– Что ж. Говорят, деньги не пахнут. К тому же вряд ли деньги полицейского ведомства воняют хуже других. Ладно, посижу ночку. А где твой главный секрет? – Вот. – Мартин Бек достал из кармана куртки сложенный лист бумаги. – Единственный экземпляр. – Ладно, – сказал Колльберг. – Завтра в это же время. – Ты пунктуален, как судебный исполнитель, – заметил Колльберг во вторник утром. Мартин Бек стоял за его креслом и с любопытством смотрел на маленький двуствольный пистолет, который Колльберг в эту минуту регистрировал. – «Деррингер», – объяснил Колльберг. – Вот не думал, что такие есть в Швеции. – Привез кто-нибудь с собой из США давным-давно. Старое добротное изделие, изготовлен в тысяча восемьсот восемьдесят первом году, ни разу не выстрелил. Даже не опробован. – Ну?.. – Готово. Прочел все. Два раза. Ночь не спал. Мартин Бек извлек из кармана продолговатый конверт и вручил Колльбергу. Тот заглянул внутрь и тихонько присвистнул. – Ого, стоило ночь потратить. Есть на что погулять, сегодня же, пожалуй, и наведаюсь в ресторан. – Ты нашел что-нибудь? – В общем-то, ничего. Хороший план. Только… – Ну? – Если вообще есть смысл указывать что-то Мёллеру, стоит обратить его внимание на два достаточно трудных момента. Первый, когда этот гад будет стоять вместе с королем в саду. Второй – правда, эта проблема попроще, – когда сенатор и премьер-министр будут возлагать венок. – Дальше? – Больше ничего. Если не считать того, что ваша совершенно секретная затея выглядит очень уж мудрено. Не лучше ли вырядить Гюнвальда Ларссона рождественской елкой со звездой и американским флагом на макушке и выставить на площади Свеаплан? И пусть бы стоял там до рождества. Колльберг положил бумаги на стол перед Мартином Беком; главный документ покоился сверху. Достал из ящика совсем маленький револьвер и добавил: – Чтобы народ успел свыкнуться с отвратительным и страшным зрелищем, как выразился бы член коллегии Мальм. – Что еще? – А еще скажи Эйнару Рённу, чтобы больше никогда не выражал свои мысли на бумаге, а если будет выражать, чтобы ни в коем случае никому не показывал. Не то не видать ему повышения, как своих ушей. – Гм-м, – пробурчал Мартин Бек. – Гляди, миленькая штучка, верно? – сказал Колльберг. – Никелированный дамский револьверчик, какие американские бабенки носили в сумочке или муфте на рубеже столетия или еще раньше. Мартин Бек безучастно глянул на никелированное оружие, убирая бумаги в свой портфель. – Пожалуй, из него можно с двадцати сантиметров попасть в капустный кочан. При условии, что кочан не будет шевелиться, – добавил Колльберг и мигом разделил револьвер на части. – Мне пора, – сказал Мартин Бек. – Спасибо за помощь. – Всего, – ответил Колльберг. – Передавай привет Рее, если захочешь. А там у себя лучше меня не упоминать. Я был бы тебе благодарен. – Пока. – Привет, – отозвался Леннарт Колльберг, протягивая руку за регистрационной карточкой. XVII За прошедшие годы не один человек ломал себе голову, какие, собственно, качества делают Мартина Бека таким превосходным следователем. Начальники и подчиненные одинаково прилежно размышляли над этим вопросом, причем больше из зависти, чем от восхищения. Завистливые любили ссылаться на то, что на его долю достается мало дел и по большей части достаточно простые. И правда, количество задач, которые он решал, не шло в сравнение с тем, что приходилось расхлебывать некоторым отделам стокгольмского полицейского управления. Если взять отделы краж, наркотиков и насильственных преступлений, то нагрузка у них была чудовищная, а процент раскрытых преступлений – ужасающе низок. Многие рапорты вообще не успевали рассматривать и со временем сдавали в архив. Полицеймейстер, да и ЦПУ тоже неизменно ссылались на одну и ту же причину: не хватает людей. Конечно, людей не хватало, но истина далеко не сводилась только к этому. А признать ее в полной мере никому не хотелось. Не хотелось признать, что