– Не пора ли нам поговорить? – Пожалуй. – Ладно, я готова в любую минуту. Лучше дома у тебя. – Потом пойдем куда-нибудь, поужинаем, – сказал Мартин Бек. – Что ж… Можно. А в сабо пускают в кафе? – Конечно. – Значит, приду в семь. Думаю, наше совещание не затянется. Разговор был важный для обоих, но, как и предсказывала Рея Нильсен, совещание не затянулось. Да Мартин Бек и не ожидал долгого разговора. Он привык к тому, что они мыслят примерно одинаково, и не видел причин полагать, что на этот раз получилось иначе. Скорее всего, оба пришли к единому мнению по достаточно серьезному для них вопросу. Рея явилась ровно в семь. Сбросила красные сабо и поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его. Потом спросила: – Почему ты не звонил? Мартин Бек промолчал. – Потому что все обдумал, – заключила она, – и остался недоволен итогом? – Примерно так. – Примерно? – Именно так. – Решил, что мы не можем поселиться вместе, или жениться, или заводить еще детей, или затеять еще какую-нибудь ерунду. Потому что тогда все запутается и осложнится, и наши хорошие отношения окажутся под угрозой. Мы набьем оскомину и осточертеем друг другу. – Да, – ответил он. – Наверно, ты права. Как бы мне ни хотелось поспорить. Она поймала его взгляд своими пытливыми ярко-голубыми глазами: – А тебе очень хочется поспорить? – Очень. Но я воздержусь. На мгновение она как будто растерялась. Подошла к окну, отодвинула занавеску и произнесла что-то так невнятно, что он не разобрал слов. Подождала и, не оборачиваясь, громко сказала: – Я говорю, что люблю тебя. Люблю и уверена, что это надолго. Мартин Бек опешил. Потом подошел и обнял ее. Подняв голову от его груди, она добавила: – Я хочу сказать, что делаю ставку на тебя, и так будет до тех пор, пока это взаимно. Ясно? – Ясно, – ответил Мартин Бек. – Пошли теперь поужинаем? Они отправились в дорогой ресторан, где красные сабо Реи были встречены презрительными взглядами. Вообще-то они редко ходили в рестораны, потому что готовить Рея любила и могла хоть кого поучить. Потом они вернулись к нему, и она осталась у него на ночь, хотя днем они об этом и не думали. С той поры прошло почти два года. Рея Нильсен множество раз навещала дом на Чёпмангатан, и, естественно, теперь квартира в какой-то мере носила отпечаток ее личности. Заметнее всего он был на кухне, которая стала просто неузнаваемой. А над кроватью она зачем-то повесила плакат с портретом Мао Цзедуна. Мартин Бек никогда не говорил о политике, промолчал он и в этом случае. Но Рея поддела его: – Если кто-нибудь надумает делать репортаж «Дома у комиссара полиции», можешь снять его. Если испугаешься… Мартин Бек не ответил, но при мысли о том, какой переполох это изображение вызвало бы в определенных кругах, решил нарочно не снимать плакат. Когда они вечером 5 июня 1974 года вошли в квартиру Мартина Бека, Рея первым делом сбросила босоножки. – Чертовы ремни трут, – посетовала она. – Ничего, скоро разносятся. Разувшись, она облегченно вздохнула. Всю дорогу домой Рея говорила почти без передышки. Ход судебного разбирательства, случайность приговора, небрежно проведенное полицейское дознание потрясли ее. – Можно мне теперь слово вставить? – начал Мартин Бек. – Конечно. Ты ведь знаешь, я слишком много болтаю. Но сам же уверял, что не считаешь это недостатком. – Конечно. А теперь я и вовсе привык – даже начал считать словоохотливость достоинством, во всяком случае, если человеку есть что сказать. – Словоохотливость – учтиво звучит, – рассмеялась она. – Я заметил, что в одном из перерывов у тебя с Роксеном была весьма оживленная беседа, – продолжал Мартин Бек. – Меня даже заело любопытство: о чем это они говорят? – Любопытство тоже положительное качество, – заметила Рея. – Ну, просто я обратила внимание на такие стороны дела, которых, как мне показалось, он не учел. Потом-то я убедилась, что он все учел. А еще… – Да, что еще? – Еще мы толковали с ним о том же, о чем говорили с тобой сейчас по пути сюда. Дескать, у нас самая дорогостоящая в мире полиция, и, несмотря на это, она проводит дознание так скверно, что заключение не годится для суда. В настоящем правовом государстве суд отверг бы такие материалы и заставил бы полицию их доработать. – И что же сказал на это Рокотун? – Сказал, что правовым государством у нас и не пахнет, а дорогостоящая полиция предназначена для охраны режима и определенных привилегированных классов и групп. – Он мог бы добавить, что уровень преступности в нашей стране чрезвычайно высок. – А вторая часть вопроса? Почему такой мощный полицейский аппарат не в силах провести обыкновенное дознание? Я и то справилась бы лучше. Ведь речь идет о судьбах, даже о жизни людей! Прошу ответить. – Ресурсы полиции за последние десять лет возросли неимоверно, это точно. Но изрядную часть этих ресурсов держат в запасе для особых задач. Каких именно, даже не знаю. – Твой ответ совпадает с тем, что сказал Роксен. Мартин Бек промолчал. – Но ты сегодня сделал доброе дело, – продолжала Рея. – Много ли сотрудников полиции согласились бы отвечать на такие вопросы? Мартин Бек по-прежнему молчал. – Ни один, – сказала Рея. – А твои ответы изменили весь ход дела. Я это сразу почувствовала. Будь у меня время, я бы чаще ходила в суд. Это полезно: обостряет восприимчивость. Там сразу улавливаешь, как люди реагируют и меняют свою точку зрения. С чем, с чем, а с восприимчивостью у Реи Нильсен было все в порядке, но Мартин Бек не стал этого подчеркивать. Она поглядела на свои ноги: – Красивые босоножки, но до чего же трут, черт возьми. Какое счастье их сбросить. – Сбрасывай остальное, если есть желание, – сказал Мартин Бек. Он достаточно долго знал эту женщину, чтобы предвидеть, что будет дальше. Либо она сразу последует его совету, либо переведет разговор на что-нибудь другое. Рея поглядела на него. Он подумал, что иногда глаза ее словно светятся. Она открыла рот, как бы собираясь что-то сказать, но тут же закрыла его. Вместо этого она живо сняла рубашку и джинсы, и не успел Мартин Бек расстегнуть пиджак, как одежда Реи уже лежала на полу, а сама она – на кровати. – Черт, как ты медленно раздеваешься, – сказала она и прыснула. К ней вдруг вернулось хорошее настроение. Это выразилось и в том, как она его обнимала. Они одновременно испытали острое наслаждение и решили, что на сегодня хватит. Порывшись в шкафу, Рея Нильсен достала длинную лиловую кофту, которую особенно любила и которой дорожила не меньше, чем своей самостоятельностью. Одеваясь, она заговорила о еде. – Горячий бутерброд, или три, или пять, что ты на это скажешь? Я накупила всякой вкуснятины, ветчину и паштет, какого ты в жизни не пробовал. – Верю, верю, – отозвался Мартин Бек. Он стоял у окна, слушая волчий вой полицейских машин, который доходил даже до его квартиры на тихой улице. – Через пять минут будет готово, – сказала Рея. – Верю.