После барбекю они уже неделю почти не разговаривали, что для них не характерно. Эш пару раз приглашал Джека выпить пива, но тот отвечал, что слишком занят на работе. Два последних безумных вечера ему приходилось буквально красться домой, чтобы не столкнуться с Эшем. Но с тех пор, как Брай наконец ответила Элизабет, подтвердив, что Альба привита, Джек успокоился. Это было похоже на поездку сквозь холодный и липкий туман. Джек чувствует облегчение, что все закончилось. — С работой полегче стало? — интересуется Эш, открывая второе пиво. — А, да, да, все в порядке, — отвечает Джек. — Черт, чувак, совсем забыл, я до сих пор не свел тебя с тем рекрутером. Сегодня вечером сделаю. Прости, совсем из головы вылетело. — Ничего страшного. Мы все были заняты, — говорит Джек и добавляет в порыве благодарности: — Я так рад, что Брай наконец отписалась насчет этих прививок. Честно говоря, мне было не по себе. — А, ну хорошо, — Эш явно не понимает, о чем речь. — Брай не сказала? Она довольно долго не отвечала — ну ты знаешь, на то письмо. Иногда она бывает забывчивой. Я-то знал, что ты за прививки… Но все это было так странно, и Элизабет постоянно об этом твердила. Но теперь все хорошо, как гора с плеч. Эш улыбается, поднимает бутылку, чтобы чокнуться с Джеком, и говорит: — И у меня, чувак, и у меня. К огромному облегчению Джека он больше ничего не слышит про письмо, пока не появляются Роу и Лили. Унизанные кольцами пальцы Роу сжимают наспех упакованный подарок. Стив с ними снова не пришел. Лили врывается в дверь, на бегу помахав Элизабет, и Роу укоризненно кричит ей вслед: — Лили, будь добра, поздоровайся с Элизабет и Джеком! Лили не обращает на нее внимания и убегает в сторону надувного замка. — Похоже, нога у Лили зажила, — замечает Элизабет вместо приветствия. — Нога? — На барбекю, ржавый гвоздь. — Ах, это! Господи, я уже и забыла. Да, все прекрасно зажило, как я и говорила. Элизабет слегка поджимает губы; Джеку пора подключаться. — Роу, как дела? Налить тебе выпить? — Привет, Джек. Я бы выпила просто ягодного сока или чего-нибудь в этом роде. Куда положить? — Роу указывает на коробку с подарком, который словно вот-вот вырвется из упаковки. — Очень мило с вашей стороны, не стоило… — Можешь положить там в углу на кухне, — вмешивается Элизабет. Но прежде, чем Роу делает шаг по направлению к кухне, а его жена открывает рот, Джек догадывается, что сейчас произойдет. Ему очень хочется выскочить за дверь. — Роу, ты же так и не ответила на мои письма и сообщения. Я знаю, что Лили делали первые прививки, но и остальные вы тоже сделали, правда? Я спрашиваю не из любопытства, а ради… Но Элизабет не успевает закончить, потому что они все поворачиваются на сильный шум, который доносится из сада. Слышится хор взрослых и детских голосов, кто-то вопит «мамочка», большинство кричат «Элизабет», и через окно кухни Джек видит, как замок начинает сдуваться, одна башня уже прогнулась под собственным весом и нависает над девочкой с двумя хвостиками. Джек ее не знает. Должно быть, это подружка из школы или с занятий балетом или из одной из сотни секций, которые посещает его дочь и куда он ни разу ее не отвозил, — потому что вместо того, чтобы быть с ней, он обсуждает на совещаниях, как клиентам лучше парковать свои «порше». Маленькая девочка театрально падает и при этом хохочет, довольная, что она одна на батуте и к ней приковано все внимание. — Вот дерьмо! — вполголоса произносит Элизабет и несется в сад. Джек бежит за ней и старается не думать о том, что никто, даже его собственные дети, не выкрикивал его имени. Эш стоит один, прислонившись спиной к садовой изгороди, и сквозь лес вытянутых рук наблюдает за фокусником. — Кто сможет найти розового кролика? Какое волшебное слово? Абра… Ка… Все могло быть и хуже, думает Эш. Он мог бы быть на месте этого бедолаги. Фокуснику за пятьдесят. У него измученный и загнанный вид человека, чья карьера выстроена на притворных улыбках. Пивная бутылка издает приятный булькающий звук, когда он делает глоток и глазами ищет жену. Большинство родителей разбились на кучки и болтают, стоя на мощеном пятачке возле входа, словно согласны участвовать в