– А что, есть повод радоваться? – А ну тебя, – добродушно отмахнулся Мухин. Они работали вместе не первый год, привыкли друг к другу и прекрасно ладили. Усов рыскал глазами по залу. Ищет жену, догадался Мухин. Виктория, вторая жена доктора, почти на пятнадцать лет моложе мужа, – его вечная головная боль. «Божественно красива», – вздыхал Усов, совершенно искренне любуясь точеной фигурой и безупречно гладкой кожей цвета топленых сливок. Возможно, в роду Виктории имелась испанская кровь, в любом случае он так и называл ее: «Моя Кармен». Геннадий Андреевич ткнул приятеля в бок, Усов облегченно вздохнул, увидев супругу в компании Алены Порошиной. Кирилл Порошин, второй нападающий двадцати девяти лет, молчаливый, покладистый, безотказный, напоминал спящего медвежонка, которого не стоило дразнить лишний раз. А вот жена его, Алена, у всех вызывала одно и то же чувство – обнять и защищать. Худенькая (в чем душа держится), светленькая, даже не просто светленькая, а какая-то словно специально выбеленная, с большими влажными оленьими глазами, она всегда была готова прийти на помощь: утешить, обнять, накормить или просто молча пожалеть. Ее не трогал даже Борисов, от злого языка которого доставалось всем. Алена копалась в сумке и что-то рассказывала Виктории. Виктория, похоже, не слушала, но изредка кивала, показывая заинтересованность. Не переставая быстро-быстро набирать сообщения. Иногда на ее губах мелькала улыбка. Видимо, то, что писал ей невидимый собеседник, забавляло ее. – Еще я взяла пирожки, – говорила Алена. Ее глубокий и без всякой писклявости голос странным образом не соответствовал внешности олененка Бэмби. – Вчера испекла, не пропадать же им. Пока до обеда дело дойдет, ребята проголодаются. Ты не знаешь, чем в самолете кормить будут? – Да чем и всегда, – хмыкнула Виктория, не переставая писать. – Мясо, курица, рыба. Эти обеды везде одинаковые. – Не скажи… Виктория внезапно подняла голову, посмотрела в спину мужа, о чем-то негромко беседующего с тренером, и грациозно встала. – Сейчас приду. Мелкими шагами она направилась в сторону туалета, не забыв полюбоваться фигурной тенью, мелькнувшей на стене. Она знала, что красива, знала, что вызывает у мужчин вполне определенные эмоции. Знала, но это никак не делало ее счастливее, скорее наоборот. Помещение, отделанное светлым кафелем, заливал свет дневных ламп под потолком. Она выбрала кабинку и заперлась в ней. Открыла последнее сообщение с прикрепленной фотографией. На ней виднелась часть тела, в которой угадывалась обнаженная мужская грудь с темной порослью волос и золотым медальоном на цепочке. Подпись под снимком вопрошала: «Слабо?» Женщина тихо засмеялась, торопливо расстегнула блузку, приспустила лямку бюстгальтера. Раздался щелчок камеры. Ответ пришел быстро: «И это все, на что ты способна? Я разочарован. Вот как надо». Открывшееся фото кинуло ее в краску. Она почти нажала на кнопку «Удалить», но передумала. Подышала немного, успокаивая сердце. Хмыкнула. Он хочет поиграть? Да, ее заводят эти игры. Эти невидимые эротические токи, текущие по сети, проникали в ее тело от каждой фразы и даже каждого знака препинания его сообщений. «Сексуальный террорист, – шепнули ее губы и сложились в улыбку, – но, клянусь, теперь ты от меня так просто не отделаешься. Я тебя все равно дожму». Виктория сняла блузку и повесила на крючок. Что ж, он хотел видеть больше? Он увидит. * * * Самолет в сине-голубой ливрее с яркой оранжевой полосой на фюзеляже невозмутимо пережидал предполетную суету. «Скайтранс», отгрызенный в свое время кусочек одной крупой авиакомпании, имел на балансе два десятка воздушных судов, выполнявших региональные перевозки, а также чартерные рейсы. Пилоты, уже осмотрев судно, устраивались в кокпите. Бригадиром бортпроводников, как всегда, назначили Наталью как самую опытную, и та, конечно, в свой головной отсек взяла Жанну, отправив Майю с Антоном в хвост. – Терпеть их обоих не могу, – с кривой ухмылкой пояснила она свой выбор. – Майя дурочка и паникерша, а от Антона с его плоскими шуточками у меня к концу рейса глаз задергается. Ей-богу! Основной люк в хвостовой