— Яри-яри, Ланс, — медленно покивал он, — а ты тоже отнюдь не дурачок. — А ты думал, свою живучесть я купил на развалах Гариб-базара, старик? У хитрой ящерки по три норы… — Я восхищён. — И чего же хочет суродои-котоба «Детей заполночи» в составе секретной и весьма рискованной экспедиции многоуважаемого Хадекина фер вис Кри? Ункац-Аран изменился. Как несколько часов назад он из босолапого чудака превратился в подтянутого и готового к схватке казоку-йодда, так и сейчас из расслабленного собеседника стал официальным представителем не последнего клана в западных районах гигантского гнезда. — Твой названный отец ставит ряд условий, Ланс, — сказал он, бросив многозначительный взгляд на Ч’айю. — Если у вас получится, порядки в городе несомненно пошатнутся. Но власть всё равно останется у чу-ха, сисадда? И у «Детей заполночи», когда мы покончим с фальшивым влиянием джинкина-там и подконтрольными им казоку вроде «Острозубов» или «Уроборос-гуми». Я постарался сохранять невозмутимость, хоть это и было безумно непросто. И очень надеялся, что уж Диктатион-то подслушивает, чтобы в случае непредвиденного поворота вмешаться со всей мощью главы крупного клана. И, разумеется, мощью джинкина-там, о которых, как вдруг стало известно, теперь знаем не только мы с Ч’айей и Зикро… Однако гадатель продолжал с невозмутимостью, за которой крылась откровенная недооценка сил джи-там… или благословение Энки. — Запретным мицелиумным конструктам придётся умерить аппетиты и отойти в тень, иначе вспыхнувший пожар разгорится с новой, причём ещё невиданной силой, а это не в наших общих интересах. Идеальным же окончанием беспорядков станет объединение «Детей заполночи» с мелкими казоку, мягкая реконструкция «Диктата Колберга», поэтапное поглощение западных и южных районов Юдайна-Сити с последующим расширением на северо-восток и в территории «Ледяного ветра». Пришлым представится возможность выбрать для проживания любой подконтрольный район гнезда, но без расшатывания привычных устоев, сисадда? Байши, косоглазый черношкурый ублюдок в джинсовой куртке заглядывал так далеко вперёд⁈ Я стиснул кулаки, но Ункац-Аран продолжал свою (определённо заготовленную) речь, и реакции не заметил: — Если твои родичи-терюнаши тоже окажутся джадуга, то господин фер Скичира будет настаивать на полном моратории на применение «низкого писка». Это будет своего рода самый крупный за всю историю Тиама «вексель чести», который Нискирич фер Скичира лично выписывает своему пасынку, сисадда? И ты либо вернёшь его названному отцу неукоснительным соблюдением договора, либо твоему племени не стоит переступать границ Юдайна-Сити… Я откинулся на спинку и поёрзал на сидушке, приспособленной явно под иную, чем у меня, жопу. С прищуром посмотрел на шамана, сейчас говорившего от имени казоку-хетто. Снял перчатки, протёр влажные ладони о штанины и покрутил на пальце колечко Аммы. — Думаешь, Смиренные Прислужники порадуются такому переделу? — Чу-ха умеют договариваться друг с другом, — многозначительно заметил Ункац-Аран, тоже садясь по возможности прямо и укладывая лапы поверх ассолтера на коленях. — Так что ответишь, Ланс фер Скичира? — Если без использования грязной ругани, старик, то сказать мне особенно и нечего. — Я мило улыбнулся и кивнул. — Чем бы ни закончилась наша поездка, вы с Нискиричем переступили ручей, и я протянул вам лапу, гадатель. Клянусь. Ункац неспешно кивнул и на секунду прикрыл глаза, а я подумал сразу о двух вещах. Первая: мне уже доводилось видеть, как бок о бок сосуществуют и куда более злые враги. И вторая: истинную цену клятв Бледношкурого Джадуга в этом мире знала только Сапфир… Ч’айя встревожено переводила взгляд с меня на шамана, но больше мы не сказали друг другу ни слова. Причём за все три или даже четыре часа, проведённые в пути перед долгожданным привалом и ночёвкой. Диктатион, кстати, больше на связь тоже не выходил. То ли экономил силы, то ли утратил бесценное стержневое