Вскоре мы сошлись на следующем. За нашу обработку наследника в нужном ключе Алексашка способствует отцу Якову в его начинаниях по углублению контактов между церквями. Правда, связи царского фаворита в среде духовенства еще только начали образовываться, но, как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Далее Австралия смотрит на поведение Алексашки и, пока оно ее устраивает, каждый месяц кладет на его счет по тысяче рублей в Лондонском филиале Австралийского императорского банка. И это при том, что одной из моих задач на этот визит была организация филиала того же банка в Москве! О чем я уже успел объявить, и не раз. Однако позиция Александра Даниловича была тверда, как гранит. Деньги — в Лондон, причем постоянную составляющую, то есть пенсион, в наш филиал. А разовые выплаты за отдельные услуги — в Английский банк! Человек явно не хотел складывать все яйца в одну корзину. Я-то, наивный, думал, что подобные традиции нашей правящей элиты образовались только при Горбачеве, когда партноменклатура вдруг оказалась охваченной непреодолимой страстью к вывозу денег за бугор. Причем ладно бы своих — так ведь в основном наших! Наверняка и у меня что-то украли, собаки корыстные. А оно, оказывается, вон когда началось. Впрочем, совсем отказываться от поддержки нашему московскому банковскому филиалу Меншиков не стал, но было видно, что это его не очень интересует. Отбыл царский фаворит часов в семь утра, унося с собой в качестве аванса два рубина — скажем прямо, по австралийским меркам довольно-таки мелких. Я же облегченно вздохнул и даже позволил себе пару раз сплюнуть в открытое окно, ибо в течение долгой беседы не показать, как я в действительности отношусь к душевным качествам Александра Даниловича, мне было довольно трудно. Ну вот не люблю я коррупционеров среди своих! Прямо даже возникают какие-то первобытные желания — достать парабеллум да облегчить его магазин патрона на три-четыре, ибо мордобитие тут уже не поможет. Но, повторяю, только тогда, когда мздоимец находится по эту сторону баррикады. Если же по ту, то это, наоборот, милейший человек, которому так и хочется сделать что-нибудь приятное, иногда даже сверх оговоренного прейскуранта. Судя по всему, Меншикову не терпелось именно в этот мой визит обязательно сплавить царевича в Австралию, и я его понимал. Полтора года назад Петр серьезно заболел, и только быстрый приезд Светы с медикаментами привел к выздоровлению. Ну или по крайней мере совпал с ним, никто из нас не собирался углубляться в подобные тонкости. Главное, Петр был уверен — австралийская принцесса буквально вытащила его с того света. А массажем снимать приступы жестоких головных болей она умела без всяких натяжек, так что с этого и началась их любовь. Но Алексашка, похоже, сильно струхнул и вот теперь решил подстраховаться, тем более что нынешней весной царь опять прихворнул. В результате прямо на следующий день к австралийской миссии подъехали две кареты, где находился царевич со свитой. Я заранее предупредил охрану, чтобы она не задерживала визитеров, и вскоре первый из них образовался в моей гостиной. Сделал он это, скажем прямо, довольно-таки по-хамски. Правда, дверь он открыл руками, но исключительно потому, что она открывалась наружу, так что ногой произвести данное действие было никак невозможно. Но он все-таки ухитрился ввалиться ко мне с грохотом и, не представившись, заорал: — К тебе, невежий дюк иноземный, явился сам наследник престола московского! Гость мне был слегка знаком, я его видел на свадьбе. Воспитатель? Нет, кажется, все же духовник царевича, тем более что он в чем-то наподобие рясы. Как же его, заразу, звать-то? И почему он такой дурак? Небось думает, что я, возмущенный продемонстрированной наглостью, возьму и спущу его с лестницы, да еще и в рыло заеду разок-другой. Что, естественно, вызовет вполне ожидаемую реакцию у царевича. А вот хрен вам, дорогие гости! Нет у меня сейчас настроения бить кого-то по морде, даже если она совершенно недвусмысленно просит кирпича. Обратитесь попозже, тогда, может быть, и уважу, а пока — извиняйте, господин хороший, тем более