«Эсменет…» Как может обычное имя так сильно на него влиять? Она сдала за те четыре года, что он не бывал в Сумне. Похудела, сделалась какой-то растрепанной, ее чувство юмора поувяло под натиском мелких ран… Выбравшись из многолюдной гавани, Ахкеймион без колебаний направился разыскивать ее, сам поражаясь собственному нетерпению. Когда он увидел ее сидящей на подоконнике, то испытал странное чувство: смесь утраты и самодовольства, как будто он признал человека, с которым соперничал в детстве, в изуродованном прокаженном или бродяге. — Все за палочкой бегаешь, вижу, — сказала она, не выразив ни малейшего удивления. Ее шутки тоже утратили детскую пухлость. Постепенно она отвлекла Ахкеймиона от его забот и втянула в свой замысловатый мирок анекдота и сатиры. Ну а потом, разумеется, слово за слово — и они очутились в этой комнате, и Ахкеймион принялся любить ее с жадностью, которая его потрясла: как будто он обрел в этом животном акте недоступное облегчение — забыл о своем сложном поручении. Ахкеймион прибыл в Сумну с двумя целями: определить, не собирается ли новый шрайя вести Священную войну против школ, и выяснить, не стоит ли за этими примечательными событиями Консульт. Первая цель была вполне осязаемой — она должна помочь ему оправдать то, что он собирается предать Инрау. А вторая… призрачная, наделенная лихорадочным бессилием доводов, которые на самом деле ничего не оправдывают. Как можно использовать войну Завета против Консульта для обоснования предательства, если сама эта война кажется совершенно необоснованной? Потому что как еще можно назвать войну без врага? — Завтра надо будет отыскать Инрау, — сказал он скорее темноте, чем Эсменет. — Ты по-прежнему собираешься… обратить его? — Не знаю. Я теперь почти ничего не знаю. — Как ты можешь так говорить, Акка? Иногда я думаю, есть ли вообще что-то такое, чего ты не знаешь. Она всегда была идеальной шлюхой: обихаживала сперва его чресла, а потом его душу. «Не знаю, вынесу ли я это снова». — Я всю жизнь провел среди людей, которые считают меня безумцем, Эсми. Она расхохоталась. Эсменет родилась в касте слуг и никакого образования не получила — по крайней мере, формального. Но она всегда умела ценить тонкую иронию. Это было одно из многих ее отличий от других женщин — от других проституток. — Что ж, Акка, а я провела всю жизнь среди людей, которые считают меня продажной девкой. Ахкеймион улыбнулся в темноте. — Это не одно и то же. Ты-то ведь и впрямь продажная девка. — А ты что, не безумец, что ли? Эсменет захихикала, а Ахкеймион поморщился. Эти девчачьи манеры были напускными — по крайней мере, ему всегда так казалось, — специально для мужиков. Это напомнило ему, что он — клиент, что они на самом деле не любовники. — В том-то и дело, Эсми. Безумец я или нет, зависит от того, существует ли на самом деле мой враг. Он поколебался, как будто эти слова привели его на край головокружительного обрыва. — Эсменет… Ты ведь мне веришь, правда? — Такому прожженному вруну, как ты? Обижаешь! Он ощутил вспышку раздражения, о чем тут же пожалел. — Нет, серьезно. Она ответила не сразу. — Верю ли я, что Консульт существует? «Не верит». Ахкеймион знал, что люди повторяют вопросы потому, что боятся отвечать на них. Ее прекрасные карие глаза внимательно разглядывали его во мраке. — Скажем так, Акка: я верю, что существует проблема Консульта. В ее взгляде было нечто умоляющее. У Ахкеймиона снова пробежал мороз по коже. — Этого достаточно? — спросила она. Даже для него Консульт отступил от ужасающих фактов в область безосновательных тревог. Быть может, он, печалясь из-за отсутствия ответа, забыл о важности самого вопроса? — Надо будет отыскать Инрау. Завтра же, — сказал он. Ее пальцы зарылись ему в бороду, нащупали подбородок. Он запрокинул голову, точно кот. — Что за жалкая парочка мы с тобой! — заметила она, словно бы мимоходом. — Отчего же? — Колдун и шлюха… Есть в этом нечто жалкое. Он взял ее руку и поцеловал кончики пальцев. — Все пары по-своему жалки, — сказал он. Во сне Инрау брел через ущелья из обожженного кирпича, мимо лиц и фигур, озаряемых случайными взблесками пламени. И услышал голос ниоткуда, кричащий сквозь его кости, сквозь каждый дюйм его тела, произносящий слова, подобные теням кулаков, ударяющих рядом с краем глаза. Слова, которые раздавили ту волю, что еще оставалась у него. Слова, которые управляли его руками и ногами. Он мельком заметил покосившийся фасад кабачка, потом низкое помещение, заполненное золотистым дымом, столы, балки над головой. Вход поглотил его. Земля под ногами опрокинулась, повлекла его навстречу зловещей тьме в дальнем углу комнаты. И эта тьма тоже поглотила его — еще одна дверь. И его притянуло к бородатому человеку, который сидел, откинув голову на стену с потрескавшейся штукатуркой. Лицо человека было лениво запрокинуто, но при этом напряжено в каком-то запретном экстазе. С его шевелящихся губ лился свет. И в глазах полыхали осколки солнца. «Ахкеймион…» Потом душераздирающее гудение превратилось в говор посетителей. Расплывчатое помещение кабачка сделалось массивным и обыденным. Кошмарные углы распрямились. Игра света и тени стала естественной. — Что ты тут делаешь? — выдохнул Инрау, пытаясь привести в порядок разбежавшиеся мысли. — Ты понимаешь, что происходит? Он обвел взглядом кабачок и увидел в дальнем углу сквозь столбы и дым стол, за которым сидели шрайские рыцари. Пока что они его не заметили. Ахкеймион смерил его недовольным взглядом. — Я тоже рад тебя видеть, мальчик. Инрау нахмурился. — Не называй меня «мальчиком»! Ахкеймион ухмыльнулся. — А как еще прикажешь любимому дядюшке обращаться к своему племяннику? — Он подмигнул Инрау. — А, мальчик? Инрау с шумом выдохнул сквозь сжатые зубы и опустился на стул. — Рад тебя видеть… дядя Акка. И он не лгал. Несмотря на болезненные обстоятельства, он действительно рад был его видеть. Он довольно долго жалел, что покинул своего наставника. Сумна и Тысяча Храмов оказались совсем не такими, как он их себе представлял — по крайней мере, до тех пор, как престол не занял Майтанет. — Я скучал по тебе, — продолжал Инрау, — но Сумна… — Нехорошее место для такого, как я. Знаю. — Тогда зачем же ты приехал? Слухи ведь до тебя наверняка доходили. — Я не просто приехал, Инрау… Ахкеймион замялся, на лице его отразилась борьба. — Меня прислали. По спине у Инрау поползли мурашки. — О нет, Ахкеймион! Пожалуйста, скажи… — Нам нужно разузнать как можно больше о Майтанете, — продолжал Ахкеймион натянутым тоном. — И о его Священной войне. Сам понимаешь. Ахкеймион опустил на стол свою чашу с вином. На миг он показался Инрау сломленным. Но внезапная жалость к этому человеку, который во многом заменил ему отца, исчезла от головокружительного чувства, словно земля уходит из-под ног. — Но ты же обещал, Акка! Ты обещал!!! В глазах адепта блеснули слезы. Мудрые слезы, но тем не менее полные сожаления. — Мир завел привычку ломать хребет моим обещаниям, — промолвил Ахкеймион.