6 В кухне пахло апельсинами. Гвин Лэмберт пекла булочки с мандариново-шоколадной начинкой, в таком количестве и так сноровисто, что Джейн понимала: Гвин старается чем-то занять себя, это своего рода самозащита от боли утраты. На столах стояло девять блюд, на каждом лежало по дюжине полностью остывших булочек в пластиковой обертке, предназначенных для соседей и друзей. Десятое блюдо с еще горячей выпечкой стояло на обеденном столе, а в духовке доходила очередная партия. Гвин была из тех поразительных кухонных волшебников, которые творят кулинарные чудеса без видимых последствий: ни грязных мисок, ни тарелок в раковине, ни остатков муки на столешницах, ни крошек или другого мусора на полу. Отказавшись от булочки, Джейн взяла у хозяйки кружку черного кофе. Затем обе сели за стол, друг против друга; над кружкой крепко заваренного кофе неторопливо поднимался ароматный парок. – Так вы говорите, что Ник был подполковником? – спросила Гвин. Джейн назвала свое настоящее имя. Связь, существовавшая между ними, подразумевала, что этот визит останется в тайне. Обстоятельства складывались так, что если она не могла доверять жене морпеха, значит она не могла доверять никому. – Полковником, – поправила ее Джейн. – У него был серебряный орел. – И всего в тридцать два года? Ну, если он так широко шагал, генеральские звезды не заставили бы себя ждать. Муж Гвин, Гордон, был генерал-лейтенантом, три звездочки, – лишь на один ранг ниже самого высокого звания в корпусе. – Нику дали Военно-морской крест, медаль «За выдающуюся службу в вооруженных силах» и еще много всяких наград – на всю грудь. Военно-морской крест был на одну ступень ниже медали Почета. Бесконечно скромный, Ник никогда не говорил о полученных им наградах и благодарностях, но Джейн иногда чувствовала потребность похвастаться его заслугами, подтвердить, что он существовал и что его существование сделало мир лучше. – Я потеряла его четыре месяца назад. Мы были женаты шесть лет. – Милая, – сказала Гвин, – вы, вероятно, были совсем ребенком, когда выходили замуж. – Вовсе нет. Двадцать один год. Свадьба состоялась через неделю после того, как я окончила Академию в Куантико и была направлена в ФБР. Гвин удивленно посмотрела на нее: – Вы служите в ФБР? – Если только вернусь туда. Сейчас я в отпуске. Мы познакомились, когда Ник был в командировке, приписан к Командованию боевых разработок морской пехоты в Куантико. Это не он за мной приударял, а я за ним. Я никогда не видела мужчины красивее его, а уж если мне чего захочется, я становлюсь упрямой как ослица. – Она удивилась сама себе: сердце екнуло, голос дрогнул. – Эти четыре месяца иногда кажутся четырьмя годами… а потом вдруг четырьмя часами. – Джейн сразу же ужаснулась собственной нетактичности. – Черт, простите. Моя утрата не так свежа, как ваша. Отмахнувшись от извинения и не скрывая слез, Гвин сказала: – На следующий год после свадьбы – мы поженились в восемьдесят третьем – Горди был в Бейруте. Тогда террористы взорвали казарму морпехов, убив сто двадцать человек. Он так часто бывал в опасных местах, что я тысячу раз его хоронила. Я считала себя готовой к тому, что офицер в парадном мундире принесет мне извещение о его гибели. Но я не была готова к тому… что случилось. В новостях сообщалось, что в субботу, меньше двух недель назад, когда его жена уехала в супермаркет, Гордон вышел через заднюю калитку в заборе и пошел по склону холма к озеру. При нем было помповое ружье с пистолетной рукояткой. Он сел возле самой воды, спиной к высокому травянистому берегу. Ружье было короткоствольным, и он легко дотянулся до спускового крючка. Рыбаки, сидевшие в своих лодках, показали, что он выстрелил себе в рот. Когда Гвин приехала из магазина, улица была заполнена патрульными машинами, а дверь дома открыта, и ее жизнь навсегда изменилась. – Вы не будете возражать, если я спрошу?.. – начала Джейн. – Мне очень больно, но я не сломлена. Спрашивайте. – С ним точно никого не было, когда он шел к озеру? – Никого. Соседка видела его – шагал один и нес что-то. Только она не поняла, что это было ружье. – А рыбаков, которые дали показания, проверили? Гвин недоуменно посмотрела на нее: – Проверили – на что? – Может быть, ваш муж шел на встречу с кем-то. Может быть, он взял дробовик для защиты. – И может быть, это было убийство? Невероятно. Поблизости находились четыре лодки. По меньшей мере шесть человек видели это своими глазами. Джейн не хотела задавать следующий вопрос, – могло показаться, что она сомневается в прочности их брака. – А ваш муж… Гордон впадал в депрессию? – Никогда. Некоторые отказываются от надежды. Горди всю жизнь носил надежду с собой – оптимист из оптимистов. – Очень похоже на Ника, – сказала Джейн. – Каждая проблема становилась вызовом, а он любил вызовы. – Как это случилось, милая? Как вы его потеряли? – Я готовила обед. Он пошел в ванную и долго не появлялся. Я нашла его в ванной полностью одетым. Он воспользовался своим боевым ножом: вонзил его в шею так глубоко, что перерезал левую сонную артерию. 