— Я слышала, мисс, — ответила я. — Он собрал большую библиотеку. В своем роде самую большую библиотеку в Англии. Надеюсь, скоро вы сами ее увидите. — Думаю, мисс, это будет потрясно. Она снова улыбнулась: — Вы, конечно, любите читать? Я поперхнулась. — Вы сказали «читать», мисс? Она кивнула и стала ждать ответа. — Очень даже, — выдавила я из себя наконец. — То есть я хочу сказать, очень даже любила бы, если бы была приучена иметь дело с бумагами. То есть я хочу сказать, — я кашлянула, — если бы мне показали как. Она уставилась на меня во все глаза. — Ну, то есть научили бы, — пояснила я. Она все не сводила с меня изумленных глаз, а потом вдруг произнесла: «Ха!», будто не веря своим ушам. — Вы шутите, — сказала она. — Неужели вы и правда не умеете читать? Совсем не умеете? Ни строчки, ни буковки? — И непонятно стало, то ли она смеется надо мной, то ли сердится. Рядом с ней на маленьком столике лежала книга. Все с той же странной кривой улыбкой она взяла со стола книгу и протянула мне. — Ну же, — она почти умоляла, — мне кажется, вы стесняетесь. Прочтите вслух с любого места, не важно, если будете запинаться. Я молча взяла у нее книгу. Меня прошиб холодный пот. Открыла книгу и глянула на страницу: сплошь черные буковки. Перелистнула. Еще того хуже. Почувствовала на себе испытующий взгляд Мод — лицо мое пылало, словно на меня светили жарким фонарем. Повисло молчание. «Ну, будь что будет», — подумала я. « Отче наш, — начала я, — иже еси на небесех...» А что дальше говорить, забыла. Тогда я закрыла книгу и, закусив губу, уставилась в пол. Подумала с досадой: «Ну вот, теперь все пропало. Ей не нужна горничная, которая не может почитать ей книгу или красивыми закорючками написать письмо!» Потом посмотрела ей прямо в глаза и сказала: — Но я могу научиться, мисс. Я способная. Я научусь, и очень быстро — в два счета... Но она покачала головой, и видели бы вы в тот момент ее лицо! — Учиться читать? — повторила за мной она, подходя ко мне ближе и бережно забирая у меня книгу. — О нет. Этого я не допущу. Только не читать! Ах, Сьюзен, если бы вы пожили тут с моим дядей, вы бы поняли, что это такое. Тогда бы вы поняли!.. Она улыбнулась. И пока она смотрела на меня, улыбаясь, раздался бой часов — я насчитала восемь ударов, — и улыбка исчезла. — А сейчас, — сказала она, отворачиваясь, — мне надо идти к мистеру Лилли. Но когда пробьет час дня, я буду свободна. Она произнесла это так, будто она — девушка из сказки. Знаете, есть такие сказки, где у бедной девушки дядя — колдун или там чудище какое, ну, вы понимаете. — Зайдите за мной, Сьюзен, в дядину комнату, ровно в час. — Зайду, мисс. Она огляделась вокруг, скорее по привычке. Над камином было зеркало, она подошла к нему и прижала руки в перчатках к щекам, потом тронула воротник. Нагнулась ближе. Короткое платье ее приподнялось сзади, и я увидела ее икры. Она перехватила в зеркале мой взгляд. Я сделала реверанс. — Я могу идти, мисс? — спросила я. Она отступила от зеркала на шаг. — Останьтесь здесь, — сказала она и повела рукой, — и приберитесь пока в моих комнатах. И направилась к выходу, но у самой двери остановилась. — Надеюсь, вам здесь будет хорошо, Сьюзен.— И ее щеки, уже во второй раз, вспыхнули. Я же от этих слов побледнела. — Я надеюсь, ваша тетушка в Лондоне не будет очень по вам скучать. Ведь это, если не ошибаюсь, та тетушка, о которой говорил мистер Риверс? — Она опустила глаза. — Надеюсь, мистер Риверс был в добром здравии, когда вы его в последний раз видели? Она задала свой вопрос как бы между прочим — встречала я мошенников, которые проделывали тот же фокус, подбрасывая один хороший шиллинг к куче фальшака, чтобы со стороны все монеты казались настоящими. Очень мы были ей нужны с моей старой тетушкой! — Он был в добром здравии, мисс, — подтвердила я. — И шлет вам приветы. Она уже вышла в коридор и стояла теперь вполоборота ко мне, наполовину скрытая массивной дверью. — Правда? — спросила она. — Так он сказал, мисс. Она прижалась лбом к двери. — У него доброе сердце, — тихо и мечтательно произнесла она. Мне вспомнилось, как он сидел перед кухонным стулом, шарил рукой под ворохом кружев и шипел: «Ах ты, стервочка...» — Да, мисс, очень доброе, — подтвердила я. Потом откуда-то из глубин дома послышалось нетерпеливое треньканье колокольчика. Она глянула через плечо: — Дядя! И, подхватившись, убежала, не прикрыв за собой дверь. Слышно было, как шлепают по скрипучим ступенькам ее