части, являющийся по совместительству и трапом, был откинут в ожидании пассажиров. Жанна заняла свое место возле входа. – Вон наши паксы[2] едут, – Наталья указала на медленно катящий по аэродрому автобус. – Ох, чувствую, хлебнем мы сегодня. – Все будет хорошо, – Жанна растянула губы в улыбке, поправила бейджик, платочек. – Конечно! – тяжелая рука легла ей на плечо. – Все будет просто замечательно. Лаврушин лично вышел встретить почетных гостей. Наталья еле заметно вскинула брови. Какая честь! Двери автобуса распахнулись, на поле вывалилось десятка два молодых парней. – Ты посмотри только на них, это ж умереть не встать, – вполголоса сказала Наталья. – Все как на подбор, ниже ста восьмидесяти и нет, пожалуй. Где только их берут, на каких дрожжах выращивают? – Угу, на подбор, – Жанна усмехнулась, но еле заметно, краешком губ. – А вот и дядька Черномор. Из автобуса вышел высокий, широкий в плечах, чуть огрузневший мужчина слегка за пятьдесят. Спортсмены почтительно расступились, позволив ему первому взойти на борт. – Добро пожаловать, – ослепительно улыбнулась Наталья. – Приятного полета, – точно так же улыбнулась Жанна. – Геннадий Павлович, мое почтение, – Лаврушин выдвинулся вперед, и они обменялись с «черномором» рукопожатием. – Степан Андреевич, рад видеть. Это вы нас сегодня везете? – Ну а как же! Не мог же я пропустить финал? И билетики вот тут, – Лаврушин похлопал себя по карману кителя. – Вам пора уже от нашего клуба годовой абонемент на все игры подарить, ей-богу! Лаврушин засмеялся. – Вот, девочки, рекомендую – Мухин Геннадий Павлович, один из лучших тренеров на сегодняшний день. А какой игрок был! – Лаврушин закатил глаза. – Тьфу-тьфу, не перехвали, а то сглазишь, – Мухин покачал головой. – Рад буду видеть на игре. И вас, прекрасные дамы, тоже, – он чуть поклонился и прошел в салон. – Эх! – Лаврушин потряс в воздухе кулаком. – Нам бы в финал… Ладно, принимайте пассажиров, и летим к победе. Следом за Мухиным потянулись остальные спортсмены. – Добро пожаловать. – Приятного полета. Губы растягиваются в профессиональной дружелюбной улыбке. В ней нет фальши. Просто один из элементов униформы. Но они любят своих пассажиров. Тот, кто не любит, не задерживается на этой работе, иначе несколько часов в замкнутом пространстве рано или поздно сведут с ума. – Рассаживайтесь на свободные места, пожалуйста. – Улыбка, плавный жест рукой. – Кормить скоро будете? Жанна улыбается. Каждый раз кто-то спрашивает о еде именно на входе, сразу. – После набора высоты вам будут предложены прохладительные напитки, а потом обед. Проходите. Приятного полета. Следующий пассажир, улыбка, приветствие… – Н-да… – Высокий парень лет двадцати пяти, с ровным южным загаром на лице, с фигурно выстриженными волосами в виде молнии на левом виске, застыл на кромке люка. Его глаза презрительно оглядели внутреннюю отделку самолета, равнодушно скользнули по бортпроводницам, чуть задержались на бейджике Жанны. Он хмыкнул. – А что, этот раритет сумеет оторваться от земли? Где только откопали этот кукурузник… Жанна почти открыла рот, но увидела выразительное лицо Натальи. «Молчи», – говорили ее крепко стиснутые губы. – Добро пожаловать на борт. Приятного полета, – заученной мантрой выдохнула она. – Угу, – буркнул парень под нос, но так, чтобы слышали все, – а еще говорят, что в стюардессы только красивых берут. Но, видимо, для этой лоханки лучше не нашлось. Наталья с невозмутимым видом приветствовала очередного пассажира. Жанна не сомневалась, что обидную фразу та и не подумала принять на свой счет. Опять будет советовать своего чудо-косметолога. Жанна привыкла: Наталья и как бригадир, и как женщина реализовывала свой нерастраченный материнский инстинкт на членах экипажа. Пусть. А на хамство она давно уже не обращала внимания. Хотя про самолет было обидно. Да, у них не самый современный парк, внутренние перевозки и не требуют «боингов», но никаких серьезных происшествий за пятнадцать лет в компании не было. Так, мелочи всякие. Ни одного крушения. Жанна чуть погладила бежевую отделку салона. Самолет вмещал всего сто пассажиров и был удобен как раз вот на таких коротких