11 Однажды вечером – дело было в прошлом ноябре, за шесть дней до смерти Ника, – Джейн лежала в кровати, ждала, когда муж закончит чистить зубы, и смотрела по телевизору заинтересовавший ее репортаж, который теперь часто всплывал в памяти, словно намек: это, мол, имеет отношение к нынешним событиям. Сюжет был посвящен созданию мозговых имплантатов с использованием светочувствительных протеинов и оптоволокна. Разработчики утверждали, что мы поддерживаем постоянный диалог со своим мозгом: наши чувства «записывают» информацию, а мозг «считывает» инструкции. Проводились эксперименты, в ходе которых мозговые имплантаты воспринимали инструкции от мозга и передавали их через точки обрыва внутренних связей, наступившего после инсульта или повреждений спинного мозга: человек с парализованными ногами приводил их в движение усилием мысли. Люди, прикованные к постели или даже лишенные дара речи вследствие нервно-мышечных заболеваний, с помощью имплантатов смогут продумывать свою часть разговора и слышать, как она произносится. Благодаря светочувствительным протеинам мысли будут преобразовываться в световые импульсы, обрабатываться специальной программой и озвучиваться через компьютер. В то время Джейн поражалась тому, с какой скоростью все меняется, и думала, что мир чудес уже близок. Но теперь она оказалась в мире насилия и ужаса, к которому этот старый репортаж, казалось, не имел никакого отношения. И все же она мысленно возвращалась к нему, словно он был крайне важен. Может быть, она запомнила эту историю не из-за ее содержания, а из-за слов, которые сказал Ник вскоре после этого. Он улегся в кровать, уставший после трудного дня, она тоже устала, ни у кого не осталось сил заниматься любовью, но было так хорошо лежать бок о бок, держаться за руки и разговаривать. Перед тем как уснуть, он поднес ее руку к губам и сказал: «Убаюкай меня». Эти слова звучали в самых сладких снах Джейн, когда они с Ником разговаривали в разнообразных причудливых ситуациях, и непременно – с огромной нежностью. 12 В баре «У Бенни», стоявшем на берегу, атака террористов близ Филадельфии занимала клиентов не меньше, чем Кубок Стэнли. Двадцать четыре часа, семь дней в неделю – спортивных передач в прямом эфире и в записи хватало, чтобы удовлетворить любого болельщика, но сейчас, во время ланча, два телевизора показывали кабельные новости, бегущая строка внизу сообщала о числе погибших и гневных заявлениях политиков, а не о прошлых победах и статистике выступлений игроков. Бар, вообще-то, располагался не на берегу, а в двух кварталах от него, поодаль от шума прибоя, и вот уже полвека, если верить вывеске, был любимым местом жителей Сан-Диего, но, скорее всего, больше не принадлежал человеку по имени Бенни, если вообще когда-либо принадлежал ему. Среди клиентов преобладали представители среднего класса, численность которого в последнее десятилетие неуклонно сокращалась. Пока еще никто не выпил достаточно, чтобы разразиться эмоциями перед лицом этого ужаса, хотя Джейн почти физически ощущала гнев, страх и потребность в единении, которые привели всех в бар и усадили на табуреты и стулья. Она устроилась в последней выгородке, которая была у?же остальных и вмещала всего двоих человек, а не четверых. В те времена, когда здесь заправлял Бенни, вместо столешницы из гранитных пластин явно была пластмассовая. Столы, дизайнерская ткань на подушках и табуретах, пол из разноцветных мраморных ромбиков – все это было претензией на процветание и высокий статус, так никогда и не достигнутый, но при этом выглядело настолько по-американски, что Джейн сочла интерьер вполне уместным. Среди посетителей был колумнист из местной газеты, пришедший, чтобы съесть ланч и выпить одну-две пинты пива, хотя он и здесь не смог сдержать своих журналистских инстинктов. Джейн видела, как он прошел по длинному залу с блокнотом, ручкой и бутылкой «Хейнекена», раздавая визитки и беседуя с посетителями о последнем теракте. Ему