празднике лишь наполовину. Джек, с миской чипсов в руке, беседует с мамой Май — Эш называет родителей по именам детей, которых он знает, потому что Альбу на занятия пением и плаванием и на прогулки в парк отвозит он сам. Джек оглядывается, будто принюхиваясь, и говорит: «Да, вы правы, они исчезли». Видимо, они обсуждают внезапное исчезновение — или гибель — божьих коровок. Они пропали за одну ночь, но все еще остаются главной темой разговора. Рядом поддерживают вежливую беседу еще несколько родителей, стоя прямо, как фонарные столбы. «Ага, а вот и она», — в красном хлопчатобумажном платье, возле стола с закусками, Брай слушает Роу, которая наверняка, как обычно, несет какую-нибудь чушь. Наблюдая за женой, Эш делает еще глоток. Да, он все еще в нее влюблен — в этом он точно уверен. Ему кажется сексуальной ее легкая растерянность, словно Брай только что изящно свалилась с дерева. Она откинулась на спинку стула, на щеках проступают ямочки, когда она улыбается той благостной ерунде, которую мелет Роу. Родители оборачиваются на детей, когда слышат визг: фокусник достает из-под черной мантии бумажного волка. «У-У-У!» — завывает он по-волчьи, голос хриплый, как будто сейчас выплюнет легкие. Альба сидит в первом ряду скрестив ноги, задрав голову и разинув рот, но тут резко вскакивает и, сжав кулачки, несется изо всех сил, чтобы уткнуться маме в живот. Брай тут же пересаживается, чтобы помочь Альбе справиться с паникой. Тонкими пальцами она гладит дочь по головке, шепчет на ушко что-то успокаивающее и нежное. В этот момент Брай на мгновение поднимает глаза, и ее взгляд находит Эша, словно он только что позвал ее. Он улыбается и салютует ей бутылкой, но она лишь слегка хмурится в ответ, как будто заметила, что на нее таращится незнакомец. Эша тянет к ним, но одновременно он чувствует себя шпионом. Он делает еще один большой глоток пива, его жена поворачивается к подружке и перестает хмуриться. Он хочет, как Альба, побежать к Брай, прижаться к ее груди, ощутить ее нежную руку у себя на голове. И вот так он бы на коленях просил у нее прощения за то, что обманывал ее, и она раз и навсегда простила бы его. Эш жаждет ее прощения. Он знает, что поступил неправильно, но не жалеет об этом. Нужно было выбрать меньшее из зол: здоровье дочери или гнев жены. Он любит Брай, без сомнения, но в любом случае выбрал бы ее гнев. Нет, она не оставила ему выбора. Остается лишь надеяться, что со временем, когда ее гнев утихнет и она признает, что Альба не пострадала от прививки, она, возможно, поймет, что он сделал это из любви к дочери. Эш оставил статью Марка Кленси, умолявшего «подумать о смерти Марты, сделать выводы и привить детей», возле чайника в надежде, что Брай прочитает ее и смягчится, но домработница убрала бумаги со стола. Эш чувствует себя глупо, стоя у стены и глядя, как сидящие перед ним дети ерзают и отвлекаются. Он ищет глазами Джека, но тот стал одной из теней, двигающихся на кухне. Эш делает еще один большой глоток. Он хотел поговорить с Джеком о том, что произошло между ним и Брай, но не уверен, что сможет облечь в слова свои чувства, свой страх потерять Брай и Альбу. Эш почти уверен, что не выдержит, если с ними что-нибудь случится. Горе не даст ему дышать, как песок, забивший рот и легкие. Он залпом допивает пиво и собирается пойти за следующим, когда Брай направляется к нему через лужайку. Альба у нее на руках, ноги девочки болтаются, как развязавшиеся шнурки. Он отталкивается от стены и идет к ним, раскрыв руки навстречу своей семье. Но Брай не может раскрыть объятия в ответ, так что Эш сам вяло обнимает обеих, замечая, что Брай нервно оглядывается на других родителей, явно не желая, чтобы их видели. Он опускает руки и повторяет про себя: «Мне жаль, мне очень жаль». Сделав над собой усилие, чтобы не заправить Брай волосы за ухо, не погладить ее по щеке, Эш спрашивает: — Все в порядке? Брай снова поворачивается к нему. Ее глаза словно отражают его собственные — отстраненные, безжизненные. — Она совсем вымоталась, видимо, утром слишком много купалась. Думаю, нужно отвести ее домой. — Я отведу, а ты оставайся, пообщайся с людьми. Прежде Брай с радостью ухватилась