туфельки. Подождав немного, я подошла к двери и закрыла ее, как следует лягнув ногой. Потом пошла погреть руки у камина. Казалось, я все никак не могу согреться с тех самых пор, как вышла из нашего дома на Лэнт-стрит,— а как давно это было... Подняв голову, я заметила на полке зеркало, в которое гляделась мисс Мод, выпрямилась во весь рост и посмотрела на свое отражение: лицо все в веснушках, и зубы тоже не блеск. Сама себе показала язык. Потом, потирая руки, усмехалась: да, все так, как и обещал Джентльмен: она влюблена в него по уши, и можно считать, три тысячи фунтов почти что мои — я живо представила, как их отсчитывают, обертывают бумажкой и надписывают сверху мое имя, а врач из сумасшедшего дома уже стоит наготове со смирительной рубашкой... Так я тогда подумала, глядя на ее поведение. Но подумала как-то отстраненно, и смешок, надо признать, получился какой-то вымученный. Сама не знаю почему. Наверное, из-за тишины — ибо с ее уходом дом почему-то стал еще угрюмее и тише, чем прежде. Лишь изредка щелкнет уголек в камине да звякнет оконное стекло. Я подошла к окну. От него ужасно дуло! На подоконнике лежали красные мешочки с песком, чтобы ветер не задувал в щели, но это не помогало, к тому же они все промокли и покрылись плесенью. Я дотронулась до одного из них, и на пальце остался зеленый след. Меня передернуло. Я выглянула посмотреть, каков вид из окна — если вообще слово «вид» тут уместно, потому что подо мной были одни деревья да зеленая трава. По траве бродили черные птицы, клевали дождевых червей. «Интересно, в какой стороне Лондон?» — подумалось мне. Вот бы сейчас услышать, как верещит младенец или кричит сестра мистера Иббза. Я бы пять фунтов выложила не глядя за сверток с покражей или за кучку фальшивых монет! А потом я задумалась вот о чем. «Приберитесь пока в моих комнатах», — сказала Мод, а их тут всего одна — что-то вроде гостиной, а значит, где-то есть еще и спальня, с кроватью. Стены в доме обшиты черными панелями, не очень-то красиво, на мой взгляд, и к тому же сбивают с толку, потому что двери так ловко подогнаны, что сразу их и не найдешь. Но я посмотрела внимательнее и почти сразу же заметила в одной из стен зазор, а также дверную ручку. А потом и сама дверь обрисовалась на фоне стены — четко и ясно. Как я и предполагала, эта дверь вела в спальню и, конечно же, в спальне была еще одна дверь — уже в мою собственную комнату, ту, в которой я провела сегодняшнюю ночь, прислушиваясь к дыханию госпожи. И, как выяснилось, зря прислушивалась — это я поняла сразу, как только увидела, что же находится по эту сторону закрытой двери. Потому что это была обычная девичья горница не очень большая, но все же просторная, и пахло в ней довольно приятно, там стояла высокая кровать под балдахином на четырех подпорках, с занавесями из потертой ткани. Если бы мне пришлось спать на такой кровати, я бы, наверное, всю ночь чихала, подумалось мне: я представила, сколько там, в этом балдахине, должно быть, набралось пыли, дохлых мух и пауков... Похоже, его не выколачивали лет сто. Кровать была застелена, но поверх лежала ночная сорочка — я сложила ее и сунула под подушку, а заметив на покрывале пару светлых волосинок, подобрала их и бросила в камин. А больше убирать было нечего. На каминной полке стояло большое старинное зеркало, все в черно-серебристых разводах. Рядом — низенький платяной шкаф, тоже старинной работы, щедро изукрашенный резными цветами и виноградными гроздьями, покрытый черным лаком, местами облупившимся. Наверное, его сколотили еще в те времена, когда дамы не носили ничего, кроме фигового листа, потому что теперь в нем еле помещались шесть-семь платьев из легкой ткани — полки аж трещали — и кринолин, так что дверца не закрывалась. При виде такого беспорядка я снова подумала: сразу видно, что мисс Мод растет без матери — та бы мигом распорядилась выбросить этакую рухлядь и подыскала бы для дочки что-нибудь более современное и элегантное. В нашей жизни на Лэнт-стрит, помимо всего прочего, есть и еще одно преимущество: мы знаем, как правильно обращаться с хорошими вещами. Я вынула платья из шкафа — все они были немодные, короткие и какие-то не дамские, а девчачьи — и вытряхнула их, потом аккуратненько сложила и убрала обратно на полку. Потом, придавив ногой кринолин, сплющила его — и дверцы стали легко закрываться, как им и положено. Шкаф этот стоял в одном из альковов. В другом находился туалетный столик. Он был буквально