– Тридцать лет – это большой срок. – Ему удалось хорошо спрятать Сигюрвина. Он избежал обвинения потому, что тела мы тогда не нашли. Вопрос, удастся ли ему и в этот раз так легко ускользнуть. – Но у вас против него не было никаких улик. – Кое-что у нас было. Просто этого оказалось недостаточно. В итоге прокурор просто не решился предоставлять это судье. – Не лезь снова в это дело. Ты же с ними уже не работаешь. – Да, уже не работаю. – Мы еще созвонимся. – Да. Пока. Все СМИ были просто наводнены репортажами об обнаружении трупа. Сванхильд в подробностях рассказала Конрауду о том, что произошло. Четверо сотрудников технического отделения отдела расследований с самого момента обнаружения трупа находились на леднике, обследуя местность. После того, как немецкие туристы позвонили на горячую линию, первой на место прибыла полиция города Боргарнеса. Полицейские, одетые неподходящим образом для похода на ледник, вскарабкались на Лаунгйёкютль и предупредили боргарнесскую Службу спасения. Затем журналисты быстро разнюхали, что на леднике что-то произошло. Сотрудники полиции подтвердили, что там обнаружен труп мужчины, примерно тридцати лет, явно долго пролежавший во льду. Их попросили ничего не трогать, не приближаться к трупу и держать туристов подальше от него. Техническому отделу в Рейкьявике было послано предупреждение. Сотрудники Службы спасения на специально оборудованных джипах к тому времени уже подъехали к кромке ледника. Они сопроводили группу немецких туристов и их гида, женщину по имени Адальхейдюр, разменявшую шестой десяток (она, по ее словам, и нашла труп), вниз с горы в Хусафетль, откуда к вечеру группа отправилась в Рейкьявик. Полиция тщательно допросила женщину, а также – с ее помощью – и немцев. Пожилой немец из группы, который говорил, что он врач, сообщил, что счистил снег и лед с лица покойника, а больше ничего не трогал. К трупу решили по возможности не прикасаться, поэтому из ледника выпилили глыбу льда, в которую он был заключен, весом без малого двести килограммов, и погрузили на машину Службы спасения, у которой была грузовая платформа. Сотрудник Технического отдела повез эту глыбу в Рейкьявик и тщательно исследовал то, что вытаяло из нее. Позже тем же вечером группа полицейских и сотрудников службы спасения поехала в Хусафетль, где и заночевала, а некоторые остались дежурить на леднике, чтоб никто посторонний не приближался к месту происшествия. На радио было взято интервью у одного из ведущих гляциологов страны, и он немедленно указал на то, что с тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, когда, вероятно, Сигюрвин попал на ледник, ледяной щит уменьшился на семь с лишним кубических километров, и сейчас его толщина – шестьсот метров. Считается, что за следующие двадцать пять лет ледник уменьшится еще на двадцать процентов, что можно отнести на счет изменения климата в стране, уменьшения количества осадков и увеличения количества солнечных часов. – Но многие сомневаются в том, что парниковый эффект вызван антропогенными факторами, – услышал Конрауд выступление этого гляциолога в утренней передаче по радио. – Значит, труп положили на ледник или каким-то образом поместили в лед? – спросил радиоведущий. – Сложно сказать. Вероятно, его поместили в трещину в леднике. Пропал он в феврале. В эту пору рыть ямы во льду непросто. Можно предположить, что его просто сильно замело снегом. Или что образовалась трещина, а он провалился в нее и скрылся под слоем льда, а потом снова поднялся к поверхности. – Значит, с тех пор слой льда над ним попросту растаял? – Разумеется, здесь нужно провести исследование, но мне это кажется вполне вероятным. Это самое простое объяснение того, почему сейчас он нашелся. Ведь ледники мало-помалу тают. И это всем известно. И вновь тишину в Аурбайре нарушил звонок мобильного телефона. Звонила Сванхильд, которая хотела узнать, что он будет делать. Она слышала, что Хьяльталин хочет его видеть. – Не знаю, – ответил Конрауд. – Думаю, ничего страшного, если я с ним поговорю. Послушаю, что он скажет. – Кажется, ты умираешь от любопытства. Это же Сигюрвин! Наверно, это тебя заинтересует. – Хьяльталину еще не было и тридцати, когда мы задержали его, – сказал Конрауд. – Да, помню. – А сейчас ему скоро будет шестьдесят. Я его уже столько лет не видел. – Как ты думаешь, он сильно изменился? – Я думаю, он остался таким же придурком. – Вы с ним не очень-то ладили. – Нет, – согласился Конрауд. – А вот он думал, что как раз ладили. Не знаю, о чем он хочет со мной поговорить. Я не стал бы верить Хьяльталину ни в