— Зачем же ты пришел? — Я пришел, император, чтобы вы могли вести переговоры с другим. Ксерий удивленно моргнул. — С кем? На миг показалось, будто со лба кишаурима сверкнул сам Гвоздь Небес. Потом из тьмы галерей послышались крики, и Ксерий вскинул руки, пытаясь защититься. Кемемкетри забормотал что-то невнятное, настолько невнятное, что голова кружилась. Вокруг них взметнулся шар, состоящий из призрачных языков синего пламени. Ничего не случилось. Кишаурим стоял так же неподвижно, как прежде. Глаза аспида сверкали, точно раскаленные уголья. И тут Скеаос ахнул: — Его лицо! Поверх подобного черепу лица Маллахета, словно прозрачная маска, возникло иное лицо: седовласый кианский воин, чьи ястребиные черты все еще хранили отпечаток пустыни. Из пустых глазниц кишаурима на императора оценивающе уставились живые глаза, а с подбородка свисала полупризрачная козлиная бородка, заплетенная по обычаю кианской знати. — Скаур! — сказал Ксерий. Он никогда прежде не встречал этого человека, но каким-то образом понял, что видит перед собой сапатишаха, правителя Шайгека, подлого язычника, чьи нападения южные колонны отражали уже более четырех десятилетий. Призрачные губы зашевелились, но все, что услышал Ксерий, — это далекий голос, произносящий незнакомые слова с певучей кианской интонацией. Потом настоящие губы под ними тоже открылись: — Ты угадал верно, Икурей. Тебя я знаю в лицо по вашим монетам. — И в чем же дело? Падираджа прислал говорить со мной одного из своих псов-сапатишахов? Снова пугающий разрыв в движении лиц и звучании голосов. — Ты не достоин падираджи, Икурей. Я и в одиночку могу переломить твою империю об колено. Скажи спасибо, что падираджа благочестив и соблюдает условия договоров. — Теперь, когда шрайей стал Майтанет, все наши договоры подлежат пересмотру, Скаур. — Тем больше причин у падираджи пренебрегать тобою. Ты сам подлежишь пересмотру. Скеаос наклонился к уху императора и прошептал: — Спросите, зачем тогда все это представление, если вы теперь не в счет. Язычники устрашились, о Бог Людей. Это единственная причина, отчего они явились к вам таким образом. Ксерий улыбнулся, убежденный, что старый советник лишь подтвердил то, что он и так знал. — Но если это так, для чего тогда все эти из ряда вон выходящие меры, а? Для чего отправлять ко мне посланцем лучшего из лучших? — Из-за Священной войны, которую собираются развязать против нас ты и твои собратья-идолопоклонники. Отчего же еще? — И оттого, что вы знаете: Священная война — мое орудие. Гневное лицо искривилось в улыбке, и до Ксерия донесся далекий смех. — Ты перехватишь у Майтанета Священную войну, да? Сделаешь из нее огромный рычаг, которым ты перевернешь века поражений? Нам известно о твоих мелких потугах связать идолопоклонников договором. Знаем мы и о войске, которое ты отправил против скюльвендов. Дурацкие уловки — все до единой. — Конфас обещал, что уставит дорогу от степей до моих ног кольями с головами скюльвендов. — Конфас обречен. Ни у кого не хватит хитрости и мощи на то, чтобы одолеть скюльвендов. Даже у твоего племянника. Твое войско и твой наследник погибли, император. Падаль. Если бы на твоих берегах не собралось такое количество айнрити, я бы прямо сейчас отправился к тебе и заставил вкусить моего меча. Ксерий сильнее сжал хору, чтобы сдержать дрожь. Ему представился Конфас, истекающий кровью у ног какого-нибудь дикого разбойника-скюльвенда. Зрелище было ужасным, но император помимо своей воли испытал наслаждение. «Тогда у матушки останусь только я…» Снова Скеаос шепчет на ухо. — Он лжет, чтобы запугать вас. Мы только сегодня утром получили вести от Конфаса, и все было в порядке. Не забывайте, о Бог Людей, не прошло и восьми лет, как скюльвенды наголову разбили самих кианцев. Скаур потерял в том походе трех сыновей, включая старшего, Хасджиннета. Постарайтесь раздразнить его, Ксерий! В гневе люди часто совершают ошибки. Но он, разумеется, уже думал об этом. — Ты льстишь себе, Скаур, если ты думаешь, будто Конфас так же глуп, как Хасджиннет. Нематериальные глаза поверх пустых глазниц моргнули. — Битва при Зиркирте была для нас большим горем, это верно. Но скоро ты и сам испытаешь подобное. Ты пытаешься уязвить меня, Икурей, но на самом деле лишь пророчишь собственное падение. — Нансурия несла и более тяжкие потери — и тем не менее выжила! — ответил Ксерий. «Но Конфас не может потерпеть поражение! Знамения!» — Ну ладно, ладно, Икурей. Так и быть, соглашусь. Бог-в-Одиночестве знает: вы, нансурцы, народ упрямый. Я, пожалуй, даже соглашусь, что Конфас может одержать победу