; никто так не силен во внедрении эффективных терапевтических практик при работе с детьми и взрослыми, как Самппа. Каждый из вас уникален в своем качестве и жизненно важен для нашего парка. Вместе мы непобедимы, мы и есть наш парк! Никто нас не одолеет. В кафе стоит тишина. Сказать, что мои сотрудники удивлены, было бы неверно. Конечно, в их взглядах сквозит доля удивления, но не только. Кристиан прижимает к уголкам глаз платок. — Никто никогда не говорил ничего… — начинает он. — Такого, черт тебя побери, красивого… — подхватывает Минтту К и одним махом опустошает свою термокружку. — Никто не оценивал по достоинству мою работу, — охрипшим голосом произносит Эса и через силу заканчивает: — А это ведь понимать надо, как тут все непросто. — Я хотела сказать то же самое, — добавляет Йоханна. Похоже, она тоже взволнована, потому что часто кивает. — У нас в парке приключений люди относятся друг к другу по-человечески, видят в другом личность, динамика заботы сочетается с сопереживанием, каждый открывается… — вступает Самппа. Все дружно поднимаются со своих стульев и направляются ко мне. Инстинктивно я тоже встаю. Я не сразу понимаю, что они собираются делать, но времени размышлять об этом у меня нет. Они окружают меня со всех сторон. Мы обнимаемся, и это групповое объятие говорит больше любых слов. Я чувствую неловкость — со мной никогда такого не бывало — но не могу сказать, что мне неприятно. Пожалуй, наоборот… — Экстаз, — взволнованным голосом произносит Самппа где-то совсем рядом. — Концентрация спонтанного проявления любви, эмпатия с передачей энергии, эффект взаимного присутствия, я сдаюсь… И никто его не перебивает. 19 Команда «Смородиновое желе», в которую меня определили, работает в той части кухни-столовой, где нет окон. Другой конец обеденного стола, у окна, отведен «Банде плодожоров». На самом деле они ничего не пожирают, а перетирают ягоды на пюре, просто придумали себе такое нелепое название, над которым сами потешаются. Все мы пытаемся в совершенно не подходящих для этого условиях готовить ягодное желе. Сложность заключается не только в масштабах предпринятой операции — в квартире из трех комнат и кухни работает целых шесть команд, — но и в том, что всем, за исключением Team knitters & crocheters[10], нужна кухня. Поэтому вокруг нас постоянно толкотня, и атмосфера временами накаляется: отцы соревнуются за доступ к водопроводному крану, духовке и противням. Несмотря на это, а также на жару в помещении, сложный букет запахов — приятных и не очень — и мелкие ссоры между папашами, дело движется. Поразительно, но в какой-то мере это вселяет надежду. Допекаются хлеб и булочки, булькает грибной соус, на столе выстраиваются шеренги баночек с протертыми ягодами и желе, появляются пестрые шерстяные носки и разноцветные варежки, и я ловлю себя на мысли: пожалуй, есть шанс, что поездка в Париж действительно когда-нибудь состоится. С момента наших обнимашек в парке приключений прошло несколько часов, но отголосок этого события до сих пор со мной. Я полностью отдаю себе отчет в том, что столь пафосный порыв со стороны моих коллег был вызван моим импровизированным и совершенно искренним выступлением, но все же между нами осталась некоторая недосказанность. Трудно описать, что значит быть частью семьи. Это предполагает заботу — о хлебе, крове… Но нужно еще что-то, во что верят все члены семьи. Раньше я никогда не задумывался ни о чем подобном. Я и сейчас не утверждаю, что в семейной жизни не нужно руководствоваться разумом или что ей чужда любая логика, но теперь я понимаю то, чего не понимал раньше. Создавая семью, ты как будто совершаешь прыжок от голой рациональности к чему-то большему и в награду получаешь тепло и чувство защищенности. Если я дарю надежду другому, то, как мне кажется, и сам ее получаю. Эти мысли возвращают мне душевное спокойствие. У меня возникает уверенность, что еще чуть-чуть — и все станет на место, вернется в нормальное состояние. Наверное, стоит отбросить все прежние расчеты, в том числе те, что я успел произвести после встречи с коллегами в Парке, и взглянуть на ситуацию свежим взглядом. И пока воздержаться от окончательных выводов. Надо все начать с чистого листа. И использовать подход, который подсказывает семейная жизнь. Опереться на доверие, тепло и терпение. А когда придет время, перейти к решительным действиям. Мой собственный недавний опыт подтверждает, что это правильная стратегия. Идет ли речь о Лауре и Туули или о моих сотрудниках, самого большого успеха я в конце концов добился именно благодаря решительным действиям, «прыжкам». И если я буду воспринимать окружающий мир