Моя жена — из тех женщин, которые много времени проводят перед зеркалом. Ей нравится выглядеть красиво, да и мне, разумеется, нравится, когда она выглядит красиво. Перед тем как мы отправляемся в ресторан, она целый час прихорашивается в ванной, наводит марафет, делает прическу и что там еще придумывают женщины. Потом выходит и спрашивает, как она выглядит. Как правило, сногсшибательно. Но иногда результат плачевен. Может, новая прическа не удалась. Или туфли от модного дизайнера из Милана оказались слишком авангардными. Одним словом, не получилось. Когда я сообщаю ей это, обычно она сердится. Она уходит обратно в ванну, чтобы все переделать (из-за чего мы выходим на полчаса позже), злобно ругаясь, причем иногда в мой адрес. Обычно мужчины лгут в такой ситуации, чтобы не портить настроение своим подругам и женам. Но не я. Почему? Потому что для меня честность в отношениях важнее, чем постоянный покой. Последний человек, с которым я хотел бы лукавить, это моя жена. К счастью, я женат на женщине, которая согласна со мной и готова слушать правду-матку. Конечно, и она за словом в карман не лезет, когда у меня что-то не так. И это одно из самых замечательных качеств в ней как в парт­нере. Да, мое эго иногда страдает и чувствует себя задетым. Я скулю, жалуюсь и пытаюсь спорить. Но через несколько часов отхожу и признаю ее правоту. Слышать правду очень неприятно, но как же она помогает! А если вы поставили во главу угла собственный душевный покой или душевный покой партнера, в итоге оба лишитесь покоя. Сами не заметите, как отношения распадутся. Без конфликта не бывает доверия. Конфликт показывает, кто действительно нас любит, а кто нас любит при каких-то условиях. Доверять человеку, который всегда поддакивает, не стоит. Будь здесь Панда Разочарования, он бы сказал, что без боли в отношениях не укрепить взаимное доверие, не создать близость. Чтобы отношения были здоровыми, люди должны обладать желанием и умением говорить и слышать «да» и «нет». А если никогда не будет отказов, границы рухнут; проблемы и ценности одного человека возобладают над проблемами и ценностями другого. Поэтому конфликт не только нормален: он абсолютно необходим для сохранения здоровых отношений. Если близкие люди не способны открыто и честно разобраться со своими разно­гласиями, значит, отношения основаны на лжи и манипуляции и постепенно станут токсичными. Доверие — важнейшая составляющая любых отношений, поскольку без него отношения бессмысленны. Допустим, человек клянется, что любит вас, хочет быть с вами и готов на все ради вас. Но что вам толку в этих речах, если вы ему не верите? И вы не почувствуете себя любимым, доколе не поверите, что он любит вас безусловно и таким, какой вы есть. Вот чем опасна измена. Дело не в сексе. Дело в доверии, которое разрушается в результате секса. А без доверия отношения гибнут. Значит, нужно либо восстановить доверие, либо распрощаться. Мне часто пишут люди, которые пережили измену близкого человека. Они хотят остаться с ним, но не знают, как вернуть доверие. По их словам, без доверия отношения ощущаются как бремя и даже угроза: радости никакой, а ухо держи востро. Конечно, изменщики всячески извиняются и дают слово, что «больше не будут». Можно подумать, их пенисы попали куда не надо, по чистой случайности! Зачастую партнеры принимают обещания за чистую монету и не вникают в ценности, которые повлекли за собой обман. Они не спрашивают себя, стоит ли оставаться с человеком, у которого такие ценности и такое поведение. Они настолько дорожат отношениями, что не понимают, что в них, как в черную дыру, проваливается их уважение к себе. Если человек изменил, значит, для него есть нечто важнее отношений. Может, он утверждает свою власть над людьми. Может, пытается избавиться от комплексов. Может, дает волю своим импульсам. Как бы то ни было, с такими ценностями он не способен на здоровые отношения. Если он не поймет и не осмыслит это, если он отделается обычным «уж не знаю, где была моя голова, — просто я находился в стрессе, выпил, а тут она подвернулась», значит, он не может адекватно взглянуть на самого себя. А без адекватной самооценки не получится решить проблемы в отношениях. Человек, который изменил, должен разобраться с собой всерьез: какие глубинные мотивы и ценности заставили его нарушить доверие? И ценит ли он отношения по-прежнему? Надо быть готовым признать: «Я эгоист. Я забочусь о себе больше, чем об отношениях. А если быть честным, мне наплевать на