бы за возможность провести солнечный день без ребенка, выпить с друзьями и расслабленно вернуться домой, когда захочется. Но теперь они снова чужие, она не оставит с ним Альбу — вдруг он найдет еще кого-то, кто воткнет в нее иглу? Она качает головой. — Нет, я пойду. Ты оставайся. Только я забыла ключи, можно возьму твои? Отчаянно ищущий любой возможности помочь, Эш роется в карманах в поисках ключей. Брай перехватывает внезапно потяжелевшую Альбу. — Давай я хотя бы донесу ее до дома, а потом снова уйду, если ты хочешь побыть одна. Брай смотрит на него, раздумывая, подойдет ли ей такой вариант. Наконец она кивает, целует дочку в щеку и начинает отклеивать ее горячие липкие ручонки от своей шеи. — Милая, папа отнесет тебя домой. Обычно Альба извивается и громко протестует, когда ее забирают из самого безопасного места на земле. Но сейчас она явно очень устала и только издает тихий стон. Она обвивает папу руками и ногами, утыкается лицом ему в плечо, и Эш чувствует трепет надежды. Брай не отстраняется, когда он осторожно обнимает ее за плечи и ведет свою семью домой. Эш не хочет возвращаться на праздник, но он знает, что Брай не желает, чтобы он оставался. Пока она укладывает Альбу, он наливает себе немного вина. Он заглядывает в холодильник, разгружает посудомоечную машину, просматривает почту и бросает взгляд на часы. Брай уже пора бы спуститься: когда они пришли домой, Альба вовсю спала у него на руках. Эш наливает себе еще вина, сортирует мусор. Допивает вино и медленно идет наверх. Там тихо. Он идет через лестничную площадку; дверь в спальню Альбы приоткрыта, и он с легким скрипом открывает ее. Его девочки лежат в кроватке Альбы прижавшись друг к другу, лицом к лицу. Брай обвила дочь рукой, словно защищая. Их дыхание как набегающие волны, ритмичное и полное энергии. Обе крепко спят. Эш двигается медленно, не дыша. Он хотел бы приподнять простыни и прилечь рядом с женой, но ему не хватит места. И он просто сидит рядом с ними на корточках, пока ноги не затекают и не заканчиваются слова, которыми он молит жену снова его полюбить. Суд графства Фарли. Декабрь 2019 года Дважды в день я прохожу мимо суда: от школы, где учатся мои дети, до офиса и обратно. Я иду, опустив голову. Я наизусть знаю узор из жвачки, размазанной по плиткам тротуара. Возле суда всегда больше окурков и оберток от конфет, как будто прежде, чем идти в суд, люди курят и наедаются впрок — на тот случай, если уже не выйдут обратно. И людей здесь тоже обычно больше. «Простите, простите», — говорю я, проходя мимо. Слишком тихо, чтобы меня услышали. Сегодня тут демонстранты и фотографы. Я останавливаюсь, чтобы посмотреть на них, и думаю, каково это — так сильно верить во что-то? Мужчина несет транспарант: «Где есть риск должен быть выбор». Хочется взять черный маркер и поставить пропущенную запятую. Мужчина наступает мне на ногу, но он слишком занят, размахивая транспарантом, чтобы заметить это. Однако женщина рядом с ним, несущая плакат с улыбающимся малышом, замечает. — Он вам на ногу наступил, милочка? Странно, когда тебя называет «милочкой» женщина одного с тобой возраста. Она берет меня за руку, я стараюсь не отстраняться, когда она с негодованием произносит: «Ох уже эти мужчины», — так, словно мы много лет знакомы. Всего за несколько секунд их группа окружила меня. Меня поглотил круговорот поднятых вверх кулаков и солидарности. — Ты с нами, дорогуша? Женщина все еще держит меня за руку. — Нет-нет, мне нужно забрать детей из школы. — Да, конечно, — говорит она. — Давай помогу. Не отпуская мою руку, она пробивается сквозь толпу, подальше от здания суда. Когда мы выходим на свободный участок тротуара, она восклицает: — Уф, так-то лучше. — Спасибо. — Сколько им? Похоже, у меня удивленное выражение лица, и она добавляет: — Твоим детям, сколько им? — А… Бетани восемь, а Фредди шесть. — Чудесные имена, — она улыбается. — Они привиты? Я киваю. Об этом меня еще никто не спрашивал. Я даже не знала, что есть выбор. Я просто сделала, что мне сказали. Это все равно что посещать стоматолога, платить налоги или ходить на работу. — Мой Себ тоже, — говорит она, кивнув на фотографию на плакате.