чем. Его бы и не посадили в КПЗ, если б не сочли, что он собирается сбежать. Когда его задержали, он выезжал из страны. Это было в тот день, когда опознали Сигюрвина. Он сказал, что это просто совпадение. – Ты стал лучше спать? – Не особо. – Ты ведь знаешь: мне можно звонить, если тебя что-то беспокоит, – сказала Сванхильд. – Если захочешь поболтать. – Ну, у меня все нормально, – поспешил ответить Конрауд. – Ну, ладно, – Сванхильд уже собиралась было попрощаться, но тут ей как будто пришла в голову запоздалая мысль. – Ты так давно не звонил, – произнесла она. – Нет, я… – Конрауд не знал, что ответить. – Ты давай позванивай, если… Он не стал соглашаться, и они распрощались. Конрауд отпил глоток вина и закурил следующую сигару. Они с Эртной иногда обсуждали, что им не мешало бы купить жилище поменьше и переехать из Аурбайра. И не в какой-нибудь филиал дома престарелых, а в уютную квартирку где-нибудь близко к центру. «Только не в Тингхольт[6], там слишком много всякого молодого интересного народу», – говорила Эртна. Лучше уж в Западный район. Но из этой затеи ничего не вышло. Именно там, на кухне, они много обсуждали дело Сигюрвина, и, как всегда, она поддерживала его в различных трудностях. На столе в гостиной лежали бумаги, принадлежавшие отцу Конрауда, которые он смотрел в тот вечер, когда позвонила Сванхильд и рассказала о Сигюрвине. Он десятилетиями не заглядывал в них, а держал в коробке в чулане. После того, как его втянули в старое дело времен Второй мировой, в котором фигурировали фальшивые медиумы, у него вновь пробудился давно дремавший интерес к поступкам отца: того нашли вечером в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году на улице Скулагата перед зданием Скотобоен Южной Исландии заколотым насмерть. Несмотря на тщательное расследование, убийцу так и не нашли. Конрауд пренебрегал этим делом все те годы, что работал в отделе расследований. Его отец был злым неприятным человеком и нажил себе врагов повсюду. Иногда он оказывался в тюрьме за контрабанду, кражи и финансовые махинации. К тому же в годы войны он наживался при помощи по крайней мере одного фальшивого медиума, а может, и нескольких. Мать Конрауда в конце концов сбежала от этого человека, забрав с собой дочь, а сына он ей не отдал, и тот остался с отцом в Теневом квартале. Конрауд листал пожелтевшие бумаги. Его внимание привлекло несколько газетных вырезок, сохраненных отцом: о работе медиумов и потустороннем мире. Среди них была одна статья о фальшивых медиумах и интервью в давно закрывшемся еженедельнике, где свою работу описывал исландский медиум. Одна вырезка была из журнала Общества психических исследований, и речь в ней шла о жизни после смерти в так называемом эфирном мире. Она датировалась двумя годами до гибели отца Конрауда близ здания Скотобойни, и Конрауд часто задумывался: а вдруг отец, перед тем как встретить свою ужасную участь, снова принялся за старое: выманивать у людей деньги за вранье, которое выдавал за сведения, полученные на спиритических сеансах. 5 Конрауд был недоволен, что в свое время КПЗ перенесли из Рейкьявика на Литла-Хрёйн. Ему надоедало ездить из столицы через пустошь Хетлисхейди, потом через Теснину, по мосту на Оусэйри, а потом на восток в сторону городов Стокксэйри и Эйрарбакки[7]. Другие были совсем не против для разнообразия поездить по этой дороге, уехать от городского шума, от суеты полицейского участка. В одну зиму машина Конрауда дважды застряла в снегу. Правда, иногда в дороге он все же немного развлекался, расслаблялся, проезжал через города Кверагерди и Сельфосс и покупал мороженое. КПЗ много лет находилась на улице Сидюмули, на очень удобном расстоянии от полицейского участка. Хьяльталин когда-то сидел там. А теперь другие времена, думал Конрауд, катя по Южноисландскому шоссе мимо Маленькой кофейни и горы Вивильсфетль. Он наконец надумал навестить Хьяльталина. Не потому что Хьяльталин настаивал на том и не желал говорить ни с кем другим, а потому что давным-давно потратил много времени на расследование этого дела и, в сущности, так и не прекратил поиски разгадок. Он истово трудился над этим вместе с другими сотрудниками отдела расследований, однако безрезультатно. Особенность того дела заключалось в том, что раскрыть его было не просто – в отличие от многих других громких преступлений: там дела обычно закрывались за пару дней. Расследование быстро пошло по всем возможным направлениям, ему до обидного не хватало ясного курса, труп так и не был найден, и хотя основным подозреваемым был Хьяльталин, еще большое множество народу