– Нет, сразу голой нельзя, запрещено, – серьезно опровергает Лиля, и я боюсь уточнять, что то есть потом, позже, обнаженка по умолчанию входит в меню? – Да прямо тут переодевайся. И в доказательство ее слов Нинель, абсолютно не стесняясь, стягивает белье, облачаясь в похожий на мой купальник. Смиряться ежедневно с этим унижением? Нет, ни за что. Соберись же! Нужно сваливать отсюда любыми путями! И путь я сегодня найду. * * * – Открой дверь! – Отстань уже от меня! – Виолетта, не будь идиоткой, ничего ужасного не произошло. Не произошло ничего ужасного? То есть по ее мнению то, что творилось в том зале, это "ничего особенного"? Я назвала унижением переодеваться при незнакомых девчонках, но нет, как вышло, это было даже близко не унижение. Настоящий концентрированный стыд я испытала после. Когда увидела эти сальные глаза, мокрые от пота загорелые лица, увидела в их руках смятые купюры… Я испытала такой шок, что буквально приросла к полу за пропитанной запахом кальяна занавеске и отказывалась выходить до тех пор, пока не пришел разъяренный "босс" и не вытолкал меня буквально силой. А там мне стало так плохо, что стошнило прямо на усеянную дешевыми блестками протертую сцену. – Гюрхан психанул, конечно, но знаешь, не ты первая. Он отойдет, – "успокаивает" Лиля, и я устало закрываю глаза. – Оставь меня уже одну, пожалуйста! Просто оставь! – Дура! – выражается она, и наконец-то раздается скрип половиц. Беру с полки первое попавшееся полотенце и яростно размазываю по лицу косметику вместе со слезами. Пусть лучше меня убьют, но я больше никогда не выйду туда. Ни за что! Останусь сидеть в этой подсобке и пусть ломают эту чертову дверь. – Она там закрылась, не хочет выходить, – снова слышу в коридоре голос Лили и звук торопливых шагов. – Я пыталась ее уговорить, все бесполезно! Упертая. – Открывай дверь! – раскатистый голос Гюрхана и удар кулака по полотну в прямом смысле заставляет слиться со стеной. Но сдаваться я по-прежнему не намерена. – Я не выйду больше туда, не просите! – Ты еще не поняла, что здесь никто ни о чем не просит? – и одним ударом ноги сносит хлипкий шпингалет. Он взбешен, в самой настоящей ярости. Таких злых и одновременно равнодушных глаз я не видела никогда в своей жизни. – Ты что там устроила? – кидается ко мне и за лямки от верха бикини дергает наверх, заставляя подняться. Грудь тут же оголяется, я прячу ее за рукой, но ему, кажется, плевать, что я стою перед ним практически голая. – Пока ты здесь, ты подчиняешься только моим правилам, ясно тебе? – шипит мне в лицо, и ломанный акцент делает речь более агрессивной. – Здесь если только мое "хочу" и ваше беспрекословное "буду". Точка. – За что вы так со мной? Что я вам сделала? – не могу снова сдержать слез, только на этот раз жалких. – Мне? Мне ничего. Но, видимо, ты перешла там, в России, кому-то дорогу. – Артемий Кайзер. – Мне плевать как его зовут. Скажи спасибо, что здесь, а не гниешь в какой-нибудь канаве, – и кажется, тон становится более доброжелательным. Если этот человек вообще способен на подобное проявление чувств. – Почему стошнило? Отравилась? – Я не знаю. – Завтра вызову тебе нашего врача, – отцепляет от меня свои руки и осматривает с головы до ног. – Доходяга. И почему именно ты. – Не поняла? – Тебя хотят видеть в комнате привата, – просто бросает он, а я вся покрываюсь по́том липкого ужаса. – М-меня? – Да, тебя. Умывайся, приводи себя в порядок и жди. За тобой зайдут. – Нет. Нет. Нет-нет-нет! – отчаянно, даже в какой-то накрывшей вдруг агонии, отрицательно трясу головой. – Я никуда не пойду! Ни за что! – Уже забыла, кто устанавливает здесь правила? Не играй с моим терпением. Думаешь, ты