было около сорока, ухоженные волосы выглядели так, словно он тратил на них больше, чем посоветовал бы бухгалтер. Он гордился своей подтянутой задницей, которую джинсы облегали чуть больше, чем следовало. Еще он любил свои руки, и поэтому рукава рубашки были закатаны, несмотря на прохладный день. Он подошел к Джейн как репортер и как мужчина, смерил ее оценивающим взглядом, который некоторым женщинам – не ей – показался бы оскорбительным. Он не вел себя по-хамски и никак не мог знать, что она вне игры. Джейн прекрасно знала, что мужчины замечают ее при любых обстоятельствах, и если она откажет ему в трехминутной беседе, вежливо или категорически, то просуществует в его памяти дольше и в виде более яркого образа. Репортера звали Келси; она представилась как Мэри и пригласила его сесть за столик напротив нее. – Ужасный день. – Один из многих. – У вас есть кто-нибудь в Филадельфии – семья, друзья? – Нет, они мои сограждане, ничего больше. – Да. И все равно больно. – Так и должно быть. – И что, по-вашему, мы должны с этим делать? – Вы и я? – Все мы. – Понять, что это часть более крупной проблемы. – И что это за проблема? – Идеи не должны быть важнее людей. Он вскинул брови: – Интересно. Нельзя ли развить эту мысль? Объясняя, Джейн переставила слова и убрала «не»: – Люди должны быть важнее идей. Репортер ждал продолжения, но вместо этого Джейн откусила предпоследний кусок от бургера. Тогда он сказал: – Моя колонка не политическая, я пишу о том, что интересует людей. Но если бы вы хотели налепить на себя политический ярлык, что бы вы сказали? – Отвратительно. Он рассмеялся и записал что-то в блокноте. – Вероятно, вы состоите в самой массовой политической партии. Откуда вы? – Из Майами, – солгала она. – Знаете, чем вам следует поинтересоваться? – Чем же? – Ростом числа самоубийств. – А есть рост? – Проверьте. Он не сводил с нее глаз, одновременно поднес бутылку к губам, закинул голову, делая глоток. – Почему такая девушка, как вы, интересуется такой мрачной темой? – Я социолог, – солгала она. – Вы когда-нибудь предполагали, что люди могут привыкнуть к такому дерьму, как филадельфийская атака? Колонка журналиста была посвящена вопросам, интересующим широкую публику, но у него был глаз полицейского репортера, и он не просто смотрел на вещи, а снимал с них слой за слоем. – Привыкнуть? Как это? Джейн показала на ближайший телевизор: – Вот эта история, которой они посвящают по минуте каждый час, вставляя между репортажами из Филадельфии. Бывший губернатор Джорджии выстрелами из пистолета убил жену и человека, сделавшего большие вложения в его избирательную кампанию, а потом покончил с собой. – Вы имеете в виду кошмар в Атланте, – сказал Келси, цитируя название статьи в одном из таблоидов, которое намертво приклеилось к этой истории. – Ужасный случай. – Вчера это было бы заметным событием. Но оно произошло в один день с филадельфийским терактом, и на следующей неделе все уже забыли о нем. Журналист, похоже, не уловил намека: – Говорят, что у его жены был роман с этим богачом-спонсором. Джейн доела бургер и вытерла руки о салфетку. – Вот одна из главных загадок нашего времени. – В чем она состоит? – Мы все время слышим «Говорят, что…». Кто говорит, черт возьми? Он улыбнулся и показал на ее пустую бутылку: – Позвольте купить вам «Дос Экис»? – Спасибо, но больше одной не пью. Вы знаете, что число убийств тоже растет? – Да, конечно, мы об этом писали. Появилась официантка, и Джейн попросила счет. Встав и склонившись через стол к Келси, она прошептала: – Можно поспорить о следующих цифрах. Он принял ее непринужденную манеру за своего рода приглашение, тоже склонился к ней и проговорил: – Расскажите мне об этом. – Убийства-самоубийства. Случай с губернатором, возможно, указывает на определенную тенденцию. На следующую фазу, так сказать. – Следующую фазу – чего? До этого момента она говорила искренне, а теперь невозмутимо принялась фантазировать, чтобы отделаться от него.