важно качество, а не количество полицейских. С численностью органов охраны порядка в общем-то все было в норме, а вот в подготовке сотрудников хватало изъянов, их не учили разбираться в психологии, работать с людьми. Пополнение, особенно в период экономического процветания, оставляло желать лучшего, отчасти потому, что горожане в полицию не шли, и набирать приходилось в основном безработных с малонаселенных окраин страны. Часто это были люди, совершенно незнакомые с динамикой большого города, многие из них чувствовали себя посторонними и отыгрывались, злоупотребляя силой и властью. Некоторые уходили из полиции, другие искали место подальше от больших городов. И вообще, не так-то просто было служить полицейским в Стокгольме, где свободно заправляли гангстерские шайки и синдикаты, где наркотиков было хоть отбавляй и даже простейшие конфликты подчас вызывали с обеих сторон взрыв яростного насилия. К тому же начальник ЦПУ при поддержке многочисленных сторонников настоял на том, чтобы реорганизовать прежнюю полицию, у которой, при всех ее изъянах, было и немало преимуществ. Из гражданского, по существу, учреждения сделали централизованное военизированное ведомство, оснащенное, невесть для чего, грозными техническими ресурсами. За всем этим стояла правительственная партия – она называла себя социал-демократической, но с годами в ней не осталось ничего социалистического и демократического, если не считать названия, служившего все более прозрачной завесой для откровенно капиталистического режима. В работе полицейского мало радостного и почетного, и многие ее стороны автоматически вызывают недовольство и отпор. Группа расследования убийств, издавна окруженная несколько преувеличенным ореолом сенсационности и даже романтики, представляла собой исключение. Но Мартин Бек начинал с низов и был хорошим полицейским уже тогда, когда немногим более тридцати лет назад патрулировал улицы участка Якобсберг. Он легко находил общий язык с людьми, ум и юмор помогали безболезненно решать всякие проблемы, помогало и то, что пришел он в полицию не из армии, как многие его коллеги. Шесть лет патрульной службы не оставили у него никаких горьких воспоминаний, и он мог по пальцам сосчитать случаи, когда приходилось прибегать к силе. Потом он начал превращаться в кабинетного работника и частенько бывал вынужден идти на компромисс с дубоватыми начальниками, однако ни эти компромиссы, ни различные маловразумительные приказы и инструкции не наносили особого ущерба его душе. Естественно, Мартин Бек, как и большинство людей, не был равнодушен к своей карьере, но он не собирался делать карьеру любой ценой. Его всегда привлекала оперативная работа, непосредственное общение с людьми, прямое изучение обстановки. Отвращение к кабинету, где возня с бумагами и телефонные звонки перемежались только нудными совещаниями, надо думать, затормозило его продвижение по службе. Но после того, как в пятидесятом году он стал младшим инспектором уголовного розыска, ему довольно скоро посчастливилось попасть в группу расследования убийств. Новая работа увлекла Мартина Бека, он самостоятельно изучал криминологию и психологию, и вплоть до реорганизации ему везло на толковое начальство и хороших коллег. Свою способность находить общий язык с людьми он сохранил и развил настолько, что вскоре приобрел репутацию одного из лучших допросчиков. Хотя сам Мартин Бек нередко демонстрировал образцы дедукции и чудеса проницательности, качеством первостепенным для себя и своих сотрудников он считал не это. Спроси его кто-нибудь, что важнее всего в их профессии, он, наверно, ответил бы: во-первых, систематичность, во-вторых, здравый смысл, в-третьих, верность долгу. В общем и целом Мартин Бек разделял взгляды Леннарта Колльберга на роль полиции в обществе, однако для него было бы немыслимо добровольно покинуть свой пост: слишком высоко он ставил верность долгу. По