Вопрос не требовал ответа. И мне, и Бренту было больно оттого, что у родителей на первом месте стоит работа, а не мы, но мы оба к этому привыкли. Тем не менее я бы соврала, если бы сказала, что меня это больше не злит. Сначала, когда их не оказывалось рядом, было трудно, но вскоре Брент взял родительскую роль на себя. Он готовил мне обеды, говорил со мной о школе и укладывал спать. Это нас сблизило, но мне стало тяжело, когда он уехал учиться, оно и неудивительно. Брент попытался сменить тему и сказал: – Что ж, скоро я приеду домой. – Когда? – с надеждой спросила я, чувствуя, как настроение поднимается. Брент рассмеялся. – Не могу загадывать, иначе я тебя разочарую. Но в следующие два месяца нагрузки чуть уменьшатся, и я смогу приехать домой и всех вас повидать. Я в этом уверен. Вскоре мы закончили разговор, пообещав друг другу созваниваться чаще и спланировать его визит домой. Печенье все еще лежало на стойке, теперь оно довольно основательно остыло, поэтому я не обожгла язык, когда схватила парочку печеньиц. Я быстро положила их на тарелку и направилась вверх, в свою комнату, где меня ждал Тео. – Дочитал еще одну, – со вздохом сказал он, когда я зашла в комнату, и бросил книжку мне на кровать, взглядом проследив за тем, как она приземляется на белое одеяло. А затем он увидел у меня в руках тарелку и выпрямился, сидя за моим письменным столом, прямо как послушный щенок. Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. – Оно…? – начал было Тео, не сводя глаз с печенья. Я подошла и осторожно поставила его на письменный стол. – Оно шоколадное, я знаю, ты его очень любишь. Можешь наедаться вдоволь, родители не любят… Тео ринулся вперед и налетел на печенье. Я наблюдала за тем, как он впился в выпечку зубами. Закрыв глаза от удовольствия, он умял печенье за считаные секунды. И лишь съев половину, заговорил. – Ты приготовила его для меня? Я пожала плечами. – Я всегда что-то пеку по воскресеньям, а так как знаю, насколько тебе не хватает твоей ежедневной порции «Oreo», я подумала, оно поможет тебе продержаться… Казалось, Тео собирался что-то сказать, но передумал, вместо этого он благодарно мне улыбнулся. Секундой позже он отвернулся обратно к тарелке и взял еще одно печенье. – Домашнее все равно вкуснее. Его слова запали мне в душу, в животе запорхали бабочки. Но я сказала себе не выставлять себя на посмешище, Тео всего лишь похвалил меня за умение готовить. Я взяла печенье, просто чтобы не сказать какую-нибудь глупость. – Знаешь, по чему я скучаю больше всего? По чипсам, – продолжил Тео, говоря с набитым ртом. Он проглотил печенье и добавил: – Особенно по «Frazzles». Я округлила глаза, подошла к двери спальни и закрыла ее. – Я не фанатка чипсов с ароматом бекона, поэтому мы их не покупаем, – сказала я и пожала плечами. – Но при случае прихвачу. Тео положил руку на сердце. – Не знаю, что бы я без тебя делал, Роуз Валентайн. Несмотря на шутливый тон, он так на меня взглянул… В животе все перевернулось, и я перекинула волосы так, чтобы они упали мне на лицо и прикрыли мои пылающие щеки, краснеющие с каждой секундой все сильнее. Если даже Тео и заметил, что я покраснела, то он ничего не сказал. Но он по-прежнему продолжал пристально на меня смотреть, и из-за этого взгляда я с трудом соображала. Я прочистила горло. – Хочешь, посмотрим сегодня фильм или займемся чем-то еще? Тео вышел из состояния задумчивости и кивнул. – Да, конечно. Картонная коробка с DVD, стоящая на дне платяного шкафа с тех самых пор, как я пошла в школу, в основном состояла из фильмов, которые подарил мне Брент. Он был просто одержим кино и часто смотрел новые вещи, и когда ему становилось негде хранить эти диски, он отдавал старые мне. Я забросила их на какое-то время, ибо страстно увлеклась «Netflix», но я не собиралась их выбрасывать, потому что не хотела навлекать на себя гнев Брента: если он узнает, что я рассталась с какими-то дисками, то разозлится. Я вытащила коробку, она оказалась тяжелее, чем я думала. Но Тео с огромным энтузиазмом помог мне втащить ее на кровать, и как только мы поставили коробку на одеяло, он начал в ней рыться. – Тут богатый выбор, – сказал он мгновением позже, выкладывая всевозможные фильмы и откладывая какие-то в сторонку. Тео взял один из дисков и рассмотрел упаковку, его брови взлетели вверх. – Я не знал, что твой брат любит венгерский артхаус. – Я думаю, нет таких фильмов, какие ему не интересны, – откликнулась я. – Однажды он даже пошел в кино, и закончилось все тем, что он посмотрел фильм о коллекционировании денег. Несколько месяцев спустя он его купил и пытался убедить меня посмотреть этот фильм вместе. Тео рассмеялся. Но когда он вытащил из коробки нечто отличное от диска, довольное выражение быстро исчезло с его лица, он тут же нахмурился. – Ты забыла здесь рамку для фотографий. Я тут же поняла, о какой рамке идет речь, и подошла к окну, чтобы его открыть; я не хотела, чтобы Тео видел мое лицо. – Да? – Ну да, – он вытащил рамку, чтобы взглянуть получше. – Это что, снимали на зимнем балу, когда нам было по четырнадцать? Мне не требовалось смотреть на фотографию, чтобы ответить «да», но я все равно повернулась, чтобы взглянуть на рамку, которую протягивал