Солнце, наконец, взошло; тонко заржала в лугах лошадь, и как-то необыкновенно быстро посветлело, порозовело все вокруг; отчетливей стала видна роса на елках и кустах, туман пришел в движение, поредел, стал неохотно открывать стога сена, темные на дымчатом фоне близкого теперь леса. Рыба гуляла. Раздавались тяжелые редкие всплески, вода волновалась, тихонько покачивалась прибрежная куга. Володя готов был хоть сейчас начать ловить, но Яшка все шел берегом реки, и скоро они по пояс вымокли в росе Река ясно звенела на перекатах, часто разливалась глубокими мрачными омутами. Наконец Яшка шепотом сказал «Здесь!» — и стал спускаться к воде. Нечаянно он оступился, влажные комья земли посыпались из-под его ног, и тотчас же, невидимые, закрякали утки, заплескали крыльями, взлетели и потянули над рекой, пропадая в тумане. Яшка съежился и зашипел, как гусь. Володя облизал пересохшие губы, спрыгнул вслед за Яшкой вниз. Оглядевшись, он поразился хмурости в этом омуте. Пахло глиной и тиной, вода была черной, ветлы в буйном росте почти закрыли небо, и, несмотря на то, что верхушки их уже порозовели от солнца, а сквозь туман виднелось синее небо, здесь, у воды, пронизывала сырость, было угрюмо и холодно. — Тут, знаешь, глубина какая! — Яшка округлил глаза. — Тут и дна нету... Володя отодвинулся от воды, вздрогнул, когда у противоположного берега гулко ударила рыба. — В этом бочаге у нас никто не купается... — Почему? — слабым голосом спросил Володя. — Засасывает... Как ноги опустил вниз, так все... Вода, как лед, и вниз утягивает. Мишка Каюненок говорил, там осьминоги на дне лежат. — Осьминоги только в море, — неуверенно сказал Володя и еще отодвинулся. — В море... Сам знаю! А Мишка видал! Пошел на рыбалку, идет мимо, глядь — из воды щуп, и вот по берегу шарит.. Ну? Мишка аж до самой деревни бегом! Хотя, наверное, он врет, — несколько неожиданно заключил Яшка и стал разматывать удочки. Володя приободрился, а Яшка, уже забыв про осьминогов, нетерпеливо поглядывал на воду, и каждый раз, когда с шумом всплескивала рыба, лицо его принимало напряженно-страдальческое выражение. Размотав удочки, он передал одну из них Володе, отсыпал ему червей в спичечную коробку и глазами показал место, где ловить. Закинув насадку, Яшка, не выпуская из рук удилища, нетерпеливо уставился на поплавок. Почти сейчас же закинул свою насадку и Володя, но зацепил при этом удилищем за ветлу и громко шлепнул им по воде. Яшка страшно взглянул на Володю, выругался шепотом, а когда перевел взгляд опять на поплавок, то вместо него увидел только легкие расходившиеся круги. Он тотчас с силой подсек, плавно повел рукой вправо, с наслаждением чувствуя, как в глубине упруго заходила рыба. Но напряжение лески вдруг ослабло, и из воды, чмокнув, выскочил пустой крючок. Яшка затрясся. — Ушла... — пришепетывал он, надевая дрожащими мокрыми руками нового червяка на крючок. Снова забросил насадку и опять, не выпуская из рук удилища, не отрываясь, стал смотреть на поплавок, ожидая поклевки. Но поклевки не было, даже всплесков не стало слышно. Рука у Яшки скоро устала, и он осторожно, боясь стронуть поплавок, воткнул удилище в мягкий берег. Володя посмотрел на Яшку и тоже воткнул свое удилище. Солнце, поднимаясь все выше, заглянуло, наконец, и в этот мрачный омут. Вода сразу ослепительно засверкала, загорелись капли росы на листьях, на траве и на цветах. Володя, жмурясь, посмотрел на свой поплавок, потом оглянулся, вздохнул и неуверенно спросил. — А что, может рыба в другой бочаг уйти? — Ясное дело! — злобно ответил Яшка. — Та сорвалась и всех напугала. А здоровая, верно, была. Я как подсек, так у меня аж руку вниз повело! Может, на кило потянула бы. Яшке немного стыдно было, что он упустил рыбу, но, как часто бывает, вину свою он склонен был приписать Володе «Тоже мне рыбак! — думал он. — Сидит раскорякой... Один ловишь или с настоящим рыбаком, только таскать успевай». Он хотел чем-нибудь уколоть Володю, но вдруг схватился за удочку - поплавок чуть шевельнулся. Напрягаясь, будто дерево с корнем вырывая, он медленно вытащил удочку из земли и, держа ее на весу, чуть приподнял вверх. Поплавок снова качнулся, лег набок, подержался в таком положении и опять выпрямился. Яшка перевел дыхание, скосил глаза и увидел