отношения». Если человек не отдает себе отчет в мотивах собственных поступков и в том, какие ценности перевесили, с какой стати ему доверять? Без доверия же отношения не изменятся и не улучшатся. И еще один — чисто практический — фактор в восстановлении разрушенных отношений: насколько слова соответствуют делам. Слова — это хорошо. Но нужно видеть, что человек изменился. Лишь тогда можно предположить, что у него ценности встали на место и он больше не обманет. К сожалению, восстанавливается доверие не сразу. Ломать не строить. И этот долгий период может быть очень неприятным. Оба человека должны понимать: потребуются серьезные усилия. Я говорю о любовной измене, но это касается любых отношений. Когда доверие рушится, восстановить его можно, лишь если: 1) нарушитель осознает подлинные ценности, которые толкнули на измену, и признается в них; 2) если нарушитель будет всячески стараться исправиться. Без первого шага не стоит и затевать примирение. Доверие как тарелка. Если вы разбили ее один раз, то при наличии осторожности и внимания ее можно склеить. Но если вы ее снова разбили, то осколков будет больше и склеить их намного сложнее. А если вы и дальше будете ее бить, в итоге она придет в такое состояние, что ее не склеишь. Слишком много осколков, слишком много пыли. Свобода через верность Потребительская культура соблазняет нас хотеть все больше, больше и больше. В основе этой рекламы и маркетинга лежит предпосылка: больше значит лучше. Я и сам так думал много лет. Делайте больше денег, посещайте больше стран, ловите больше впечатлений, имейте больше женщин. Однако «больше» не всегда «лучше». Скорее, верно обратное. Зачастую мы счастливее, когда у нас чего-то меньше. Когда мы перегружены возможностями и перспективами, мы страдаем от так называемого «парадокса выбора». Чем больше возможностей, тем меньше нас удовле­творяет выбранное (а вдруг мы упустили более выгодный вариант?). Допустим, вы решаете, где жить, и у вас всего два варианта. Если вы остановитесь на одном из них, скорее всего, вы будете чувствовать себя уверенно и спокойно, с чувством правильного выбора. Ваше решение будет удовлетворять вас. Но если у вас 28 вариантов, то, согласно «парадоксу выбора», вы будете годами мучиться, сомневаться и спрашивать себя, не прогадали ли. А вдруг в другом месте вы были бы счастливее? Тревога и стремление не прогадать с идеальным вариантом сделают вас несчастливым. Так что же делать? Если вы такой, каким был я, вы постараетесь ничего не выбирать. Вы захотите как можно дольше сохранить все возможности. Вы не захотите делать выбор. Да, если серьезно вкладываться в одного человека, одно место, одну работу и одну деятельность, это лишит заманчивой широты опыта. Однако широта опыта не позволит вкусить плоды, которые дает глубина опыта. Есть вещи, которые возможны лишь в том случае, если вы жили на одном месте лет пять, если вы были с одним человеком больше десятилетия, если вы работали над своим умением и ремеслом полжизни. Сейчас, когда мне за тридцать, я наконец понял: выбор раскрывает богатство возможностей и опыта, которые иначе недоступны, куда бы я ни ездил и что бы ни делал. Когда вы гонитесь за широтой опыта, вы все реже возвращаетесь к тем или иным новым приключениям, людям и вещам. Если вы никогда не бывали за рубежом, первая заграница произведет большой сдвиг в сознании: ведь доселе вы не видали чужих краев. Но если вы побывали в двадцати странах, двадцать первая почти ничего не добавит. А если вы побывали в пятидесяти странах, пятьдесят первая добавит еще меньше. Аналогичным образом обстоит дело с материальной собственностью, деньгами, хобби, работами, друзьями, романтическими/сексуальными партнерами — всеми жалкими и поверхностными ценностями, которые люди выбирают себе. Чем старше и опытнее вы становитесь, тем больше приедается каждое занятие. Когда я в первый раз выпил на вечеринке, это было замечательно. Когда я выпил сотый раз, это было неплохо. А пятисотый — ничего особенного, выходные как выходные. А тысячный — до чего же все надоело. Однако в последние несколько лет со мной произошло нечто важное. Я стал делать выбор. Я тщательно просеял свой круг знакомств, а также свои ценности и занятия. Я завязал со всеми бизнес-проектами и полностью сосредоточился на книгах и статьях. И что же? С тех пор популярность моего сайта превзошла все мои ожидания. Я давно храню верность одной женщине и, к своему изумлению, нахожу это более приятным, чем все романы, свидания и