Капитан новой «Арконы-36» насвистывал, проверяя шкот. Столько лет мечтал он о настоящей яхте и вот теперь наслаждался каждым мгновеньем морской прогулки. Так хотелось похлопать по рулю, откинувшись на спинку сиденья в тесной кабине, что приходилось усилием воли сдерживать неуместные романтические порывы. Надежный руль — вот что для него было главное. Руль давал возможность не только уверенной рукой направлять судно по курсу, сопротивляясь порывам ветра и воле волн, но и в полной мере чувствовать движение яхты в воде. «Это лучше, чем секс, — думал мужчина. — Во всяком случае, вполне сопоставимое с ним удовольствие». Когда он предложил жене этот ночной круиз от Хорстена до Рунмаре, та с сомнением покачала головой: — Плыви, если тебе так надо. Ночью, в море — как ты вообще себе это представляешь? Что, если мы с кем-нибудь столкнемся? Но потом неожиданно сдалась, просто потому что устала с ним спорить. И теперь сидела на подушке в кабине с чашкой чая, наблюдая за проносящимися мимо островками и скалами. — Ну что? — Мужчина повернулся к жене, широко улыбаясь. — Идея была не такой уж глупой? — Совсем не глупой, — улыбнулась она в ответ. — Здесь и в самом деле уютно. Мужчина снова проверил шкот, ощущая на лице порыв ветра, — не больше трех-четырех метров в секунду. Этого было вполне достаточно, чтобы удерживать нужную скорость. Легкая «Аркона» без усилий взрезала сверкающую гладь воды. Большая генуя[30] поймала легкий ветерок и в полной мере использовала его возможности. — Можешь передать мне навигационную карту? — попросил мужчина жену. — Похоже, мы приближаемся к Ревенгегрундету. Женщина отставила чашку и протянула мужчине карту, в которую он вглядывался несколько секунд, светя фонариком. — Именно так и я думал. Мы там, где и должны быть. Он показал рукой, продолжая сосредоточенно направлять яхту. — Если приглядишься, увидишь старый маяк на Грёншере, который был построен не то в восемнадцатом, не то в девятнадцатом веке… ну, ты знаешь. Мужчина наморщил лоб и как будто задумался. — Ты имеешь в виду тот, который называют Королевой Балтики? — Именно. Женщина повернулась в сторону маяка, вытянула шею, чтобы лучше видеть. — Так ярко горит? — удивилась она. — Ты уверен, что им больше не пользуются? — Да, маяк выведен из эксплуатации в шестидесятые годы. Женщина покинула свое уютное кресло, просунула голову в дверь каюты и сняла бинокль, который висел на крюке сразу слева от лестницы. Вернувшись на место, достала его из футляра и поднесла к глазам. — А знаешь, там и в самом деле что-то горит, — заметила она. Мужчина рассмеялся: — Ну что ты такое говоришь? Это все твое воображение. — Сам посмотри. Обиженная, женщина передала ему бинокль, который мужчина взял, не выпуская руля, поднес к глазам и присвистнул: — Пожалуй, ты права. Старик и в самом деле горит. — А я что говорила? — Она торжествующе откинулась на спинку сиденья. — Ну, почему ты мне не веришь? — Думаю, нужно позвонить в морскую службу спасения, — предложил мужчина и еще раз приставил к глазам бинокль, чтобы убедиться, что пламя не оптический обман. — Что если он сгорит? Может, на острове до сих пор живут люди. — Так позвони 112. Мужчина посмотрел на жену с выражением превосходства: — Это же море, дорогая. Здесь нужна особая служба. Женщина как будто надулась и замолчала. Мужчина жестом пригласил ее в кабину рулевого: — Можешь подержать руль, пока я позвоню на Стокгольмское радио? Супруги поменялись местами, и мужчина быстро спустился по лестнице в центре палубы. Рация УКВ была подвешена к потолку. Мужчина включил ее, нажав кнопку, и быстро настроил на нужную волну. Радиошумы тут же наполнили рубку. Нервные потрескивания, не оставляющие места никаким другим звукам. — «Стокгольмское радио», «Стокгольмское радио», вас вызывает «Лебедь»… После второго повтора сквозь треск пробился женский голос: — «Лебедь», «Лебедь», «Стокгольмское радио» на связи… — Мы у Грёншера, к северо-востоку от Сандхамна. Грёншерский маяк горит, мы видим огонь на башне. — «Лебедь», повторите, вас плохо слышно. — Я сказал, что Грёншерский маяк горит. Повторяю, мы видим огонь наверху башни. Мужчина старался говорить как можно отчетливее. — «Лебедь», вы уверены? Теперь женский голос звучал взволнованно, как будто она не знала, что делать с только что полученной информацией. — Ответ «да». Мы смотрели в бинокль. Наверху башни видны языки пламени. — А люди? — Мы никого не видели. Маяк выглядит безлюдным. Пламя — вот все, что видно в бинокль. Женский голос замолчал, и его место тут же занял оглушительный треск. Затем женщина снова пробилась в эфир: — «Лебедь», «Лебедь», спасибо за информацию. Постараемся как можно скорее выяснить, в чем дело. Спасибо за помощь. Мужчина снова нажал на кнопку и улыбнулся, довольный, что выполнил гражданский долг. — «Стокгольмское радио», это «Лебедь». Конец связи. Мужчина отключил рацию и повесил микрофон на место. Потом поднялся на палубу и обернулся в сторону Грёншера. Пламя на башне как будто уменьшилось, но ведь и расстояние между ними и маяком изменилось. Яхта не стояла на месте, пока он докладывал о пожаре. Они почти оставили Грёншер за кормой. Мужчина пожал плечами — он сделал, что мог. Огонь либо погас, либо переместился ниже. С другой стороны, этой башне больше трехсот лет. Наверняка выдерживала и не такое. Глава 77 Хенрик едва сам не заболел от переживаний. Как врач, он прекрасно представлял себе, что ожидает Нору, принявшую слишком много инсулина, и всячески уговаривал себя, что она съест достаточно, чтобы обезопасить себя, где бы ни находилась. Но почему она не дома? И почему еда на столе не тронута? Он винил во всем себя. Двадцать четыре часа плавания не изменили мнения Хенрика на предмет их с Норой последней размолвки. Сойдя на берег, он все еще злился и решил игнорировать ее вопросы. Он сказал все, что думал по этому поводу, и считал дискуссию законченной. Хенрик не понимал этой женской привычки убеждать и уговаривать. Насколько удобнее сразу принять решение и потом держаться своей позиции — просто взять и поставить точку. Но сейчас он проклинал свою бескомпромиссность. Хенрик видел перед собой лицо Норы в тот день, когда родился Адам, — измученное, но гордое. Волосы висели потными прядями, как после забега на длинную дистанцию. В каком-то смысле так оно и было. Нора прижимала к себе новорожденного сына, словно победный трофей. — Только посмотри, какой он замечательный… — шептала она. — Наш сын… Хенрик ошутил странно знакомый привкус во рту — смесь металла и кислоты. Поначалу он не мог понять, когда в последний раз чувствовал нечто подобное, а потом вспомнил. Много лет тому назад, когда его лучший друг Матс упал с велосипеда и несколько минут пролежал без сознания. Для Хенрика это были минуты ужаса, какого он не испытывал никогда прежде за всю свою двенадцатилетнюю жизнь. Это был вкус страха.