завален щеточками, скляночками и шпильками-булавками (я их, конечно, тоже прибрала), а ниже были выдвижные ящички. Я стала их открывать. И что же я там увидела? Одни перчатки. Куча перчаток — у перчаточника и то, небось, столько нет. Белые перчатки — это в верхнем ящике, черные шелковые — в среднем и желтоватые кожаные — в нижнем. Каждая перчатка была помечена внутри у запястья красивыми пунцовыми стежками, должно быть обозначавшими имя владелицы — Мод. У меня прямо руки зачесались: взять бы ножницы да булавку — и за дело... Но, разумеется, ничего такого я не сделала, а оставила перчатки лежать где лежали и принялась ходить по комнате и трогать вещи — пока все не перещупала и не пересмотрела. Больше глядеть было не на что. Правда, оставалась неизученной одна загадочная вещица — маленькая деревянная шкатулка с инкрустацией из слоновой кости, она лежала на столике у хозяйской кровати. Шкатулка была заперта, и, когда я взяла ее в руки, внутри у нее что-то тихо тренькнуло. Ключа под рукой не оказалось: я решила, что хозяйка, наверное, носит его с собой на веревочке. Замок-то был нехитрый, такому замку только покажи проволочку — и он сам откроется, это все равно что плеснуть морской водой на устрицу. Я воспользовалась шпилькой. Шкатулка изнутри оказалась обита плюшем. Петли были серебряные, хорошо смазанные, так что открылась она беззвучно. Не знаю, что я надеялась там увидеть — может, письмо от Джентльмена или что другое... Но внутри, прицепленный к выцветшей ленточке, лежал миниатюрный портрет в золотой рамке, изображавший красивую белокурую даму с очень добрыми глазами. Одета она была так, как одевались лет двадцать назад, да и сам медальон был старый. Внешне дама была не очень-то похожа на Мод, но я готова была поспорить, что это и есть ее мать. Хотя, конечно, мне показалось странным, что Мод держит портрет под замком, а не носит, например, на шее. Размышляя над этим, я так долго вертела медальон в руках, выискивая надпись, поворачивая и так и сяк, что металл — который поначалу, когда я только к нему прикоснулась, был холодным, как и все в этом доме, — постепенно нагрелся. И внезапно где-то в дальних комнатах послышалось оживление, и я подумала, что будет, если мисс Мод — или Маргарет, или миссис Стайлз — войдет в эту комнату и застукает меня над открытой шкатулкой, с портретом в руке. Я быстро убрала вещицу на место и захлопнула крышку. Погнутую шпильку, которой я отпирала замок, я спрятала у себя в платье. А то мисс Мод обнаружит ее и еще, чего доброго, решит, что я воровка. Больше мне в спальне делать было нечего, и я пошла в гостиную глядеть в окно. В одиннадцать часов вошла служанка с подносом. — Мисс Мод здесь нет, — сказала я, увидев серебряный чайничек. Но оказалось, чай принесли мне. Я пила маленькими глоточками, чтобы продлить удовольствие. Потом взяла поднос и понесла вниз, чтобы служанке лишний раз не подниматься. Но когда я с подносом в руках вошла в кухню, девицы аж рты пораскрывали от удивления, а кухарка сказала: — Ну и ну! Если вам кажется, что Маргарет не слишком проворна, следует сообщить об этом миссис Стайлз. Но хочу заметить, мисс Фи ни разу никого не назвала бездельником. Мисс Фи — это горничная-ирландка, которая слегла со скарлатиной. Какая досада: меня сравнили с ней и сочли зазнайкой, тогда как на самом деле я хотела оказать им любезность. Но я в ответ промолчала. Я подумала: «Не хотите меня любить — ну и не надо, зато мисс Мод любит!» Потому что, кроме нее, никто здесь не сказал мне ласкового слова, и мне вдруг захотелось вернуться на пару часов назад, когда она была рядом. Надо отметить, что в «Терновнике» все всегда знали, который час. Вскоре пробило двенадцать, потом половину первого, и я направилась к черной лестнице. Некоторое время я стояла в нерешительности, не зная, куда идти дальше, но, по счастью, проходившая мимо служанка показала мне, где библиотека. Это была такая комната на втором этаже — вход с галереи, нависавшей над холлом и широкой парадной лестницей. Но и тут все было мрачное и ветхое, как и повсюду в доме: даже с трудом верилось, что здесь живет большой ученый... У двери в библиотеку, на деревянном щите, торчала голова какого-то зверя — глаз у чучела был всего один, да и тот стеклянный. Час еще не пробило, и я, чтобы скоротать время, боязливо потрогала его мелкие белые зубки. Из-за двери доносился голос Мод — тихий, но размеренный: наверное, она читала дяде вслух какую-нибудь книгу.