присутствие. Впрочем, не могу сказать, что скучал по его голосу — подтянув ремни, я провалился в тревожную дрёму, нарушить которую не могла даже периодическая встряска на валунах. А когда тело затекло так, что мышцы на бёдрах стало сводить судорогой, Бронза объявил остановку. Я выбрался из люка, подал руку Ч’айе, мы отступили от «Коппульсо», а затем распахнутое звёздное небо ударило по мне с такой силой, что едва не сбило с ног. Зачарованный, я уставился вверх, и девушка последовала моему примеру с открытым ртом. Рядом, выполняя команды Бронзы, но нет-нет да поглядывая на сверкающую ночную красоту, сновали казоку-йодда «Диктата Колберга». Однако ударное впечатление от неведомой для жителя гнезда красоты лишь ненадолго скрыло общую нервозность стрелков Диктатиона. Едва ли не все они впервые покинули пределы гигантского города, и сейчас почти всем им было откровенно не по себе. Многие даже машинально чесались, словно нахватали дюнных блох, хотя я-то точно знал, что такого паразита не заметить на своём плече вообще невозможно. Сопровождавшие нас чу-ха определённо были готовы и проинструктированы, поэтому площадка для стоянки оказалась оформлена буквально за четверть часа. «Коппульсо» составили треугольником, между фаэтонами разместились дозорные, внутри разложили десятки спальных мешков. Костров никто не жёг, да и особой необходимости в них не было — сухпайки в стае Энки оказались не только саморазогреваемыми, да ещё и немало вкусными. Не жратва Щупа из «Каначанхка», конечно, но даже Ч’айя свою порцию съела до последней крошки. Казоку-йодда из подорванного транспорта никто не вспоминал. Даже в короткой вечерней молитве, словно тех и не было никогда, и я начал понимать, по какому именно принципу Кри отбирал бойцов в этот важный рейд. Затем — почти не разговаривая, погружённые каждый в своё, хмурые и измотанные бегством из Юдайна-Сити, — мы разлеглись спать, причём казоку-йодда не снимали брони. Я лёг бок о бок с девушкой, умостив «Молот» у щеки, а ассолтер в герметичном чехле поблизости. Ч’айя не возражала. Оставалась молчалива, сосредоточенна и холодна, но опасная завитушка на лбу всё же поблёкла. Мне невероятно хотелось обнять её, притянуть поближе и словно бы загородить от недоверчивых взглядов хвостатых, но осмелиться я не смог. Так мы и заснули, тревожно, то и дело просыпаясь, когда стража менялась сменами. А с первыми лучами солнца наспех перекусили (в честь первого рассвета вне пределов гнезда я даже позволил себе глоток паймы), глубоко закопали отходы и дерьмо, а затем куцая колонна из бронефаэтонов выстроилась в привычном порядке и снова двинулась в путь. Чтобы уже через восемь часов выяснить, что по три норки вырыты не только у хитрой ящерки-Нискирича, но и у моего старого змееобразного пунчи Данава фер Шири-Кегареты. praeteritum …Если джинкина-там и замечает мою реакцию (а наблюдательная сволочуга точно замечает!), то не вмешивается. А вот Ч’айя едва ли обращает внимание, погружённая в собственные мысли. Задумчивая, осунувшаяся и словно бы на глазах похудевшая. — Почему я? — спрашивает она, в очередной раз убеждая меня, что готова сносить удар за ударом. — Почему не сестра? — Случайный выбор. — И ты утверждаешь, что пробудить людей не может кто-то иной, кроме нас? Хочешь, чтобы я поверила в столь слабую систему, уязвимую в корне? С моих губ срывается нервный смешок. Ха, какая игра слов! Шкурой чувствую жгучий взгляд девчонки и фокусировку скрытых камер, прикусываю язык. Пожалуй, время для глупых шуток настанет чуть позже. Если вообще настанет… — Все остальные механизмы потребуют куда больше трудозатрат, — поясняет Диктатион. — Однако вынужден вновь акцентировать ваше внимание, что с тобой всё будет проще. Во-первых, слепок твоей нейроматрицы поможет быстрее миновать защитные протоколы Флорианы. Многоступенчатый механизм их преодоления предполагает прохождение ментального лабиринта, ключом к которому станут особенности мышления. Он делает