как свою семью, он ответит мне тем же и подскажет, что я должен делать. Я концентрирую внимание на различных стадиях изготовления желе. Мне эта работа внове, и я строго следую инструкциям. Это вроде бы не очень сложно. Меня беспокоит только, что шея и плечи начинают ныть, когда я склоняюсь над кастрюльками, баночками и давленой черной смородиной. После почти двух часов напряженного труда я выпрямляю спину и говорю другому папаше, который моет посуду рядом со мной, что хочу немного размяться. Сначала он мучает меня советами, как расслабить мышцы при помощи определенной асаны из йоги, но затем отпускает на волю. В данном случае это означает балкон в гостиной. Гостиную делят между собой команда вязальщиков и команда фасовщиков сотового меда. Перед командой фасовщиков на столе расстелен полиэтилен, что весьма предусмотрительно. Трудно представить себе более несчастную группу, чем эти липкие от меда специалисты по пчелам. Я верчу головой, пытаясь расслабить шею, когда рядом появляется Туукка. — Шея затекла, — жалуюсь я ему, — пока занимался черносмородиновым желе. Вот, пытаюсь привести ее в норму. — Я заметил, — говорит Туукка. — Но ты ее неправильно разминаешь. — Неправильно? — Именно, — кивает Туукка. — И у тебя напряжена не только шея. Нужно начинать отсюда. Туукка показывает на свои ноги и тут же отрывает одну ногу от пола и за долю секунды поднимает ее от бедра. Затем повторяет то же с другой ногой. Я вспоминаю, что у него большой опыт занятий спортом. — Ну, не знаю… — Теперь, — говорит он, принимая позу, в которой приземляются прыгуны с трамплина, — ты включаешь и другие группы мышц. Он какое-то время остается в исходном положении прыгуна с трамплина, после чего его ноги начинают скользить по полу в разные стороны, и прежде, чем я понимаю, что он делает, Туукка садится на шпагат. — Растягивай все тело снизу доверху, — говорит Туукка и легко, как на невидимом канате, поднимается с пола. Он снова встает передо мной. Высоко поднимает руки и вращает ими чуть ли не со свистом, как ветряная мельница. Плечи ходят свободно и энергично. Он кажется одновременно гибким и сильным. Лицо, как всегда, сосредоточенное. Наконец, он опускает руки, трясет ногами и предплечьями и даже как будто всем телом. И снова смотрит на меня. — Вот так, — бросает напоследок Туукка и исчезает. Даже не знаю, приказ это или совет. До меня не сразу доходит, что я, собственно говоря, только что видел. Но в голове вдруг мелькает одна мысль. Нет, это невозможно... Простое совпадение. Я пробую еще раз согнуть шею, даже не пытаясь повторить те немыслимые движения, которые проделывал Туукка, — после двадцати лет просиживания штанов в офисах мне их не повторить. Внезапно я все тело охватывает еще более сильное, чем когда я готовил желе, напряжение. На улице все та же зима, горят те же фонари и светится окно через дорогу, такое же, как и то, перед которым стою я. В окне отражается все, что происходит в комнате: пчелиные соты, вязальщики, Туукка. Потом кто-то окликает его по имени и просит плоскогубцы. Туукка отвечает, что они в гараже. Судя по интонации, ему совершенно не хочется тащиться в гараж. В это же время расчеты, которым я посвятил весь день, меняют конфигурацию, и старые версии отпадают, уступая место новым. Спортивная трикотажная куртка, в которую одет Туукка, исчезает из моего поля зрения, и я слышу, как хлопает входная дверь. Go with the flow. Ко мне приходит озарение. Но его не случилось бы без череды недавних событий и связанных с ними переживаний — без всего того, что я назвал бы подлинным переворотом в сознании. Начало семейной жизни, принятие новой формы существования, понимание того, что не только сухие факты могут указывать, в каком направлении надо двигаться и к чему стремиться. И, наконец, искусство Лауры Хеланто. То, чему я научился, находясь рядом с ней. Я обрел умение наблюдать и сумел по-новому взглянуть на окружающий мир. И тогда разрозненные фрагменты начали складываться в единое целое, вещи и смыслы пришли в движение, бесконечно переплетаясь и создавая новые формы, иногда чем-то похожие на предыдущие, а иногда разительно от них отличающиеся. У меня словно открылись глаза. Go with the flow. Гостиная полна звуков и движения. Но есть здесь и статичные объекты, на которые в первый момент не обращаешь внимания. Так и я заметил их не сразу. То есть я их видел, но не успел хорошенько рассмотреть. И не включил в свои расчеты. И вот теперь я их изучаю. За стеклянными дверцами книжного шкафа выставлены многочисленные спортивные кубки, а за ними — фотографии. На них запечатлены соревнования по конкуру, в том числе прыжки