первая здесь такая строптивая? Тебя никто не обидит, – проводит пухлым пальцем по моему плечу. – Если будешь себя прилежно вести. Несмотря на твой позорный выход, ты многим приглянулась. Свежая партия всегда интересна. – Свежая партия? Я не товар! Не вещь. Не чья-то прихоть! Здесь же только танцуют, а не… Он сально ухмыляется и все становится ясно без слов. – Конечно, только. Вот сегодня первому покупателю и станцуешь. То, что он попросит, – развернувшись, бросает на ходу. – Зубы почисть. Когда он уходит, в кладовую сразу же протискивается Лиля. – Приват это хорошо, не волнуйся. Глядишь, нормальный попадется. Даст хорошие чаевые. Только придется ими поделиться с Гюрханом, такие правила. И прятать не вздумай, Таркан все равно потом ошманает и если найдет – хуже будет. – Каким образом можно этого избежать? – цепляюсь за ее влажные и липкие от каких-то блесток для тела плечи. – Я сделаю что угодно, чтобы туда не идти! – Эмин на такие вещи может повлиять, но вряд ли он здесь тебе помощник. Ты не сильно ему приглянулась, – и в голосе слышится явное облегчение. – Я не пойду, нет. Не пойду! – Не советую артачиться, ты же уже испытала на себе силу кулака Таркана, – кивает на мой синяк. – Сходи. Разведай. Если что, проверни этот свой трюк с плохим самочувствием. В обморок упади. Тоже потом достанется, но не так сильно. – Это был не трюк! Мне действительно стало плохо. – А ты не… – опускает взгляд на мой абсолютно плоский живот. – Ну, мало ли. Если что, у девочек есть тест на беременность. Но сразу говорю – Гюрхан ребенка не разрешит оставить. В таком случае все строем идут на аборт, без разговоров. Она рассказывает об этом так просто, что мороз по коже. Мысль о том, что я могу быть беременна меня не посещала, до момента, пока об этом не заикнулась Лиля. А вдруг?.. Я боюсь даже думать об этом. Не сейчас! Не здесь! Не когда он меня предал… – Неси тест, – произношу бесцветным голосом. – И косметичку. * * * Через час за мной заходит сам Эмин и, молча кивнув на выход, уходит, заставляя следовать за ним по темному коридору. Я не знаю сколько сейчас точно времени, не понимаю, что будет дальше. Осознав, что отмазаться от танца не получится, решаю если что воспользоваться советом Лили и упасть в обморок. К тому же даже играть сильно не придется – мне на самом деле так плохо, что я буквально валюсь с ног. Может быть там есть окно или какой-то черный ход? Маловероятно, но нужно знать наверняка. – Почему вы это делаете… – произношу, даже не надеясь на ответ. Эмин бросает на меня косой безразличный взгляд. – Уверена, что полно девушек, которые готовы выполнять эту... работу добровольно. – Здесь все всё делают добровольно. Не вижу на тебе кандалы, – я впервые слышу его голос: он красивый и низкий, и не злой. Скорее равнодушный, как он сам. – Ты привыкнешь. – Эмин, пожалуйста! – торможу и, набравшись невиданной смелости, хватаю его за рукав черной рубашки. Он не выдергивает руку и вообще никак не реагирует, но смотрит на сжатую в моем кулаке ткань так, что снова вдоль позвоночника бегут мурашки животного страха. – Помоги мне! Ты не такой как они, я знаю. Я заплачу́! Сколько скажешь. Только выведи меня отсюда и отправь обратно домой. Умоляю тебя! Ты можешь, я знаю! Он отводит взгляд от моей руки, и я отцепляюсь интуитивно. Так же уповая на голую интуицию отхожу на два шага назад. Мне страшно. Страшно до умопомрачения. Не Гюрхан с его угрозами и не Таркан с кулаками страшен. А он. Молчаливый, но такой опасный Эмин. – Ты права, я не такой как они, – спустя вечность молчания произносит он. – Я гораздо хуже, – и коротко кивает на черную плотную занавеску. – Иди, он ждет.