этой причине Мартин Бек сам считал себя, как правило, скучнейшим типом и частенько хандрил. Правда, в самые последние годы на душе у него полегчало, но он отнюдь не стал весельчаком и не стремился к этому. Теперь приступы хандры вызывались, скорее всего, тем, что он был довольно высокопоставленным чиновником в обществе, которое явно не собиралось меняться к лучшему. Однако Мартин Бек не терзался так, как Леннарт Колльберг, из-за вырождения полиции в целом. Он не считал себя причастным к этому процессу. Конечно, ошибок и злоупотреблений хватало, но лично он и его группа не были в них повинны. К числу многих качеств, которые делали Мартина Бека превосходным следователем, следует также отнести добросовестность, хорошую память, упорство, порой граничащее с ослиным, и развитое комбинационное мышление. А также стремление вникать во все, что в какой-то мере касалось его работы. Часто это были мелочи, в конечном счете не игравшие никакой роли, но в иных случаях кажущиеся пустяки позволяли нащупать важные путеводные нити. Получив от Леннарта Колльберга положительный отзыв о плане охранных мер в целом, он испытал известное удовлетворение: как-никак Колльберг оставался для Мартина Бека самым надежным советчиком в вопросах его профессии. Разговор их занял всего несколько минут, и он вдруг решил нанести визит, о котором думал давно, да все не мог выбрать время. Собственно, со временем и теперь было туго, но Меландер, Гюнвальд Ларссон и Скакке вполне могли справиться с более или менее бессмысленными запросами и телефонными звонками. Рённ был занят другим делом и вряд ли торчал в штабе. И Мартин Бек попросил водителя отвезти его на улицу Давид-Багаресгатан. Мартин Бек умел водить машину, во всяком случае, получил права еще в сороковые годы, однако он почти никогда не садился за руль, да у него и не было своей машины. Теперь, когда до великого события оставалось всего два дня, ему выделили служебную. Она была зеленого цвета, и сотрудник полиции, назначенный водителем, был в штатском. Через пять минут Мартин Бек стоял перед дверью конторы Гедобальда Роксена. Звонок не работал, но, постучав, Мартин Бек услышал за дверью два звука: кто-то громко рыгнул и кто-то громко мяукнул. Лишь после этого глухой голос произнес: – Входите. Верный своему обычаю, Мартин Бек мгновенно проскользнул внутрь, хозяин даже не успел договорить. У Рокотуна и у его зверинца был час кормления. Две кошки лакали молоко из блюдца; престарелая канарейка смотрела, как адвокат подсыпает ей семян. В большущей пепельнице, которую, наверно, не опорожняли месяцами, дымилась сигара; заляпанный бювар занимали пакет молока, пластмассовая кружка и два бутерброда, один с копченой колбасой, другой с сыром. Роксен рассеянно посмотрел на Мартина Бека. Потом сдвинул в сторонку бювар и сел за свой огромный стол. – Кофеварка сломалась. – сообщил он. – Так что теперь я пью молоко. Правда, в моем возрасте молоко не очень-то полезно, но вряд ли это играет такую уж большую роль, верно? – Пожалуй, – сказал Мартин Бек. – Когда-то – вы, наверно, этого не помните – молоко всячески превозносили, но теперь похоже, что молочные пропагандисты во многом ошибались. Мартин Бек отлично помнил, как пропагандировали молоко, помнил, что детям давали его бесплатно в школах, но ему не хотелось углубляться в обсуждение этого вопроса, и он попытался сразу взять быка за рога: – С полгода назад я по вашей просьбе выступил свидетелем по делу одной девушки, которую звали Ребекка Линд. – С другой стороны, эти кошки питаются почти исключительно одним молоком, и Верховный Прокурор – вон тот, с оранжевым пятном на морде, – живет уже двенадцать лет. Не так уж плохо для кота. – Я по поводу дела Ребекки Линд, – повторил Мартин Бек. – Правда, Министру Юстиции – тому черному – всего пять лет. Но предыдущий Министр дожил до девяти, хотя питался только молоком и рыбными тефтелями. Тоже был весь черный.