связи прошлого. Я живу на одном месте и дружу с немногими людьми, но зато это дружба серьезная и здоровая. И я понял парадоксальную вещь: в верности выбору есть свобода и освобождение. Когда мы отказываемся от лишнего и альтернативного в пользу подлинно важного, наши возможности и шансы увеличиваются. Выбор дает свободу, поскольку вы больше не разбрасываетесь на вещи второстепенные и легкомысленные. Он дает свободу, ибо сосредотачивает усилия в одном направлении: в направлении того, что способно сделать вас здоровым и счастливым. Он облегчает принятие решений и избавляет от страха, что вы упускаете выгодный вариант: ведь у вас уже есть хорошее — зачем же гнаться за лучшим? Он позволяет сконцентрироваться на нескольких подлинно важных целях и достигнуть успеха, который иначе невозможен. Таким образом, отказ от альтернатив освобождает нас — отказ от того, что противоречит ключевым ценностям и избранным критериям; отказ от постоянного стремления вширь без глубины. Да, когда вы молоды, расширять опыт важно и полезно: хотя бы для того, чтобы увидеть возможности и разобраться, во что вы хотите вложить силы. Однако золото спрятано на глубине. Поэтому нужно остановиться на каком-то месте и там копать. Это верно и применительно к отношениям, и к работе, и к образу жизни — ко всему. Глава 9 …А затем вы умрете «Ищи истину самостоятельно, и там я тебя встречу». Это последнее, что Джош сказал мне. Он сказал это в шутку: как бы всерьез, но пародируя людей, которые претендуют на глубину. Он был пьян и в эйфории. И он был хорошим другом. Самый большое потрясение в своей жизни я испытал в девятнадцать лет. Мой приятель Джош взял меня на вечеринку на озеро к северу от Далласа, штат Техас. Там были дома на холме, под холмом бассейн, а под бассейном — обрыв у озера. Обрыв не слишком высокий, метров десять: достаточно высокий, чтобы трижды подумать, прежде чем с него прыгать, но достаточно низкий, чтобы при сочетании выпивки с юной удалью презреть сомнения. Попав на вечеринку, мы с Джошем вскоре отправились к бассейну. Там мы пили пиво и вели разговоры, каких можно ожидать от юных самцов: о выпивке и рок-группах, о девушках и всевозможных крутых вещах, какие Джош делал летом после ухода из музыкальной школы. Мы мечтали, как будем играть в одной рок-группе и как переедем в Нью-Йорк (в ту пору вещь немыслимая). Мы были просто дети. «Отсюда можно прыгать?» — поинтересовался я, кивая в сторону обрыва над озером. «Да, — кивнул Джош, — отсюда все время прыгают». «А ты будешь?» Он пожал плечами: «Может быть. Увидим». Ближе к вечеру мы с Джошем разделились. Я увлекся хорошенькой азиаткой, которая любила видеоигры. Для такого юного «ботаника», как я, это был счастливый билет. Правда, я ее не интересовал. Но зато она была милой и с готовностью слушала мою болтовню. Вот я и не умолкал. После еще нескольких банок пива я набрался смелости предложить ей пройти со мной до дома и взять еды. Она сказала: «Конечно». Поднимаясь по холму, мы наткнулись на спускавшегося Джоша. Я спросил, не хочет ли он подкрепиться, но он отказался. Я спросил, где его потом искать. Он улыбнулся и сказал: «Ищи истину самостоятельно, и там я тебя встречу». Я кивнул и сделал серьезное лицо. «Ладно, там и увидимся», — сказал я, словно все точно знают, где истина и как до нее добраться. Джош рассмеялся и пошел по холму к обрыву. Я тоже рассмеялся и продолжил путь вверх к дому. Уж не помню, сколько я пробыл внутри. Помню, что, когда мы с девушкой вышли, вокруг никого не было и вдали выли сирены. Бассейн опустел. Все бежали вниз, к берегу под обрывом. Некоторые находились у воды. Я заметил, что несколько человек плавают. Но в темноте трудно было что-то разглядеть. Магнитофон тянул какую-то мелодию, но его никто не слушал. Все еще не сложив два и два, я поспешил к берегу, на ходу вгрызаясь в сэндвич: куда все смотрят? На полдороги хорошенькая азиатка сказала мне: «Думаю, случилась беда». Дойдя до подножия холма, я спросил кого-то, где Джош. Но на меня никто не смотрел и не обращал внимания. Все глядели на воду. Я спросил снова, и какая-то девушка начала безудержно рыдать. И тут я сложил два и два. У водолазов ушло три часа, чтобы найти тело Джоша на дне. Впоследствии вскрытие установит, что у него возникли ножные судороги: из-за алкоголя и удара о воду. Когда он спрыгнул с обрыва, было холодно, и вода сливалась с ночной мглой, черное на черном. Люди слышали, как он зовет на помощь, но не могли понять, где он. Только всплески. Только