внутренних рейсах. «Не обращай внимания, ты самый лучший и надежный. Ты взлетишь и приземлишься. Все будет хорошо». Она привыкла разговаривать с самолетами. Ей казалось, что они понимают и даже прислушиваются к ее просьбам. Как тогда… Жанна сглотнула и непроизвольно стиснула карман, в котором хрустнул листочек с рисунком. «Это тебя просто кто-то хочет запугать. Кто-то, кто знает. Кто-то, кому ты оторвешь голову, когда…» И тут она увидела его – того, кому секунду назад мечтала оторвать голову. Дима поднимался по короткому трапу, придерживая на плече спортивную сумку. Ей даже показалось, что у нее галлюцинации от переживаний, но именно эта сумка (лично ей привезенная в подарок) и убедила: точно он: Дмитрий Астахов, Димка, Димон – бывший. Тот, кого она выгнала из своей квартиры и из своей жизни полгода назад. Выгнала со страшным скандалом и полицией. Потому что гений фриланса никак не хотел покидать такое уютное насиженное жилье с бесплатным обслуживанием и сексом. Конечно, она сама виновата, что позволила Диме сесть себе на шею. Поначалу все выглядело очень даже радужно: она сидела дома, Дима зарабатывал денежку, не слишком большую, но все же им хватало на походы в кино и пиццу. И даже на поездки к теплому морю. Как обычно: средненькие три звезды, «все включено», угарное дискотечное веселье по вечерам. Но две недели турецкого отдыха кончались быстро, и снова наступало одуряющее безделье. Она даже в гости к немногочисленным подругам не могла выбраться: денег на посиделки в кафе или даже на тортик к чаю Дима не давал. Он, конечно, объяснял это небольшими заработками, и лишь много позже она поняла, что Астахов просто жмот. Причем жмот только для нее. Как-то она нашла в кармане его джинсов чек на приличную такую сумму. Дима покупал себе носки в фирменном магазине. Три пары стоили ровно столько, сколько Дима выдавал ей на ведение хозяйства в неделю. С обязательным подсчетом потраченного и сверкой чеков. Унизительность этой процедуры дошла до нее не сразу. Сейчас она прощала себе эту невосприимчивость. Тогда она все еще находилась в странно измененном состоянии души и тела. Когда же она из него вышла, Дима не сразу это понял, и объяснять произошедшие перемены пришлось наряду полиции. Сцена некрасивая и в ее биографии одна из самых неприятных. Но другого выхода она тогда не видела. И до сих пор была уверена, что поступила правильно, поставив точку в семейном вопросе таким радикальным способом. Хотя Дима так не считал, в чем она совсем скоро убедилась. И вот теперь ее бывший сожитель готовился сесть в самолет, и бог его знает, что придет в его замутненную компьютерными прогами голову. Или уже пришло. Рука непроизвольно хрустнула в кармане сложенным листом бумаги с красноречивым рисунком. Глава 4 Мухин всегда садился впереди, так, чтобы при желании наблюдать за своими орлами. Но чтобы они не видели его: не стоит им знать, чем он занимается в полете. Губы тронула улыбка. Он похлопал Усова, сидящего рядом с ним, по колену. – Хватит грустить. Смотри, что я тебе из Греции привез. – Вжикнула молния на сумке. Брови Усова взлетели вверх. – Как ты пронес-то? – Секрет. Волшебное слово знаю. Усов чуть улыбнулся. Геннадий Мухин, наверное, мог считаться ему другом. Он знал про врача команды многое, возможно, даже многое такое, о чем сам Усов предпочел бы забыть. Например, о проблемах с алкоголем в недавнем прошлом. А также о коллекционировании дорогих напитков. Бар в доме спортивного врача напоминал выставку элитного алкоголя. Борьбу с пагубной привычкой Константин Усов решил вести по принципу «клин клином»: просто запретил себе пить дешевые напитки. Постепенно стал разбираться в марках и сортах коньяков, виски и джинов. На очереди стояло изучение винной продукции. Усов уже начал присматривать курсы сомелье. Константин взял бутыль. Фирменный греческий напиток, настоянный на травах, лениво плескался внутри плоского прямоугольного сосуда. – Не совсем элитный коньяк, как ты любишь, но все же не самый плохой экспонат для твоего бара, – Мухин постучал ногтем большого пальца по яркой желто-красной этикетке с греческими альфами, омегами и эпсилонами.