через препятствия. Глядя на них, кажется, что человек и лошадь могут бесконечно долго висеть в воздухе, не касаясь земли. Я рассматриваю снимок, на котором Туукка в левой руке держит поводья, а правую положил на шею изящной гнедой кобылы. В первую очередь я отмечаю, что Туукка улыбается. Я никогда не видел на его лице такой счастливой улыбки. Он доволен, и не только потому, что получил награду. Туукка в своей стихии, он делает то, что ему нравится. В памяти всплывает другая сцена. Туукка на родительском собрании, когда я увидел его впервые. Он за игрой в теннис, его вспыльчивость и стремление к победе... Это человек поистине недюжинной силы и ловкости, что он, кстати, продемонстрировал мне всего несколько минут назад. Свои финансовые проблемы он явно решает не вполне адекватным способом — он ведь рассказывал, что самый крупный его клиент перестал давать ему заказы. И наконец… Быстро, стараясь не привлекать к себе внимания, выскальзываю из гостиной. На вопросительный взгляд своего напарника отвечаю, что сейчас вернусь. В восторг его это не приводит — кому же хочется работать за двоих, — но, к счастью, он не требует от меня дополнительных объяснений, а покорно продолжает раскладывать ягодное желе по баночкам. Холл маленький и тесный; рядом с входной дверью — дверь в спальню. Я останавливаюсь перед длинной вешалкой в коридоре, возле которой я раздевался, когда пришел. Разумеется, я бросил беглый взгляд и на узкий высокий стеллаж рядом с вешалкой, где хранится спортивное снаряжение и лежат бутылки, какие крепят к велосипедам, однако особенно к нему не присматривался. Зато теперь исправляю эту оплошность. Протеиновые батончики с добавками мне знакомы — вернее, их обертки. Я перевожу взгляд на вешалку с одеждой. На одном из крючков висит карточка-пропуск. На нем фотография Туукки и, что не менее важно, название его компании — Акционерное общество «Безопасные конструкции». Название нейтральное и подразумевает такой широкий спектр деятельности, что человеку непосвященному оно ни о чем не скажет. Но это непосвященному, то есть ничего не знающему о работе парков приключений и особенностях их сооружения и обслуживания. А вот меня в последнее время Эса в эту тему посвятил достаточно глубоко. Жизнь в семье постоянно обогащает тебя новыми знаниями. Мы в парке часто привлекаем экспертов для проверки и калибровки конструкций и оборудования, чтобы обеспечить, например, оптимальное сцепление пола с обувью: покрытие не должно быть слишком скользким, но в то же время не должно мешать нашим клиентам быстро бегать. Быстро, но главное.… Безопасно. И тот, кто инспектирует аттракционы и проверяет их на соответствие требованиям безопасности, очень хорошо знает эти конструкции как изнутри, так и снаружи. Он знает парк «Сальто-мортале» и «Бобра». Я стою в холле и в уме просчитываю варианты. Теперь это уже не представляет сложности. В моем распоряжении — все составляющие уравнения, огромное количество собранных данных. Остается одна-единственная проблема. Как… Дверь открывается. Я едва успеваю отвернуться от стеллажа. Мне кажется или у Туукки начинают сдавать нервы? — Туалет с другой стороны, — говорит он, глядя мне прямо в глаза. — Рядом с кухней. — Правда? — говорю я и добавляю: — Спасибо. Через три с половиной часа в квартире нас остается всего двое — Туукка и я. Никогда бы не подумал, что буду расфасовывать смородиновое желе с такой тщательностью. Конечно, я в любом случае не стал бы работать тяп-ляп, но теперь моя скрупулезность имеет и другую причину: мне нужно задержаться и я сознательно тяну время. Туукка чем-то занят в гостиной. Он очень недоволен тем, как фасовщики меда прибрали за собой, и высказывает мне все, что об этом думает. Выясняется еще одно обстоятельство: жена и дочь Туукки не ночуют дома. Об этом свидетельствует полное отсутствие в квартире женской одежды. На вешалке в прихожей нет ни одного пальто или куртки, по размеру и фасону похожих на женские. Да и детская комната, в которой стоит кровать с лесенкой, выглядит слишком опрятно, чтобы в ней обитал ребенок — она больше похожа на музей, чем на царство типичного клиента парка приключений. Нетрудно сделать вывод, что Туукка живет в своей трехкомнатной квартире один. И что-то мне подсказывает, что не очень давно. Туукка заходит на кухню в тот момент, когда я ставлю последнюю банку с желе в картонную коробку и закрываю ее. Банки с желе готовы к транспортировке, о чем я и сообщаю Туукке. — Хорошо, — отвечает он. — Поставь коробку в прихожей, вместе с другими. — Они же о нее споткнутся, когда вернутся… — Не споткнутся, — отвечает Туукка. — Никому она не помешает.