было допрошено и получило статус подозреваемых. Обнаружение трупа на леднике вновь открыло это дело. У Конрауда душа не лежала к тому, чтоб продолжать это расследование. Когда-то Хьяльталину втемяшилось в голову, что Конрауду можно доверять больше, чем другим полицейским, и сложилось так, что общался с ним в основном он. Он решил, что именно в этом кроется причина желания Хьяльталина говорить только с ним, а не с другими. Полиция уступила требованиям задержанного, да и Конрауд тоже. Участвовать в этом еще каким-нибудь образом он не собирался. Он привык к удобствам на пенсии, к свободному времени, к тому, что он сам себе хозяин и ему как раз не надо ни для кого стараться, ни за что отвечать. Он свой долг выполнил. Теперь черед других. Если в ходе его встречи с Хьяльталином выяснится что-нибудь полезное для полиции – прекрасно. А в остальном Конрауд не желал вмешиваться в ход расследования. Когда он узнал об обнаружении трупа, ему позвонил сын, отлично знавший дело, которое его отцу не удалось раскрыть, и он хотел узнать, о чем Конрауд думает сейчас, когда тело Сигюрвина наконец нашлось. Конрауд сказал, что рад вновь полученным новым сведениям, а думает в основном о семье Сигюрвина, которая долго мучилась неизвестностью о его судьбе. Конрауд в последнее время испытывал трудности со сном, и это усугублялось тем, что его голова была занята мыслями о Хьяльталине и Сигюрвине и этом старом деле, и о том, как его расследовали, и можно ли было где-нибудь постараться лучше. Он уже не в первый раз мучился без сна, одолеваемый этими мыслями. За тридцать с лишним лет многое изменилось. В те годы в стране еще существовал суровый запрет на продажу пива. Было только одно Гостелерадио, выпускавшее один телеканал. Алюминиевых заводов было меньше. Самой большой гидроэлектростанции Европы, близ горы Каурахньюк[8], еще и в проекте не было. Тогда зимой в столице регулярно выпадал снег. Не было засилия Интернета и мобильных телефонов. Домашних компьютеров и то почти не было. Приватизация банков, неразбериха в финансах, заносчивое поглупение власть имущих и движителей экономики, экономический кризис – все это еще только ждало своего часа в следующем столетии. А двухтысячный год находился в немыслимой дали и был чем-то из области научной фантастики. Студеным февральским днем в отделении полиции на улице Квервисгата раздался телефонный звонок. Уже сгущались сумерки, по улицам мели холодные ветра. Женщина в телефоне собиралась подать заявление об исчезновении мужчины тридцати с небольшим лет, своего брата по имени Сигюрвин. В последний раз она говорила с ним по телефону два дня назад. Они договорились встретиться, а он так и не объявился. Она попыталась разыскать его, звонила ему домой, но все напрасно. Он руководил фирмой, и там ей сказали, что ее брат уже два дня не приходил на работу. Она приезжала к его дому, стучалась, в конце концов велела слесарю вскрыть замок: она боялась, что Сигюрвин лежит больной, не в состоянии снять трубку, или отключил телефон. Она обыскала весь дом, звала его – но его не было. Она не знала, чтобы он куда-нибудь уехал. Обычно, когда он собирался за границу, то предупреждал ее. А его паспорт она нашла в ящике шкафа в гостиной. Жил он один, недавно развелся, и у него была дочь. В полиции посчитали, что он еще найдется, ведь с тех пор, как поступили последние сведения о его передвижениях, прошло мало времени. Однако там записали его словесный портрет, взяли у сестры его фотографию и известили прессу и полицейские участки по всей стране. Судя по тому, что паспорт остался дома, если Сигюрвин и вылетел за границу, то только под фальшивом паспортом или каким-нибудь образом проскочив паспортный контроль. Когда с сестрой поделились соображениями о такой возможности, они отрицала ее: зачем ему фальшивый паспорт? Через некоторое время вызвали службу спасения и приступили к исполнению плана, обычно применяющегося в подобных случаях. Прочесали все взморье в окрестностях Рейкьявика. Этим заинтересовались газеты: они постоянно писали о пропавшем человеке. Граждан просили сообщать, если они что-нибудь знают о его местонахождении, даже если эти сведения и кажутся незначительными, – и вскоре его джип был обнаружен на холме Эскьюхлид возле цистерн. Рейкьявикская полиция опубликовала номер для связи – и отовсюду начали стекаться наблюдения, среди которых попадались и более-менее ценные. Их все пытались принимать в расчет. Однажды позвонила женщина, которая не представилась, взволнованно тараторила и повесила трубку, как только высказала все, что считала нужным. Она