что мне наконец вспомнилось, как же тебя, урода, звать. В общем, я вскочил, развел руки, будто собрался обнять этого взъерошенного попа, и воодушевленно воскликнул: — Глазам своим не верю! Неужели меня почтил визитом сам господин Игнатьев? Радость-то какая! Да что же вы, Яков, извиняюсь, что не знаю имени вашего достопочтенного родителя, застряли в дверях, будто неродной? Я подхватил совершено ошарашенного попа под локоток и, не обращая внимания на его слабые трепыхания, подтащил к столу. Визитер был мало того что деморализован — так и весил от силы килограммов шестьдесят, а то и поменьше, так что он и опомниться не успел, как ему был всучен налитый до краев стакан. — Выпьем за здоровье его высочества принца Алексея Петровича! — провозгласил я, и гость не смог отказаться, хоть поначалу и пытался. Мне еще в Кремле бросилось в глаза, что к водке этот тип весьма неравнодушен, но в осадок выпадает где-то между вторым и третьим стаканом. То ли в силу общей хилости организма, то ли он уже просто допился до третьей стадии. Для закрепления успеха мы с Яковом приняли еще по двести граммов, на этот раз уже за его драгоценное здоровье. Теперь духовник царевича почти не сопротивлялся. И если первый тост мне пришлось все-таки выпить наравне с ним, то сейчас он слегка поплыл и не заметил, что в свой стакан я налил из другой бутылки, где была чистейшая родниковая вода. С третьим тостом мне даже не пришлось напрягать мозги, потому как гость поднял мутнеющий взор и грозно возопил: — А за торжество веры православной ты, нехристь, выпьешь?! — Обязательно! За православную веру — и не выпить? Да за такое несколько раз подряд и то мало будет! Но этого уже не потребовалось: с шестисот граммов водки гость прямо на глазах терял связность мысли и координацию движений. Подождав минут пять до полного завершения процесса, я спустился вниз, чтобы позвать царевича. Он уже вылез из кареты, так что я, припомнив, как это делал де Тасьен, поклонился, помахал шляпой возле колен и, не надевая ее обратно, пригласил наследника заходить. — А где… — начал было Алексей. — Сидит в моей гостиной. Ну пошли? За нами дернулись было еще трое из свиты, но пара дежурящих у входа легионеров преградила им путь. Этого вполне хватило, чтобы люди, соорудив на лицах выражение «не больно-то и хотелось», отошли к своей карете. Наверху выяснилось, что я невольно дезинформировал царевича. Ему ведь было сказано, что его духовник сидит — собственно, так оно и было минуты три назад. Но теперь он лежал рядом со стулом, негромко похрапывая и пуская слюни. — Что с ним? — не понял Алексей. — Устал, наверное, — предположил я. — И вообще, ваше высочество, этот отец Яков сразу показался мне каким-то странным. Ворвался как оглашенный, галопом подлетел к столу и присосался к водке. Я и опомниться не успел, как он откушал три стакана. У вас тут что, так принято? Царевич что-то промямлил, и я, сочтя вопрос с протопопом Яковом исчерпанным, пригласил гостя в свой кабинет. — Государь велел мне попроситься в твою Австралию на учебу, — хмуро сообщил Алексей, садясь. Кстати, без приглашения. Ладно, мы тогда тоже обойдемся без церемоний. — Чему равна восьмая степень двух? — А?.. — растерялся экзаменуемый. — Я спрашиваю, сколько получится, если число два умножить само на себя восемь раз подряд. Нужно же мне знать, выучен ты хоть чему-то или тебя, как последнюю дубину, придется начинать учить с азов. — Да как ты со мной разговариваешь! — Как ты со мной, так и я с тобой. Хотя мы не ровня — ты, хоть и наследник, реальной властью не обладаешь вообще никакой и нигде, а я, герцог и первый министр, имею право говорить от лица его величества Ильи Первого, повелителя могущественной империи. Дружественной, между прочим, России, что придает моему положению здесь дополнительный вес. Уразумел? Вот и ладушки, тогда продолжим. Надеюсь, ты хорошо знаешь своего отца? Значит, должен понимать, что в наследнике Петр Алексеевич хочет видеть помощника себе, пока он жив, и продолжателя своего дела после кончины. И получается, перед тобой всего три пути. Первый — это тот, что я описал, путь продолжателя