7 Зима выдалась влажной из-за прихода Эль-Ниньо, во второй раз за последние пять лет. В остальные три года количество осадков не превышало норму. Из-за климатической аномалии засуха в штате прекратилась. По утрам за окном было темно, как вечером. Озеро внизу – прежде гладкое, как стекло, – под напором ветра покрылось белыми чешуйчатыми бурунами, напоминая огромного змея, задремавшего перед неизбежной грозой. Гвин вынимала булочки из духовки и ставила противень на сушилку, чтобы они остыли. Тиканье настенных часов, казалось, стало громче. В последние месяцы разнообразные часы время от времени терзали Джейн. Иногда ей казалось, что она слышит слабое тиканье своих наручных часиков. Постепенно звук становился невыносимым, так что Джейн снимала часы и засовывала в бардачок машины, а если это происходило в мотеле, клала их в кресло в другом углу комнаты, накрывала подушкой и доставала только при необходимости. Даже если ее время истекало, она не хотела, чтобы ей постоянно напоминали об этом. Гвин налила в чашки свежезаваренного кофе, и Джейн спросила: – А Гордон не оставил записки? – Ни записки, ни эсэмэски, ни голосовой почты. Не знаю даже, расстраиваться или радоваться. Она поставила ковшик обратно в кофеварку и снова устроилась на стуле. Джейн старалась не замечать часов; те стали тикать громче, но это явно было игрой ее воображения. – Я держу блокнот и авторучку на туалетном столике у себя в спальне. Ник взял их, чтобы написать прощальную записку, – можете себе представить? Ужас, исходящий от этих четырех предложений, леденил сердце Джейн каждый раз, когда она вспоминала их. Она воспроизвела их по памяти: – «Что-то со мной не так. Мне нужно. Совершенно необходимо. Мне совершенно необходимо умереть». Гвин поставила чашку, так и не сделав ни глотка. – Чертовски странно. – Я подумала так же. И полицейские с судмедэкспертом, кажется, тоже. Первое предложение было написано обычным для него плотным аккуратным курсивом. Но дальше слова становились все менее разборчивыми, словно он с трудом двигал рукой. Они смотрели в окно, за которым уже смеркалось, и молчали. Наконец Гвин сказала: – Как это, наверное, было страшно – то, что вы сами нашли его. Эта реплика не требовала ответа. Глядя в свою чашку кофе так, словно в свете потолочной лампы можно было прочесть будущее, Джейн сказала: – Число самоубийств в Штатах в прошлом веке упало приблизительно до десяти с половиной на сто тысяч населения. Но в последние два десятилетия оно вернулось к норме – двенадцать с половиной. А в апреле начало расти. К концу года цифра составляла четырнадцать на сто тысяч населения. При обычном соотношении происходит более тридцати восьми тысяч самоубийств в год. Новое соотношение дает прирост более чем в четыре с половиной тысячи. Насколько мне известно, за первые три месяца нынешнего года цифра достигла пятнадцати с половиной на тысячу, что за год даст почти на восемь тысяч четыреста случаев больше условной нормы. Знакомя Гвин с этими цифрами, Джейн снова размышляла над ними, но так и не смогла понять, что они означают или почему, как ей кажется, имеют отношение к смерти Ника. Она подняла взгляд и увидела, что Гвин всматривается в нее с бо?льшим вниманием, чем прежде. – Милая, вы хотите сказать, что проводите расследование? Абсолютно правильно делаете. И вы сказали еще не все. Джейн действительно сказала далеко не все, но не хотела говорить слишком много, чтобы не подвергать опасности жизнь вдовы Лэмберт. Гвин не отступала: – Только не говорите, что мы вернулись к холодной войне со всеми ее подлыми штуками. Много ли военных среди этих восьми тысяч четырехсот человек? – Довольно много, но процент не изменился. Все профессии представлены более или менее равномерно. Врачи, адвокаты, учителя, полицейские, журналисты… Но мы имеем дело с необычными самоубийствами. Успешные и хорошо устроенные люди, не знавшие ни депрессии, ни эмоциональных проблем, ни финансовых затруднений. Никто из них не похож на потенциального самоубийцу. Порыв ветра налетел на дом, ударил по задней двери, словно кто-то настойчиво пытался проверить, заперта ли она на замок. От надежды лицо женщины порозовело, глаза загорелись: Джейн еще не видела ее такой. – Вы хотите сказать, что, может, Горди… Что с ним сделали – опоили? Он ничего не понимал, когда взял ружье и пошел на озеро? Это возможно?.. – Не знаю, Гвин. Я собрала воедино какие-то крохи, но пока не понимаю, что все это значит, если это что-то значит. – Она отхлебнула из чашки, но поняла, что выпила уже достаточно кофе. – В прошлом году были случаи, когда Гордон неважно себя чувствовал? – Один раз простудился. И еще у него болел зуб, пришлось прочищать канал. – Головокружения? Умственные расстройства? Головные боли? – Горди был не из тех людей, которые страдают от головных болей. И вообще, ни одна болезнь не могла его остановить. – Это запомнилось бы: сильная, глубокая головная боль, характерное мигание перед глазами, мешающее видеть все вокруг. Эти слова явно затронули какую-то струну внутри вдовы Лэмберт. – Когда это было, Гвин?