– Излишне говорить, что супруг был клиентом Рэнди Филипса, – сообщил Борис по телефону. – Вот и прекрасный мотив для мести. Что-то не складывалось. – Мила, что же это такое творится? Что, черт возьми, за история с пропавшими без вести, которые возвращаются? – Понятия не имею, – только и сказала она. И правда, невозможно понять. Тут была какая-то тайна, и это ее пугало. Роджер Валин и Надя Ниверман исчезли в слишком разное время. – Если бы СМИ об этом пронюхали, они бы их окрестили «убийственной парой». Тут все с ума посходили. Судья собирает чрезвычайное совещание. – Знаю, Стеф только что поднялся к вам. – Не могу понять, почему Надя убила не мужа, а адвоката, – признался Борис. – Но, может быть, ультиматум относится к нему, – спохватился он. – Его предупредили? – Джона Нивермана отправили в надежное место. Он сейчас под охраной, но видела бы ты его: чуть не обделался со страху. Как и в случае Валина, фотографию Нади не стали распространять в СМИ. В отличие от счетовода, женщина пропала относительно недавно, было больше шансов выяснить, где она находилась все это время. – Борис, что я должна сделать? Подняться к вам? – Нет необходимости. Сейчас мы надавим на этого засранца и постараемся выжать из него все подробности о жизни супруги, какие он утаил в то время, когда она исчезла. Потом, прошерстив ее дело, постараемся понять, могла ли она два года назад, чтобы замести следы, рассчитывать на чью-то помощь – знакомого, подруги. Я хочу, чтобы ты тоже этим занялась. Выясни, пожалуйста, не остались ли у Эрика Винченти какие-то записи, не попавшие в официальный файл. Повесив трубку, Мила сразу принялась за работу. Быстро прокрутила документы дела на мониторе компьютера. Коллега по Лимбу расположил их в строго хронологическом порядке. Такой метод применялся только в расследовании дел об исчезновении. В убойном отделе, например, события всегда восстанавливались с конца, то есть со смерти потерпевшего. Эрик Винченти вкладывал много труда в составление отчетов: они выходили у него похожими на рассказы. – Чтобы подпитывать память, нужно передавать эмоциональное воздействие, какое оказывают некоторые истории, – всегда говорил он. – Тот, кто будет потом читать материалы дела, должен сочувствовать пропавшему человеку. Винченти полагал, что только в таком случае сотрудник, который придет ему на смену, станет упорно доискиваться правды. Так же, как делал он сам, подумала Мила. Я ищу их везде. Ищу всегда. Мила просмотрела ряд фотографий, приложенных к документам. Они свидетельствовали о том, какой след оставляли годы на лице Нади Ниверман, но глаза поблекли прежде всего остального. Только одно могло оказать такое воздействие. Кому, как не Миле, знать разъедающие свойства боли. 16 Когда-то Надя Ниверман была красивой девушкой. Все парни в лицее ухаживали за ней и были бы не прочь жениться. Чемпионка по легкой атлетике, отличница, актриса на первых ролях в школьном любительском театре. На философском факультете университета ей даже на первых курсах прочили блестящую научную карьеру. В двадцать четыре года Надя была уже зрелой, самостоятельной женщиной. Получив диплом, прошла мастер-класс по журналистике, и ее приняли на неполную ставку в редакцию одного телеканала. Она пробила бы себе дорогу. Но однажды встретила на своем пути не того мужчину. Джон Ниверман по сравнению с ней был никем. Лицей не закончил, в армии не дослужил, первый брак закончился разрывом. Он унаследовал от отца небольшое, но процветающее транспортное предприятие, но и его умудрился угробить. Деструктивный тип, оценила Мила. Надя познакомилась с Джоном на вечеринке. Высокий красивый парень с манерами обаятельного плута нравился всем. И Надя тоже купилась. Ухаживание длилось недолго, через пару месяцев они поженились. Мила могла представить себе, как дальше развивались события. Надя с самого начала знала, что Джон не дурак выпить, но была уверена, что он знает меру, и надеялась, что со временем семейная жизнь его изменит к лучшему. В этом заключалась самая большая ее ошибка. Согласно показаниям сотрудницы социальной службы, проблемы начались через несколько месяцев после свадьбы. Ругались они по тем же причинам, что и до брака, но теперь в ходе ссор выявлялось что-то такое, чему Надя не находила определения. Она сама не знала, в чем дело, не могла это выразить в словах. Скорее впечатление, какое производили некоторые черточки в поведении Джона. Например, он стал надвигаться на нее, с каждым разом все ближе. Сантиметр, еще сантиметр. Но в последний момент отступал. Потом однажды ее ударил. Но, сказал он впоследствии, нечаянно, сгоряча. И она поверила. Но подметила новый блеск в его глазах, прежде невиданный. Огонек