отцовского дела, но ты уже отошел от него и постоянно удаляешься все дальше и дальше. Второй — упросить государя лишить тебя права наследовать престол, после чего жить тихо, не вмешиваясь в политику. Третий — исчезнуть, потому как не только царь считает тебя помехой в делах государственных, но и Александр Данилович относится к тебе ничуть не лучше. В таких условиях лично я не дал бы за твою жизнь и ломаного гроша, так что Австралия — это твой последний шанс. Вот там-то уж тебя никакой Меншиков не достанет, можешь быть уверен. Значит, имеешь два дня на раздумья, а потом я уезжаю. Если надумаешь, с собой можешь взять двоих. Но та пьянь, что валяется в гостиной, в их число не входит, сразу предупреждаю. Вот, собственно, и все, что я хотел сказать. Пойдем, провожу тебя до кареты. Глава 10 До отъезда мы с Петром успели основательно побеседовать на тему государства и права. Разговор начался с того, что царь, узнав подробности визита своего наследника в нашу миссию, вознамерился повесить протопопа Яшку Игнатьева. Кроме того, Петру давно нравились некоторые слова австралийского языка, и теперь он хотел обязательно вставить в указ «дискредитацию». Пришлось объяснить, что вот сейчас оно к ситуации ну никак не подходит. Как пьют некоторые представители русского духовенства, я и раньше знал, так что поведение недавнего визитера ничего к этому знанию не добавило. Опять же родился я не вчера, пожил немало и повидал всякого, поэтому в моих глазах никого так просто уже не дискредитируешь. Если покопаться в памяти, всегда можно будет найти пример гораздо худшего поведения. В общем, мне удалось убедить Петра ограничиться ссылкой в монастырь. Глядишь, там Яшу малость ограничат в питии, что принесет несомненную пользу его изношенному организму. А дальше мы от этого частного случая перешли к общим вопросам. Петра сильно интересовало — как же австралийский император может править, когда в стране действует конституция? Ведь мешает же! В ответ я объяснил, что, если монарху ничто не будет мешать, он обленится, деградирует, зазнается и так далее, каковое развитие событий тут же скажется на состоянии дел вверенного ему государства. Кроме того, в государстве есть масса дел, которыми императору заниматься действительно не нужно. Излишняя регламентация всего подряд практически всегда приводит к отрицательным результатам. — Как это? Если людишкам не указать, так ведь каждый начнет делать по своему разумению! — Вот именно! А задача императора — всего лишь обеспечить, чтобы это происходило в рамках им же установленных законов. Если он начнет издавать указы, как правильно строить дома, корабли и наматывать портянки, на серьезные вопросы времени ему уже не хватит. — Это ладно, — отступил царь, хотя явно был не совсем согласен, — но вот представь себе, что в государстве завелся какой-то вредный человечек. Если в моем — то я, войдя в рассуждение его вредности, просто прикажу этого человечка повесить! А если в вашем? Собирать доказательства, потом судить, да еще неизвестно, чем тот суд кончится! Ладно, против боярского произвола это, пожалуй, может быть и неплохо. Но царя-то зачем ограничивать? Да еще есть у вас какой-то… опять название забыл… кажется, мочильный по человекам. Этот-то зачем? Тем более что его выбирают. — Уполномоченный по правам человека. Должность придумана специально, чтобы правящей верхушке жизнь медом не казалась. У нас император просто так своим указом не то что повесить — даже посадить никого не может. Во-первых, если такое вдруг понадобится, у него выбор всего из двух формулировок — либо «из соображений недопущения ослабления государственной безопасности», либо «в целях улучшения дизайна окружающей среды». А во-вторых, эту формулировку должен поддержать Малый Совет большинством не менее чем в семьдесят пять процентов голосов. Состоит же он из императора, первого министра, пастыря и того самого уполномоченного. То есть если в высшем эшелоне власти царит согласие, мнение уполномоченного по правам человека ни на что не влияет. Ну а коли во власти раздрай, так и нечего ей своих подданных бессудно сажать или вешать. Надо