что Володя, побледнев, медленно приподнимается. Яшке стало жарко, пот мелкими капельками выступил у него на носу и верхней губе. Поплавок опять вздрогнул, пошел в сторону, погрузился наполовину и, наконец, исчез, оставив после себя едва заметный завиток воды. Яшка, как и в прошлый раз, мягко подсек и сразу, ухнув, подался вперед, стараясь выпрямить удилище. Леска с дрожащим на ней поплавком прочертила по воде, Яшка привстал, перехватил удочку другой рукой и, чувствуя сильные и частые рывки, опять плавно повел руками вправо. Володя подскочил к Яшке и, шевеля руками, блестя отчаянными круглыми глазами, кричал тонким голосом: — Тащи! Тащи скорей! — Уйди! — шептал Яшка и пятился, часто переступая ногами. На мгновение рыба вырвалась из воды, показала свой сверкающий широкий бок, туго ударила хвостом, подняла фонтан розовых брызг и опять ринулась в холодную глубину. Но Яшка не дал уйти ей глубоко; далеко откидывая назад руку, подвел рыбу к берегу, рывком выбросил на траву и сейчас же упал на нее животом. У Володи пересохло горло, сердце неистово колотилось... — Что у тебя? — присев на корточки, спрашивал он. — Что у тебя? — Ле-ещ! — с упоением выговорил Яшка. Он осторожно вытащил из-под живота большого холодного леща, повернул к Володе свое счастливое широкое лицо, сипло засмеялся было, но улыбка его внезапно пропала, глаза испуганно уставились на что-то за спиной Володи, он съежился, ахнул: — Удочка-то... Глянь-ка! Володя обернулся и увидел, что его удочка, отвалив ком земли, медленно сползает в воду. Он вскочил, споткнулся, уже на коленях подтянулся к удочке и успел схватить ее. Удилище сильно согнулось. Володя повернул к Яшке круглое бледное лицо... — Держи! — крикнул Яшка. Но в этот момент земля под ногами у Володи зашевелилась, подалась, он потерял равновесие, выпустил удочку, нелепо, будто ловя мяч, всплеснул руками, звонко крикнул: «Ааа»... — и упал в воду. — Дурак! — сипло закричал Яшка, злобно и страдальчески искривив лицо. — Недотепа чертова!.. Он вскочил, схватил ком земли с травой, но, взглянув на воду, замер, и у него появилось то томительное чувство, которое испытываешь только во сне, когда дряблое тело не подчиняется воле: Володя в трех метрах от берега бил, шлепал по воде руками, запрокидывал к небу белое, как мел, лицо с выпученными глазами, захлебывался и, окунаясь в воду, все силился что-то крикнуть, но в горле у него клокотало и получалось: «Уаа... Уааа»... «Тонет! — с ужасом подумал Яшка! — Утягивает!» Бросил комок земли, которым хотел ударить Володю и, вытирая липкую руку о штаны, попятился прочь от воды. Земля сыпалась у него из-под ног, он упирался трясущимися руками, совсем как во сне, неповоротливо и тяжело лез вверх. Ои выбрался на луг и побежал было, но сейчас же вернулся и заглянул вниз, ожидая увидеть страшное и надеясь в то же время, что все как-то обошлось. Володя теперь уже не бился, он почти скрылся под водой, только макушка с торчащими волосами была еще видна. Она скрывалась и вновь показывалась, скрывалась и показывалась... Яшка, не отрывая взгляда от этой макушки, начал расстегивать штаны, потом вскрикнул и скатился вниз. Высвободившись из штанов, он, как был в рубашке и с сумкой через плечо, прыгнул в воду, в два взмаха подплыл к Володе, схватил его за руку. Володя вцепился в Яшку, стал перебирать руками, цепляясь за рубашку и сумку, наваливаться на него. Вода хлынула Яшке в рот, он попытался выставить из воды свое лицо, но Володя все наваливался на него, стараясь влезть ему на плечи. Яшка захлебнулся, закашлялся, задыхаясь, глотая воду; дикий, небывалый ужас охватил его, в глазах с ослепительной силой вспыхнули красные круги, завертелись поля, освещенные солнцем, деревья, какие-то люди, разлетелись веером искры. Он понял, что Володя утопит его, дернулся из последних сил, забарахтался, закричал так же нечеловечески страшно, как кричал Володя минуту назад, ударил Володю ногою в живот, вынырнул, сквозь бегущую с волос воду увидел яркий сплющенный шар солнца, замолотил по воде руками и ногами и, поднимая буруны пены, в ужасе бросился к берегу. И только ухватясь рукой за прибрежную осоку, он опомнился и посмотрел назад. Взбаламученная вода в омуте успокаивалась, и никого уже не было на ее поверхности. Из глубины весело