там, где мой сын проиграл. Не стану недооценивать этого факира. Он ведь провел четыре года у меня в заложниках, не забывай! И тем не менее все это не сделает Священную войну Майтанета твоим орудием. Тебе нечем поразить нас. — Есть чем, Скаур. Люди Бивня не ведают о твоем народе ничего — еще меньше, чем Майтанет. Когда они поймут, что воюют не только против тебя, но и против твоих кишаурим, их военачальники подпишут мой договор. Для Священной войны нужна школа, а у меня эта школа как раз имеется. Бесплотные губы растянулись в улыбке поверх неподвижного рта Маллахета. Снова странный, далекий голос: — Хеша? Эйору Сайка? Матанати ескути ках… — Что? Имперский Сайк? Ты думаешь, твой шрайя уступит тебе Священную войну в обмен на Имперский Сайк? Майтанет, видно, повыдергал все твои глаза в Тысяче Храмов, а? Что ты видишь, Икурей? Видишь ли ты наконец, как быстро утекает песок из-под твоих ног? — Что ты имеешь в виду? — Даже нам известно о планах твоего проклятого шрайи больше, чем тебе. Ксерий покосился на Скеаоса, увидел, что его морщинистый лоб омрачен скорее тревогой, нежели расчетами… Что происходит? «Скеаос! Что мне говорить? Что он имеет в виду?» — Что, Икурей, язык проглотил? — насмешливо окликнул его заемный голос Маллахета. — Так вот, на, подавись: Майтанет подписал пакт с Багряными Шпилями! Багряные маги уже готовятся присоединиться к Священному воинству. Школа у Майтанета уже есть, и такая школа, по сравнению с которой твой Имперский Сайк — ничто, как по численности, так и по могуществу. Так что ты уже сброшен со счетов. — Это невозможно! — воскликнул Скеаос. Ксерий стремительно развернулся к старому советнику, ошеломленный его дерзостью. — В чем дело, Икурей? Ты дозволяешь своим псам выть у тебя за столом? Ксерий понимал, что ему следует разгневаться, но подобная выходка со стороны Скеаоса была… беспрецедентной. — Да он лжет, Бог Людей! — воскликнул Скеаос. — Это всего лишь уловка язычника, стремящегося добиться уступок… — Для чего бы им лгать? — перебил Кемемкетри, не желавший упускать случая уесть своего старого врага. — Уж не предполагаешь ли ты, будто язычники хотят, чтобы мы руководили Священной войной? Или ты думаешь, что они предпочтут вести переговоры с Майтанетом? Они что, забыли о том, что здесь их император?! Они говорят так, будто он — всего лишь фикция, сделавшаяся бесполезной! «Они полагают, будто я не имею значения?!» — Нет! — возразил Скеаос. — Они знают, что Священная война — наша, но хотят, чтобы мы думали, будто это не так! Внутри Ксерия разворачивалась холодная ярость. Ох, и крику будет сегодня вечером! Но тут оба либо опомнились, либо почуяли, что Ксерий не в духе, и внезапно умолкли. Пару лет тому назад ко двору приезжал зеумец, который развлекал императора дрессированными тиграми. Потом Ксерий спросил, как ему удается управлять такими свирепыми зверями с помощью одного только взгляда. — Это потому, — ответил чернокожий гигант, — что в моих глазах они видят свое будущее! — Ты уж прости моих слуг за излишнее рвение, — сказал Ксерий призраку на лице кишаурима. — Я-то их не прощу, можешь мне поверить. Лицо Скаура на миг исчезло, потом возникло вновь, словно собеседник кивнул, убрав лицо из-под невидимого луча света. Ох, как, должно быть, смеялся над ними этот старый волк! Ксерий словно наяву представил себе, как он будет забавлять падираджу рассказами о раздорах при дворе императора. — Что ж, я буду их оплакивать, — отозвался сапатишах. — Побереги слезы для своих сородичей, язычник! Кому бы ни принадлежало руководство Священной войной, тебе все равно конец! Фаним в самом деле были обречены. Несмотря на то что Кемемкетри проявил вопиющую непочтительность, он говорил правду. Падираджа предпочтет, чтобы Священная война была в его руках. С фанатиками договориться невозможно. — О-о, сильно сказано! Наконец-то я говорю с императором нансурцев. Тогда ответь мне, Икурей Ксерий III, — что ты можешь предложить теперь, когда оба мы оказались в невыгодном положении? Ксерий помолчал, поглощенный лихорадочными расчетами. Он всегда соображал лучше всего, когда сердился. В голове крутились возможные варианты. Большинство основывалось на том, что Майтанет дьявольски хитер. Он подумал о Кальмемунисе и его ненависти к кузену, Нерсею Пройасу, наследнику конрийского трона… И тут он все понял. — Для Людей Бивня ты и твои люди — не более чем священные жертвы, сапатишах. Они говорят и ведут себя так, словно их победа уже предначертана в писании. Быть может, наступит время, когда они научатся уважать вас не меньше, чем мы. — Шрай лаксара ках.