– Откуда я должна была это знать? Почему ты ничего не сказал? Джованни пожимает плечами. – Потому что ты игнорировала меня – каменно и холодно. Как будто я не существовал, если мы были в одной комнате вместе. – Это моя суперсила. Я просто делала то, что велел мне лидер моего королевства. – Твоя суперсила – полный отстой. – Джованни ухмыляется, прислонившись спиной к сиденью. – Так вот кто мы теперь, Лина? Лидер королевства и послушная подданная? Ты идешь со мной сегодня вечером в рамках каких-то аристократических обязательств? – Нет. Я здесь, потому что… Я хотела поддержать тебя, Харуку и Нино. Потому что я хочу, чтобы мы двое были друзьями, как раньше. Джованни щурится в тусклом свете. – Опять это слово. – Что тогда, Джованни? Кем ты хочешь, чтобы мы были? Он поворачивает голову, чтобы встретить ее взгляд. Яркость его орехово-зеленых глаз заставляет Селлину вдохнуть и сесть прямее. Температура ее тела повышается, пока длится молчание. Его глаза опускаются вниз, изучая ее, прежде чем он снова обращается к ней: – То, что я хочу, и то, что я могу иметь, – две совершенно разные вещи. – Милорд, миледи, мы на месте, – объявляет водитель. Она выдыхает, когда Джованни выходит из машины. Что, черт возьми, это значит? Он чистокровный вампир – лидер одного из самых процветающих и населенных вампирами сообществ в Европе. В общем, он может иметь и делать все, что ему заблагорассудится. Никто не может понять, почему Джованни до сих пор не связал себя узами брака. Ходят слухи и догадки, но никто не знает истинной причины. Желая хотя бы несколько минут отдохнуть от туфель, Селлина расстегнула ремешки, когда садилась в машину, и теперь второпях застегивает их, пока Джованни открывает дверь машины. – Секунду, пожалуйста, – говорит она, заканчивая с левой ногой и выставляя свои длинные ноги за дверь, чтобы было больше места для правой туфли. Прежде чем она успевает наклониться, Джованни присаживается перед ней, беря ее ногу в свою большую ладонь и осматривая туфлю. Селлина покачивает головой в знак протеста. – Я сама… – Все в порядке. – Сосредоточившись, Джованни помещает ее ногу в замшевую туфлю и закрепляет на щиколотке ремешок. – У тебя глубокий вырез. Я не хочу, чтобы у нашего водителя был вид, которого он не заслуживает. Когда Селлина поднимает глаза, то видит, что водитель смотрит на ее грудь. Он не понял заявления Джованни, так как не говорит по-итальянски, но когда его взгляд встречается со взглядом Селлины, он неловко улыбается, а затем поворачивается и уходит. Селлина смеется. – Теперь ты защищаешь мою честь? – Я защищаю твое изысканное тело от посторонних глаз, – говорит он, закрепляя туфлю. – Мой рыцарь в сияющих доспехах. – Селлина ухмыляется. – Почему ты надел галстук? Ты ненавидишь галстуки. Он жаловался на них, когда они были маленькими. Тогда родители Джованни устраивали официальные вечеринки и заставляли его надевать их. Служанка, которая помогала его одевать, всегда завязывала его слишком туго. Это мешало ему. Как только они оказывались в саду и вдали от взрослых, Селлина развязывала галстук, сворачивала и прятала в живой изгороди. По подростковой теории Селлины, чем меньше у него галстуков, тем меньше вероятность, что его заставят их надеть. Он встает и протягивает ей руку. – Это не моя аристократия, поэтому я должен следовать формальным протоколам. Я рад, что ты что-то помнишь обо мне. – О, пожалуйста. – Селлина закатывает глаза, улыбаясь и шагая к нему, а затем сжимает мягкий, гладкий материал между своими пальцами. – Ты сказал, что они заставляют тебя чувствовать себя, цитирую: «как чертова собака на поводке». По крайней мере, сегодня ты подобрал красивый поводок. Этот цвет прекрасен. Когда он не отвечает, она поднимает глаза. Что-то непонятное читается в его взгляде, и он делает теплый, мягкий вздох, после чего растягивает губы в улыбке. – Спасибо. Селлина отступает назад и расправляет струящуюся ткань своего платья, жар ее природы бурлит в ее позвоночнике. Будь осторожна с такими близкими отношениями, Лина. Всякий раз, когда они были близки, ее естество переворачивалось и извивалось внутри – тянуло к его твердости и теплу. К его плутовской, игривой натуре и бунтарскому духу. К его честности и искреннему вниманию к окружающим его вампирам. Даже сейчас он управлял королевством своего младшего брата. Не колеблясь ни минуты, он изменил свой и без того безумный график, чтобы быть рядом с Харукой и Нино, когда они нуждались в нем. Джованни всегда такой: сфокусированный на внешнем мире. Исполнял желания родителей, поддерживал Нино в трудное время, успокаивал Селлину во время ее глупых приступов ярости из-за брата. Он – скала, на которую все опирались. Надежный. Возможно, чересчур, к сожалению. Она больше ничего не знала о его личной жизни, но надеялась, что иногда он развлекается. Где-то между встречами, светскими раутами, деловыми сделками, обязанностями и кризисами. Он должен развлекаться и сбегать от всего хотя бы иногда. Как это было в детстве. Никто так не веселился, как четырехсотлетняя женщина-вампир из Японии. Здесь были проникновенные речи и бурный смех, элитный алкоголь и свежие морепродукты. В какой-то момент эту женщину