злобы. Эрик Винченти собрал массу информации личного, даже интимного характера, ознакомившись с заявлениями, какие Надя подавала в полицию на протяжении лет. И все неукоснительно забирала через несколько дней. Может, ей было неудобно перед друзьями и родными или стыдно доводить дело до суда и давать показания. А может, потому, что, когда Джон приходил трезвым и просил прощения, его слова звучали так убедительно, что Надя ему предоставляла второй шанс. Шансов было предоставлено немало. Их можно было бы подсчитать, заодно с синяками. Вначале ими все и ограничивалось, а их легко удавалось скрыть под свитером с высоким воротом или наложить побольше тонального крема. Не о чем беспокоиться, считала Надя, пока он бьет не до крови. Мила знала, как это работает в подобных случаях: достаточно женщине чуть выше поднять планку того, что она согласна терпеть, и процесс пойдет дальше, растянется на целую жизнь. Настанет черед ссадин – это еще ничего, хорошо, что не переломы. А когда он переломает ей пару костей, она убедит себя, что могло быть и хуже. Но куда больнее, чем тумаки, было другое. Чувство беспомощности и страха, никогда не покидавшее Надю Ниверман. Знать, что насилие всегда рядом, притаилось, будто в засаде, и готово вспыхнуть из-за пустяка. Джон не замедлит наказать ее, стоит только сказать или сделать что-то не так. К примеру, если она спросит невпопад, когда он вернется к ужину. Или муж попросту сочтет, что жена обратилась к нему неподобающим образом или даже заговорила не тем тоном. Поводом может стать любая безделица. Мила отдавала себе отчет, что любой человек, не испытавший такое на себе, прочитав историю этой жизни, изумится, почему Надя сразу не сбежала. И возможно, придет к выводу, что все шло не так уж плохо, раз она соглашалась терпеть. Но Миле известен был механизм насилия в семье, где роли четко очерчены и неизменны. Именно страх привязывал жертву к притеснителю, приводя к парадоксальному результату. Единственным, кто мог защитить ее от Джона, был сам Джон, уверилась Надя в глубине своей израненной психики. Только в одном Надя не покорилась мужу. Он хотел сына, она же тайком принимала таблетки. Хотя она и была убеждена, что секс, к которому время от времени по пьяни, походя, принуждал ее Джон, не таит в себе никакой опасности, решение было осознанным и неизменным. Она не станет обрекать новое человеческое существо на те муки, которые сама согласна терпеть. Но однажды мартовским утром она вернулась из супермаркета со странным ощущением внутри. Ее гинеколог говорила, что, несмотря на таблетки, существует самая незначительная, в доли процента, вероятность забеременеть. Инстинкт сразу подсказал Наде, что она ждет ребенка. Тест подтвердил то, что она уже и так знала. Выбрав подходящий момент, она сообщила Джону и, к великому своему изумлению, увидела, что после этой новости он вдруг унялся. Она боялась, что злоба, скопившись, вдруг обрушится на нее вся сразу. Однако, хотя пьяные ссоры и продолжались, Джон, даже в самом пылу скандала, больше не трогал ее. Раздувшийся живот стал броней. Она в это никак не могла поверить. Мало-помалу снова училась быть счастливой. Однажды утром Надя собралась к гинекологу, сделать экографию, и Джон предложил проводить ее, потому что пошел снег. У него был отсутствующий, немного грустный вид, как у всех алкоголиков сразу после пробуждения. Ни следа злости или гнева. Надя надела пальто, взяла сумку, вышла на лестничную площадку и стала натягивать перчатки. Все свершилось в единый миг. Неожиданный, неистовый толчок в спину, твердая почва исчезает из-под ног, и весь мир летит кувырком. Первый удар о деревянную ступеньку, руки инстинктивно прижаты к животу, защищают плод. Второй кувырок, с еще большим ускорением. Стена впечатывается в лицо, край перил бьет по скуле, руки, подчиняясь центробежной силе, разжимаются. Второй удар, третий, один сильнее другого согласно закону всемирного тяготения. Живот смягчает падение. Все, лететь дальше некуда. Нет ни боли, ни малейшего звука и, что самое страшное, никакой реакции. Все внутри тихо, слишком тихо. Надя помнит, какое лицо было у Джона, когда он стоял наверху. Бесстрастное. Потом он развернулся и ушел, оставив ее лежать. Что испытала при этом Надя, Мила не могла понять, поскольку не умела сочувствовать. Единственная доступная ей эмоция – гнев. Ей, конечно, жаль женщину, но, как ни прискорбно, у нее самой больше общего с Джоном. После падения с лестницы в полиции не могли закрыть глаза на очередной акт агрессии, вне зависимости от того, поступит заявление от потерпевшей или же нет. То, что произошло, было слишком похоже на попытку убийства. Агенты доходчиво объяснили Наде, что, если она расскажет