сказать, что тут мы с Ильей ничего не изобрели, а просто честно закрепили в конституции сложившуюся в будущем практику. Когда вроде бы человек обладает правами, но в уголовном кодексе всегда есть пара-тройка статеек, по которым можно смело сажать любого. Причем необязательно в каждом отдельном государстве, тут уже вовсю использовалось международное разделение труда. Например, в Швеции любого нетрудно обвинить в сексуальных домогательствах — это такая национальная особенность их законодательства. Если подходить к ней с умом, то тут открываются немалые возможности. Как-то раз один правдолюбец взял да и выложил в Интернет компромат на американцев. Сделал он это из Англии, у которой как раз в это время были какие-то трения со Штатами. Наивный, он думал, что это обеспечит ему какую-то безопасность. Но не вспомнил, что со Швецией у Вашингтона отношения прекрасные! В результате борец за открытость информации и пискнуть не успел, как получил из Стокгольма обвинение в покушении на изнасилование плюс требование экстрадиции, которое Англия вынуждена будет выполнить. А вот головой думать надо, прежде чем публиковать компромат на серьезных людей! В Российской же Федерации все обстояло куда проще. После недолгих правоприменительных поисков там выкристаллизовались две универсальные статьи — про наркотики и про оружие. Ибо подбросить полграмма героина или патрон от мелкашки — это такая мелочь, про которую не стоит и говорить, а человека после этого можно спокойно сажать. Правда, оружейная статья используется гораздо чаще из чисто экономических соображений. Доза наркоты — она ведь денег стоит, а патрон от «макарова» — ничего. Если посмотреть статистику осуждений за двадцать первый век, то можно подумать, что чуть ли не половина населения России все свободное время где-то рыщет, с немалым трудом находит свой ржавый патрон и бережно его хранит всю оставшуюся жизнь, дожидаясь, пока за ним наконец-то придут. Мне пришлось немного перенести дату отбытия из-за возникших было сложностей с организацией в Москве филиала нашего банка, но в дело вмешался Петр, и все быстро уладилось. Так что «Козлевич» двинулся вниз по Яузе в разгар золотой осени, которая через сто с небольшим лет будет так красочно воспета Пушкиным. Причем, вполне возможно, и в этой истории тоже, потому как в Москве уже год как обретался предок нашего великого поэта, молодой эфиоп Абрам Петрович Ганнибал. Я его лично видел и даже сфотографировал, чтобы оставить потомкам достоверный портрет этого незаурядного человека. Петр запретил кому-либо сопровождать своего сына в Австралию, так что тот пустился в далекий путь в одиночестве и теперь тихонько плакал в выделенном ему закутке, громко именуемом каютой. Ничего, со временем, глядишь, и поймет, что быть живым австралийским студентом все-таки лучше, чем мертвым русским царевичем. А не поймет — и хрен с ним, в конце концов, его личное дело. Тем более что вряд ли он найдет в Австралии столь страшную жену, как та австрийская принцесса, на которой ему предстояло жениться через четыре года. Да и любовницу, которая тут же побежит закладывать своего милого царю Петру, в Ильинске днем с огнем не сыщешь. Потому что стучать она будет мне, а это совсем другое дело. Но естественно, царевич ничего этого не знал и потому пребывал в меланхолии. Ничего, боцман на «Врунгеле» ее быстро разгонит, а пока пусть наследник чуток погорюет напоследок, осталось совсем недолго. В Коломне мы заправились углем, после чего за трое суток добрались до Орла. Затем сутки с хвостиком на поезде, полчаса по прилично разросшемуся Таганрогу — и я вновь оказался на борту своего корабля, флагмана австралийского флота «Капитан Врунгель». Теперь он стоял в одиночестве — «Молния» и «Катя» ушли сразу после разгрузки. Пятнадцатого октября по европейскому календарю мой корабль продемонстрировал провожающим, что такое настоящий пароходный гудок, а затем неспешно вышел из залива и взял курс на юго-запад. Честно говоря, меня уже тянуло домой, к женам, детям и кенгуру со слонами, но путь «Врунгеля» пока лежал не в Австралию. Ибо я только что прочел очередное письмо от