подхватили на руки другие вампиры, а затем подняли в стиле «серфинг толпы» и подбросили в воздух. Достижение четырехсот лет – впечатляющий подвиг в их культуре, а эта старшая женщина была бодра и резва, без внешних признаков того, что ее биология разрушается и превращается в пыль. Абсолютно достойный праздник в стиле рок-звезды. Селлина оценила культурный опыт – даже то, что ее осыпали комплиментами и кокетливыми замечаниями вампиры вдвое старше ее. Джованни на протяжении всего праздника был идеальным чистокровным. За весь вечер он выпил один бокал вина. Он улыбался и смеялся в нужный момент, предлагал серьезные деловые советы тем, кто хотел их получить, и проявлял заботу и сочувствие, когда это было уместно. Он – дипломатия в ее лучшем проявлении. Хорошо отлаженная машина вежливости и изящества. После мероприятия, когда они снова садятся в автомобиль, чтобы отвезти Селлину на вокзал, Джованни оттягивает галстук, а затем откидывается на спинку сиденья и закрывает глаза, переводя дыхание. Селлина улыбается. Дипломатический робот перезаряжается. – Эй, – говорит она после долгого молчания. – Да? – отвечает он, с закрытыми глазами. – Ты когда-нибудь ел окономияки по-осакски? Я слышала, что это самое лучшее. Он поворачивает голову. – Ты голодна? Мы же только что съели всю ту чертову еду. Она пожимает плечами. – Я почти не ела из-за всей этой болтовни. И раз мы все равно здесь, то должны попробовать. – После этого она решает применить свои растущие знания японского языка: – Sumi-masen, oishii okonomiyaki no resutoran wa doko desu ka? Osusume no mise wa?[36] – Я знаю одно место, – говорит водитель. – Лучшее место для окономияки и такояки во всей Осаке. Это в Намбе. Тут недалеко, и у них хорошее пиво. Селлина ухмыляется в сторону Джованни, он смотрит на часы. – Но, возможно, ты опоздаешь на последний поезд. – Ничего страшного, – отвечает она. – У тебя есть номер в отеле, и я могу поспать на диване или найти другую комнату. – Ты не будешь спать на диване. – Утверждает он. – Ты уверена? – Уверена. – Она прищуривается. – Давай поедим поздно вечером жареного и выпьем пива. Я хочу насладиться Осакой. Они так и делают. Водитель отвозит их в небольшой местный ресторанчик в оживленном районе Намба. Улица здесь суматошная, многолюдная, здания украшены неоновыми вывесками, которые светятся яркими цветами на фоне черного неба. Когда они поднимаются по узкой лестнице и заходят в теплое помещение, их встречают занятой человек-повар и две официантки, которые, видимо, слегка недоумевают из-за того, что видят двух вампиров. Они жарят сочные «блинчики» в японском стиле на большой сковороде на отдельном столике, вокруг них витает жар, дым и запахи. Джованни сбрасывает пиджак, расстегивает воротник рубашки, после чего они заказывают холодное пиво. Во время посиделки он много смеялся – они оба смеялись, вспоминая молодые годы и заполняя пробелы долгой разлуки. Когда сковорода находится в перевернутом положении, а на тарелках остаются кусочки холодной лапши, рыбных хлопьев и кальмаров, Селлина откидывается на спинку стула, расслабившись. – Как ты отдыхаешь и развлекаешься в свободное время? Просто любопытно. Он озадаченно глядит на нее, его глаза блестят от лампы, висящей над их столом. – Что это за слово? Развлечение? – Прекрати. – Сегодняшний вечер исключение, у меня не было «развлечения» с начала 1900-х годов… – А… это когда ты отправился в свою знаменитую секс-разведку? – Они делают паузу. Джованни озадачен. – Ты так это называешь? – Мм… – Селлина кивает, ухмыляясь. – Твое великое исследование секса. Твоя юношеская вылазка в дом секса. – Нет. – Джованни поднимает свое пиво и подносит его к губам. – Это было не тогда. – Мы просто… отгородились друг от друга. – Селлина вздыхает, глядя на грязную сковородку. – Я хотела все обсудить с тобой – может быть, вместе придумать план? Но я и представить себе не могла, что ты так отреагируешь. Я была так зла и разочарована, что даже если бы ты попытался поговорить со мной, я бы, наверное, не стала слушать. Джованни ставит пиво на стол и делает глубокий вдох. – 1915 год был худшим годом в моей жизни, и каждый день… каждый последующий год был таким же. Пустым. – 1915… – Селлина задумывается. – В тот год мне исполнилось шестнадцать. Это был тот же год, когда твоя мать умерла от голода на войне, а Доменико заболел… Я начала кормить Нино. Секс-разведка… – И я потерял тебя, – добавляет Джованни. – Единственный вампир в моей жизни, который когда-либо заботился о моем благополучии. Я сделал это дерьмо, чтобы привлечь твое внимание – в моей идиотской восемнадцатилетней голове я пытался заставить тебя ревновать. Мой отец в итоге накричал на меня за это и сказал самые мерзкие слова, которые он когда-либо говорил мне. Такое ощущение, что в тот год все полетело к чертям и так и не восстановилось. Это сработало. Мало кто знал, что он преуспел. Его действия тогда заставили ее ревновать и очень разозлили, разогнав ее суперсилу до максимальной мощности. Она качает головой. – Джованни, я не единственный человек, который заботится о тебе. Вампиры из нашей аристократии и по всей Европе обожают тебя. Твой отец точно заботится. Нино тоже.