паузу. Наверное, потому что моя бровь непроизвольно изгибается в дугу, пока уголки губ недовольно опускаются? Не знаю. Может, и не поэтому. Но фер вис Кри добавляет: — Ланс, поясню специально для тебя — это будет похоже на визуализированное погружение в Мицелиум. На стремительный полёт сквозь цветные бури с одновременным решением логических головоломок, в принципе непостижимых для сознания чу-ха. У вас же, госпожа Кеменер-Вишванат, процедура пройдёт быстро и безболе… — Не называй меня так! — вдруг вспыхивает девчонка. На лбу опасно прорезается завитушка. — Сисадда? — И повторяет почти дословно за мной: — Во всяком случае, пока. — Конечно. Я прищуриваюсь. И вдруг получаю возможность доказать, что нахожусь здесь не только за глотком бесплатной паймы: — Эй, пунчи… ты упомянул «во-первых». Значит, есть и «во-вторых»⁈ — Разумеется, — откликается джи-там. — Людям, в отличие от гибридов, непременно нужен лидер. Авторитетный, умелый. Желательно — уважаемого происхождения. Иногда всё сразу, но такие комбинации за человеческую историю выпадали не очень часто. С такой личностью, собственноручно распечатавшей первый «Корень», с прямым предком Спасительницы они получат мощнейший эмоциональный заряд веры в благополучное будущее. Ч’айя всё же опускается обратно на стул, руки безвольно повисают вдоль тела. А я снова глотаю едкую пилюлю неизбранности, но всё же заставляю себя спокойно уточнить: — А оно благополучное? — А вот это, Ланс, — отвечает Диктатион, и что-то в его голосе мне не очень-то нравится, — в большей степени будет зависеть от вас… Глава 9 ТОЧКУ ПОСТАВИТ СТАЛЬ В общем, если кратенько, то на этот раз верная куртка из вспененных лёгких сплавов меня не спасла… Впрочем, я опять забегаю вперёд. А больше, чем за час до упомянутой трагедии мы болтали с Ч’айей и на внушительной скорости катили по пустыне. Той самой, по которой (как выяснилось минувшим вечером) я даже успел соскучиться; той же самой, от которой я (на рассвете вытряхивая песок из ботинок, рукавов и ушей) успел основательно устать. Под колёсами «Коппульсо» расстелилось протяжённое каменистое плато. Бронефаэтон почти не качало, и я воспользовался его ровным ходом — деловито и очень аккуратно, чтобы на очередном ухабе не вогнать нож в собственное бедро, отрезал у перчаток пальцы. Потому что если Лансу фер Скичире суждено вернуться в Юдайна-Сити, добрый папашка закажет ему справные-новые, а сейчас я хотел удобства и чуть-чуть хулиганского стиля. Ч’айя, кстати, моё модное усовершенствование отметила и похвалила. Может, чтобы поддержать сонный послеобеденный разговор. Может, искренне. В голове снова наигрывал «джаз», ему аккомпанировало мерное чи! чиччи-чи! чиччи-чи-чиччи-чи! камешков под толстым брюхом транспорта. Я трудился над удалением мизинца и невольно качал головой в такт несуществующей музыке. Заметив заинтересованный взгляд девушки, защёлкнул нож, отложил перчатку на бедро и пояснил на персональном канале тактической «мицухи»: — Снова музыка. Странная. Определённо из прошлой жизни, если ты понимаешь. Я вроде упоминал… Она кивнула, осторожно, и в этот раз не совсем улавливая суть. — У тебя тоже такое есть? Теперь её недопонимание стало ещё ярче, и мне пришлось подбирать слова: — Что-то навязчивое. Приходящее само собой и определённо не принадлежащее миру чу-ха? Она задумалась. Бросила быстрый взгляд на Ункац-Арана, но шаман или дремал, или успешно делал вид. — Иногда я слышу уравнения, — тихо ответила девушка. И когда настала моя очередь удивиться, добавила: — Формулы. Их в моей голове повторяет женский голос. Знакомый и незнакомый одновременно. Мне хочется верить, что это говорит мама, но точно знать я не могу. — И что они означают? — Это понимание тоже ускользает… Я покивал, хотя понятия не имел, каково это — слышать фантомные формулы, а не музыку. Снова открыл нож, покончил с мизинцем и бросил отрезанный палец на рифлёный пол «Коппульсо». С самого утра настроение было странным. Тёмно-серым.