Филиппа, где тот приглашал меня в гости, обещая, что приложит максимальные усилия для урегулирования остающихся до сих пор спорными моментов. Причем это было написано с таким чувством, что я всерьез забеспокоился. А вдруг он действительно решит всучить мне весь Балеарский архипелаг? Это при том что на самом деле Австралии и один-то остров там был не нужен, в чем я полностью соглашался с Ильей. Более того, даже Себу совершенно необязательно объявлять австралийской территорией! От испанцев требовалось всего лишь согласиться с присутствием там нашей администрации, ограниченного воинского контингента и вывести остров из-под правил колониальной торговли, вот и все. В общем, я решил подстраховаться от излишней щедрости Филиппа и сел писать ответное письмо. Благо в послании молодого короля содержался один довольно скользкий момент — герцога Алекса Романцева заверяли, что приложат все мыслимые усилия для обеспечения его безопасности как в пути, так и во время пребывания в Мадриде. Вот к этому-то я и прицепился, доброжелательно сообщив, что объясняю подобные строки исключительно молодостью и неопытностью испанского короля, а также его похвальным обыкновением прислушиваться к советчикам. Кто же подсказал его величеству такое и, главное, зачем? Ибо всему миру известно, что австралийцы сами обеспечивают свою безопасность, и очень эффективно! Дальше испанская сторона ставилась в известность, что «Врунгель» прибудет в Валенсию, а оттуда я с сопровождающими лицами кратчайшим путем отправлюсь в Мадрид. И если по дороге случатся какие-либо инциденты, то австралийская сторона в моем лице заранее заявляет, что предпримет все возможные меры по снижению количества лишних жертв среди мирного населения, но полностью исключить их не обещает. В конце письма был вставлен вольный перевод на испанский анекдота о носороге, у которого плохое зрение, но это не его проблемы. Еще раз перечитав свое творение, я хмыкнул. Пожалуй, после прочтения такого документа у короля взыграет ретивое и он будет получше торговаться за свои исконные владения. Керченский пролив мой крейсер миновал утром следующих суток. Давно прошли те смутные времена, когда для преодоления этого водного рубежа нам приходилось стрелять из пушек и минометов, запускать матерящиеся и швыряющиеся гранатами беспилотники — в общем, вести себя суетливо. Сейчас «Врунгель», не сбавляя хода и время от времени оглашая пролив ревом гудка, шел по самой середине обозначенного бакенами фарватера, а на мачте антенны дальней связи, торчащей над угловой башней малой крепости, полоскался австралийский флаг. Вскоре ему составил компанию турецкий, поднятый над недавно достроенной крепостью Ени-Кале. Так и не померший к настоящему моменту Муртаза-паша демонстрировал, что он не зря получает ежемесячный скромный пенсион от Австралийской империи. При взгляде на это благолепие меня посетила интересная мысль. Пусть, например, мне не удастся убедительно отбрехаться от приобретения острова или островов в Балеарском архипелаге. В таком случае не переуступить ли права на эти клочки земли туркам? После недавно и без всякого блеска закончившейся войны султан будет рад приобретению новых территорий, да еще находящихся в стратегически важном месте. Правда, удержать их, в случае чего, Турция не сможет, но это уже другой вопрос. А в качестве ответной любезности попросить визиря увеличить поставки рабочей силы на строительство канала. Добавив, что в случае отказа мы вынуждены будем завозить туда эфиопов. Разумеется, подобное развитие событий вызовет определенное недовольство в окружении испанского короля. Так ведь и хрен с ним, в конце-то концов, с этим неудовольствием! Самого же монарха в силу особенностей характера будут интересовать не какие-то претензии его министров к нам, а здоровье еще не родившегося и даже, кажется, и не зачатого сына. Кроме того, этакий финт ушами наверняка возмутит Францию. Не страшно, с нами у нее и так дипломатических отношений не было и нет, зато есть, и неплохие, с турками. Возникнет дополнительная напряженность между Людовиком и султаном, что будет только на руку Австралии.