выскочили несколько пузырьков воздуха, у Яшки застучали зубы. Он оглянулся: ярко светило солнце, и листья кустов и ветлы блестели, радужно светилась паутина между цветами, и трясогузка сидела вверху, на бревне, покачивала хвостом и блестящим глазом смотрела на Яшку, и все было так же, как и всегда, все дышало покоем и тишиной, и стояло над землей тихое утро, а между тем вот сейчас только, совсем недавно случилось небывалое, утонул человек, и это он, Яшка, ударил, утопил его... Яшка моргнул, отпустил ветку, повел плечами под мокрой рубашкой, глубоко с перерывами вдохнул воздух и нырнул. Открыв под водой глаза, он не мог сначала ничего разобрать: кругом дрожали неясные зеленоватые и желтоватые блики и какие-то тонкие травы, освещенные солнцем. Яшка опустился еще ниже, проплыл немного, задевая руками и лицом за травы, и увидел Володю. Володя держался на боку, одна нога его запуталась в траве, а сам он медленно поворачивался, покачиваясь, подставляя солнечному свету круглое бледное лицо с черным ртом и шевеля рукой, словно пробуя на ощупь воду. Яшке показалось, что Володя притворяется и нарочно покачивает рукой, что он следит за ним, чтобы схватить, как только он дотронется до него. Чувствуя, что сейчас задохнется, Яшка рванулся к Володе, схватил его за руку, зажмурился, дернул вверх и удивился тому, как легко и послушно Володя последовал за ним. Вынырнув, Яшка жадно задышал, и теперь ему ничего не нужно и не важно было, кроме как дышать, дышать и чувствовать, как грудь раз за разом наполняется удивительно чистым, сладким воздухом. Не выпуская Володиной рубашки, он стал подталкивать его к берегу. Почувствовав дно под ногами, Яшка положил Володю грудью на берег, лицом в траву, тяжело вылез сам и вытащил Володю. Он вздрагивал, касаясь холодного тела, торопился и чувствовал себя таким усталым, таким несчастным... Перевернув Володю на спину, Яшка стал разводить его руки, давить на живот, дуть в нос. Он запыхался и ослабел, а Володя был все такой же белый и холодный. «Помер?» — с испугом подумал Яшка. Убежать бы куда-нибудь, спрятаться, чтобы только не видеть этого равнодушного, холодного лица! Яшка всхлипнул от страха, вскочил, схватил Володю за ноги, вытянул, насколько хватало сил вверх и, побагровев от натуги, начал трясти. Голова Володи билась по земле. И в тот самый момент, когда Яшка, окончательно обессилев и упав духом, хотел бросить тело Володи и бежать, куда глаза глядят, в этот момент изо рта Володи хлынула вода, он застонал, и судорога прошла по его телу. Яшка выпустил Володины ноги, закрыл глаза и сел. Володя оперся слабыми руками, привстал, точно собирался немедленно куда-то бежать, но снова повалился, снова зашелся судорожным кашлем, брызгаясь водой и корчась на сырой траве. Яшка отполз в сторону и расслабленно смотрел на Володю. Никого на свете не любил он сейчас больше Володи, ничто не было ему милее этого бледного испуганного лица. Робкая, влюбленная улыбка светилась в глазах Яшки, с нежностью смотрел он на Володю и бессмысленно спрашивал: — Ну как? А? Ну как? Володя немного оправился, вытер рукой лицо, взглянул на воду и незнакомым, хриплым голосом, с заметным усилием, заикаясь выговорил: — Как я... то-нул... Тогда Яшка вдруг сморщился, зажмурился, из глаз у него брызнули слезы, и он заревел, заревел горько, безутешно, сотрясаясь всем телом, задыхаясь и не стыдясь своих слез. Плакал он от страха, от того, что все хорошо кончилось, что Мишка Каюненок врал и никаких осьминогов в этом бочаге нет... Глаза Володи потемнели, рот приоткрылся, с испугом и недоумением смотрел он на Яшку. — Ты... что? — выдавил он из себя. — Да-а... — выговорил Яшка, что есть силы стараясь не плакать и вытирая штанами глаза, — ты уто-о... утопа-ать, а мне тебя спа-а... спаса-ать... И он заревел еще отчаянней и громче. Володя заморгал, покривился, посмотрел опять на воду, сердце его дрогнуло, и он все вспомнил. — Ка... как я тону-ул!.. — будто удивляясь, сказал он и тоже заплакал, дергая худыми плечами, беспомощно опустив голову и отворачиваясь от своего спасителя. Вода в омуте давно успокоилась, рыба с Володиной удочки сорвалась, удочка прибилась к берегу... Светило солнце, пылали кусты, обрызганные росой, и только вода в омуте оставалась все такой же черной.