какую-нибудь небылицу, чтобы выгородить Джона, к примеру заявит, будто сама споткнулась, он наверняка предпримет еще одну попытку. И тогда уже погибнет не ребенок, а она сама. Так Надя набралась храбрости. Подав заявление, сделала все, как надо: поселилась в общежитии семейного типа для женщин, подвергавшихся дурному обращению, где муж не мог до нее добраться. Джона задержали и, поскольку он оказал сопротивление полиции, не отпустили под подписку о невыезде. Самой большой победой Нади было не то, что она год за годом терпела рядом с собой этого монстра, а то, что она быстро получила развод. Но потом явился Рэнди Филипс. Адвокату оказалось достаточно предъявить в зале суда пару туфель на шпильках. Никаких свидетелей, никаких других доказательств, чтобы продемонстрировать, какая из нее будущая мать. Даже беременная, она не в силах отказаться от кокетства, не понимая, насколько опасно выходить в такой неустойчивой обуви в зимний день, да еще со снегом. Такая женщина не способна позаботиться о безопасности младенца, которого носит в чреве. В тот день Джон был освобожден в зале суда. А Надя исчезла. Она не взяла с собой ни единого платья, ничего из своей прошлой жизни, возможно, чтобы все поверили, будто это бывший муж разделался с женушкой. Джону и правда пришлось нелегко. Но, по мнению Рэнди Филипса, доказательств было недостаточно, чтобы его засадить. Так Надя проиграла очередную партию. Дочитав материалы дела, Мила принялась размышлять. Трезво, без гнева. После всего, что она перенесла, Надя не заслужила, чтобы за ней охотились как за обыкновенной преступницей. Валин, наверное, заслужил. Хотя отчаяние, охватившее его после смерти матери, было непритворным и вполне понятным, он мог бы его преодолеть и жить дальше. У Роджера, черт его побери, было для этого семнадцать лет. Убийственную пару на самом деле составляли очень разные люди. В какой-то момент своей жизни, жизни беглянки – а какую еще жизнь могла вести жена, удравшая от склонного к насилию мужа, – Надя встретила Роджера, они рассказали друг другу о себе и обнаружили, что их объединяет хранимая каждым тайна и, может быть, общая ненависть к миру. Слив воедино накопившуюся обиду, они создали убийственный союз. «Не могу понять, почему Надя убила не мужа, а адвоката», – сказал недавно Борис, когда они говорили по телефону. «Но может быть, ультиматум относится к нему», – спохватился он потом. Мила не была в этом уверена. Если бы Надя хотела убить мужа, она поступила бы наоборот. Какой смысл убивать Рэнди, да еще так нарочито работая на публику, если потом бывший муж непременно попадет под защиту полиции? Если бы она поступила наоборот, никто бы и не заподозрил, что она хочет устранить также и Филипса. Ультиматум объявлен не Джону Ниверману, окончательно уверилась Мила. Борис говорил, что мужик чуть не обделался со страху. Возмездие адвокату – обручальное кольцо на палец и мучительная смерть в капелле, предназначенной для молодоженов. Месть бывшему мужу – страх. Надя не хотела, чтобы он так легко отделался: мучитель не заслужил быстрого конца. Он должен испытать то, что испытывала она, постоянно ощущать нависшую над ним угрозу, знать, что с минуты на минуту настанет его черед, жить в невыносимом ожидании неминуемого конца. Зазвонил телефон, стоявший на столе Эрика Винченти. Вздрогнув от неожиданности, Мила помедлила, прежде чем снять трубку. – Что ты там делаешь до сих пор? – Голос Стефа. – Уже двенадцатый час, срок ультиматума давно истек. Мила взглянула на часы, висевшие на стене: она и не заметила, как прошло время. – И что? – спросила она с трепетом. – Ничего, пусто. Двое парней устроили поножовщину в баре, и один тип выбрал именно сегодняшний вечер, чтобы попытаться устранить делового партнера. – Ты видел Судью? – Нас распустили четверть часа назад, и я подумал: надо позвонить тебе, знал ведь, что ты до сих пор там сидишь. Ступай домой, Васкес. Понятно? – Так точно, капитан. 17 Тонкий холодный туман растекался по улицам, точно волны призрачной реки. Около полуночи Мила пошла за машиной на внешнюю парковку, принадлежавшую Управлению. Но, подойдя к «хендаю», заметила, что две шины спустили. Она удивилась и насторожилась: такая неожиданность могла означать, что ей грозит опасность. Не иначе как кто-то, проколов шины, собирается напасть на нее по дороге. Но Мила быстро избавилась от паранойи: побочный эффект расследования, что тут скажешь. И впрямь, достаточно было бросить взгляд вокруг, чтобы убедиться: со всеми машинами на стоянке обошлись точно так же. Определенно, дело рук мстительных хулиганов, которым как-то насолили полицейские из Управления. Такое уже бывало, в последний раз не далее как в начале месяца.