мне Тео. На фотографии я стояла в красном платье – я искала это платье несколько месяцев, мои волосы завиты и убраны на одну сторону, и я была в объятиях мальчика, улыбающегося почти так же широко, как и я. – Ну, я на этой фотографии с Ксандером, поэтому да, – я почувствовала ком в горле. – А, ну да. Ксандер Эверетт, – было что-то неправильное в том, что это имя произносил Тео. – Вы встречались? Мне так отчаянно не хотелось об этом говорить, но все же я кивнула. – Да, мы стали встречаться после того, как он пригласил меня на зимний бал. Наш напряженный диалог прервался, и повисла пауза, Тео молча смотрел на фотографию. Он рассматривал нас обоих, а затем задержал взгляд на руке Ксандера, которую тот положил мне на талию. Казалось, он не может отвести взгляд. Я снова заговорила, осмелившись сказать то, что было у меня на уме с того самого момента, как он вытащил это фото. – Думаю, мне надо поблагодарить за это тебя, – сказала я наконец. И от этих слов осталось горькое послевкусие. Он нахмурился и взглянул на меня. – Правда? А почему? Его неведение стало для меня ударом. Тео развернулся и пошел к стоящему у письменного стола стулу. Рамка с фото по-прежнему оставалась у него в руках, но он кинул ее на стол, фотографией вниз, и переключил все внимание на меня. – Ты не помнишь? Я приглашала тебя на зимний бал – еще до того, как меня пригласил Ксандер, – кротко сказала я. Я смотрела куда угодно и на что угодно, пытаясь сфокусироваться на чем-нибудь, лишь бы не встречаться взглядом с этими блестящими зелеными глазами, которые отчаянно искали мои, чтобы прочесть, о чем я думаю. У меня в памяти возникла картина: Тео заходит в школу под руку с девушкой-блондинкой. Кажется, он и сам вспомнил, потому что сглотнул, его адамово яблоко дернулось, а затем Тео сказал: – И я отверг тебя ради того, чтобы пойти с Ханной Маршалл. – Да, – выдохнула я. Мой голос был таким тихим, я его едва расслышала. Я ясно видела ее внутренним взором. Светлые волосы с оттенком рыжины, всегда идеально завитые и струящиеся по спине. Ярко-голубые глаза, не мигающие и притягательные, способные заставить любого мальчика к ней подойти. Вишнево-красные губы с их извечной усмешкой. Она всегда усмехалась, прежде чем оскорбить ничего не подозревающую жертву. Ее жертвами стали многие, в том числе и я. И я позволяла ей себя оскорблять. Я закрывала на это глаза. Я привыкла игнорировать ее выпады и жестокие слова, когда она называла меня заучкой, или дразнила, говоря, что я одержима идеей все контролировать, или что я хожу в любимчиках у директора. Но глубоко в душе я пылала ненавистью к Ханне Маршалл, и ничто не смогло бы погасить эту ненависть, и когда Тео отверг меня ради нее, мне стало очень больно. Тео рассмеялся, чтобы прервать молчание, но смех был горьким и звучал натянуто. – Я сделал это только потому, что она еще раньше потребовала, чтобы я пошел с ней. Я промолчала. Ко мне вернулись воспоминания, а в животе появилось неприятное ощущение, и оно все никак не уходило. Я по-прежнему не могла заставить себя взглянуть на Тео, поэтому я отвернулась, пытаясь от него отгородиться. Я все еще ясно помнила то время. Как я подошла к сидящему в одиночестве Тео. Собрала всю свою храбрость в кулак и пригласила на бал. Я все еще помнила, как он тогда на меня посмотрел, в его глазах промелькнуло чувство вины, он засомневался, а потом сказал: «Мне очень жаль, Роуз, но я уже приглашен». После этого я поторопилась уйти и направилась в спортзал, чтобы поискать уголок, где я смогла бы в одиночку пережить свое унижение. Тео был моей первой настоящей влюбленностью, и боль, которую я испытала, когда он меня отверг, заставила расплакаться. Я никогда ему этого не говорила и не собиралась. Но Ксандер Эверетт стал единственным, от кого мне не удалось это скрыть, потому что он застал меня с поличным. Ксандер Эверетт, золотой мальчик, которого все любили. Ксандер Эверетт, мальчик, который обладал шармом и смекалкой и мог заставить весь класс смеяться. Ксандер Эверетт, мальчик с глазами, в уголках которых собирались морщинки, когда он смеялся надо мной и постоянно подкалывал. В классе мы сидели рядом, и наши отношения представляли собой любовь-ненависть: его постоянные подколы и шуточки сводили меня с ума. Он находил меня забавной, и я считала, что это единственная причина, по которой он со мной разговаривает. Как выяснилось, я нравилась ему куда сильнее, вот почему он был так рад спасти меня от этого унижения. – Пойдем на зимний бал со мной, Валентайн, – сказал он, проводя большим пальцем по моей мокрой от слез щеке. Он всегда называл меня Валентайн, и вплоть до того момента я никогда не осознавала, насколько мне это нравится. Я никому не рассказывала о том, что Тео мне отказал – ни Грейс, ни Найе, ни даже Бренту. Я была так унижена, что никому не смогла бы об этом рассказать, и если бы не Ксандер, я бы вообще вряд ли попала на тот зимний бал. Тео почти сразу же заметил, как я отвернулась, но я ощущала на себе внимательный взгляд. – Эй, – сказал он примирительным тоном, его голос был бархатным. – Ты же не расстраиваешься до сих пор из-за всего этого? Ведь так? Просто тогда я был четырнадцатилетним идиотом, и если бы это случилось…