звуки. Потом его родители скажут мне, что он почти не умел плавать. А я и не знал… Сам я заплакал лишь через двенадцать часов. Я был у себя в машине: наутро возвращался домой в Остин. Я позвонил отцу и сказал, что нахожусь недалеко от Далласа и не успею на работу. (В то лето я помогал отцу на работе.) Он спросил: «Почему? Что случилось? Все в порядке?» И тут я не выдержал: из меня полились слезы. Я плакал, рыдал и пускал сопли. Я остановил машину у обочины и, сжав телефон, ревел, как маленький мальчик, жалуясь отцу. А летом у меня началась сильнейшая депрессия. Я думал, что уже знаю, что такое депрессия. Но тут все утратило смысл настолько, что было физически больно. Приходили люди и пытались подбодрить. Они все говорили и делали, как надо, а я сидел, слушал, благодарил («спасибо, что зашли»), фальшиво улыбался и лгал, что мне уже лучше. Но внутри ничего не чувствовал. Несколько месяцев я мечтал о Джоше. Мечтал о том, как разговаривал бы с ним подолгу: о жизни и смерти, о всяких случайных пустяках. Доселе я был типичным обалдуем из среднего класса: безответственным и закомплексованным лентяем и социофобом. На Джоша я во многих отношениях смотрел снизу вверх: он был старше, увереннее и опытнее. Он больше открывался миру и больше принимал его. Помню, мне приснился сон, как мы с Джошем сидим в джакузи (да, это странно) и я говорю: «Мне очень грустно, что ты умер». А он рассмеялся. Не помню точные слова, но это было что-то вроде: «Зачем ты беспокоишься, что я умер, когда сам боишься жить?» Я проснулся в слезах. Сидя на мамином диване тем летом и глядя в пустоту — в бесконечное и непостижимое ничто, где когда-то была дружба Джоша, — я вдруг осознал: если нет причин делать что-либо, нет и причин ничего не делать и, коль скоро все мы умрем, нет оснований уступать страху, смущению и стыду (ведь все они — ничто); избегая почти всю свою короткую жизнь болезненных и дискомфортных для себя вещей, я, по сути, не жил. Тем летом я отказался от «травки», сигарет и видеоигр. Я забросил глупые фантазии о том, как буду рок-звездой, ушел из музыкальной школы и записался на курсы при колледже. Я стал ходить в спортивный зал и сбросил вес. У меня появились новые друзья. У меня появилась первая девушка. Впервые в жизни я по-настоящему делал домашние задания и с удивлением понял, что могу получать хорошие оценки, если захочу. Следующим летом я поставил себе задачу прочесть за пятьдесят дней пятьдесят познавательных книг — и сделал это. А еще через год я перевелся в отличный университет на другом конце страны, где впервые в жизни преуспевал: и в учебе, и в общении. Гибель Джоша оказалась рубежом, который разделил жизнь на «до» и «после». До трагедии я был замкнутым, инертным и закомплексованным подростком, который вечно беспокоится о том, что думают о нем окружающие. После трагедии я постепенно стал совсем другим: ответственным, любознательным и трудолюбивым. Определенные комплексы остались (кто может избавиться от них насовсем?), но отныне у меня появились вещи более важные, чем комплексы и весь багаж неуверенности. И это изменило все. Как ни странно, смерть другого человека дала мне силы жить. И миг, который, возможно, был худшим в моей жизни, принес и наибольшую перемену. Смерть пугает нас. А поскольку она пугает нас, мы стараемся не говорить и не думать о ней, даже если умирает близкий человек. Но как ни странно, задним числом становится ясно: смерть — это свет, который позволяет оценить и измерить тень всякого жизненного смысла. Без смерти все было бы незначительным и случайным. Все ценности и критерии были бы пустыми. Нечто за пределами нас Эрнест Беккер был ученым-маргиналом. В 1960 г. он защитил докторскую диссертацию по антропологии. Она сопоставляла странные и необычные практики дзен-буддизма с психоанализом. А надо сказать, что в ту пору на дзен смотрели как на занятие хиппи и наркоманов, а на фрейдовский психоанализ — как на лженауку под видом психологии, унаследованную от каменного века. Получив должность старшего преподавателя, Беккер оказался в компании, которая видела в психиатрии не науку, а фашизм, форму подавления бедных и беззащитных. Проблема состояла в том, что руководитель Беккера был психиатром, а не психоаналитиком. Это все равно что поступить на работу и гордо сравнить своего шефа с Гитлером. Как легко догадаться, Беккера уволили. Со своими радикальными идеями он подался туда, где надеялся быть услышанным: в Беркли, штат Калифорния. Но и там долго не продержался.