слышала, как на площадке перед зданием фирмы бывший клиент угрожал убить его. Эти сведения были переданы Конрауду, и он установил, что человек по имени Хьяльталин какое-то время угрожал Сигюрвину. Считая, что тот украл у него не один миллион крон. Они тогда сообща владели тремя судами и рыболовецким предприятием. Все дела вел Сигюрвин, а Хьяльталин был всего лишь совладельцем, к ежедневной рутине не приближался, а сам держал магазин одежды в Рейкьявике и фирму по импорту, владел акциями еще в одном-двух предприятиях и хвастался тем, что ни разу не выходил в море. Познакомились они в Коммерческом училище, и Сигюрвин убедил Хьяльталина вместе с ним купить лодку. Вскоре лодок стало две, а потом и три, и они вместе возглавили рыболовецкое предприятие: молодые, нетерпеливые, дерзкие. Сигюрвин подал Хьяльталину идею продать свою долю, тот согласился, они составили и подписали договор. Но через короткое время Хьяльталин принялся обвинять Сигюрвина в том, что он его облапошил: мол, предприятие представляло бо́льшую ценность, чем показывал Сигюрвин, а со временем, если действовать умно, ценность обещала увеличиться: тогда только что ввели систему квот на рыболовный промысел, призванную ограничить доступ к рыбным банкам и тем самым поднять ценность уже существующих предприятий еще выше. Узнав больше об этом нововведении, Хьяльталин призадумался и посоветовался со специалистами, которые показали ему совсем другую картину будущего развития, чем та, что нарисовал ему Сигюрвин. Хьяльталин заявил, что он доверял другу, а Сигюрвин отрицал, что облапошил его: мол, бизнес есть бизнес, мол, Хьяльталин сам подписал договор, никто его к этому не принуждал, а значит, тема закрыта. Свидетели, опрошенные полицией, утверждали, что с тех пор отношения между друзьями стали натянутыми. Хьяльталин не раз приходил к Сигюрвину на работу и скандалил с ним, хлопал дверьми, угрожал и даже караулил его в машине перед зданием. – Берегись! – кричал Хьяльталин, когда приходил в последний раз. – Берегись, гад ты эдакий! Я этого так не оставлю! Это произошло за три недели до исчезновения Сигюрвина. В последний раз его видели вечером того дня, когда он говорил с сестрой по телефону. Один из сотрудников Сигюрвина заметил, как тот стоит у своей машины на автостоянке фирмы и разговаривает с человеком, которого тот же сотрудник позднее опознал как Хьяльталина. Конрауд разыскал свидетеля, который пожелал остаться неизвестным, по той причине, что был «давнишним другом» полиции, сидел в тюрьме за кражи и другие преступления и стремился поменьше иметь дело с «лёггами». Зато о том, что он слышал, он нашептал своим друзьям, и кто-то из них позвонил в полицию и сообщил, что бывший клиент угрожал убить Сигюрвина. Тот сотрудник плохо расслышал их разговор – кроме того момента, когда Хьяльталин повысил голос, показал Сигюрвину кулак и убежал прочь со словами: – …Слышал… Убью тебя, гад!.. 6 Конрауда пропустили в синие ворота. Свой джип он припарковал перед зданием тюрьмы Литла-Хрёйн, вышел и окинул взглядом живописное здание в стиле старинных исландских хуторских построек с несколькими остроконечными крышами в ряд. Оно было выкрашено белым – как сама невинность. Директор тюрьмы был его знакомым, он сел в его кабинете и стал пить кофе. Они стали обсуждать это неслыханное дело: что тело Сигюрвина через столько лет нашлось, а также разговаривать о том, и как ледники из года в год тают, и не кроются ли подо льдом и другие такие тайны. – Это еще выяснится, – сказал директор тюрьмы, провожая Конрауда к небольшому крылу здания, где размещалась КПЗ. – Не факт, что Хьяльталин долго здесь пробудет: в Верховном суде приговор о его задержании пересматривают. Они считают, что его отпустят. – Да, я удивился, что его вообще отправили сюда. Ведь на теле Сигюрвина не было обнаружено следов, доказывающих, что виновен именно он. – Он собирался бежать из страны. В смысле, Хьяльталин. – Да, это точно. – А ты знал, что он болен? – Кто? – Хьяльталин. И когда его поместили сюда, его состояние сильно ухудшилось. – Нет, не знал. А чем он болен? – Он только что закончил курс медикаментозной терапии по причине раковой опухоли в горле. Так что это еще вопрос о милосердии. С тех пор, как его привезли сюда, он все время лежит, и ему вредно напрягаться. Он попросил разрешения поговорить с тобой в своей камере, чтоб не сидеть в помещении для допросов. И для него делали исключение. Наверно, Марта и другие тебе уже об этом рассказали. – Нет, – ответил Конрауд. – Я не знал. А что, у него это очень серьезно? Он вылечится? – Не знаю.