Тут главное – начать… Память сама начала подкидывать новые и новые факты. Как много нового можно узнать о себе и семье, если правильно начать вспоминать… Спасибо, Авдотья. Пока я рылся в помойной куче воспоминаний, она молчала, а сейчас откликается, и я понимаю, что заканчивал мысль вслух. – Всегда пожалуйста… Потом Авдотья добавила словно и не для меня, словно адресуя жалобу чудом уцелевшему биосортиру: – Устала я с тобой, как шлюха в припортовом борделе… Причем как шлюха в день возвращения эскадры из многомесячного плавания в открытом океане… И все жду, когда ты прекратишь обсуждать со мной детали и детальки своих личных и семейных проблем. Когда поинтересуешься – ну хотя бы вскользь, для проформы, – что происходит на твоей службе… * * * Разумеется, после такой подачи волей-неволей пришлось поинтересоваться. Выяснилось, что с филиалом номер семнадцать ЦАЯ, кодовое обозначение «Виварий», произошло за минувшие недели много интересного… Эвакуация базы в Новой Голландии – я застал лишь самое ее начало – завершена. Все не вывезли. Слишком долго завозили водным путем из Кронштадта, чтобы сейчас вывезти все запасы разом. Забрали самые ценные приборы, результаты исследований и, разумеется, подопытных… Остальное оставили, законсервировали объект. С подопытными в ходе эвакуации случилась накладка: групповой побег. Причем сбежали, по мнению Авдотьи, самые интересные экземпляры. А затем начался разбор полетов… – Помнишь, Петя, весеннюю комиссию, нас инспектировавшую? Помнил… Инспекция как инспекция, сколько же их было за годы, миновавшие после бегства из Хармонта… С двумя генералами, возглавлявшими комиссию, пил Эйнштейн, ну и заодно воздействовал на них своими аномальными способностями «химика». С инспекторами рангом поменьше пили мы с Авдотьей и другие начальники служб, и в результате акт инспекции оказался вполне лояльным… Все как всегда. Все, да не все… Сейчас Авдотья сильно подозревала: наверх, в ЦАЯ, отправился совсем другой акт либо засекреченное от нас приложение к тому акту, что подписал руководитель филиала Илья Эбенштейн по прозвищу Эйнштейн. Потому что сразу после эвакуации и Эйнштейна, и курировавшего филиал майора Бабурина по прозвищу Бабуин вызвали на ковер в столицу. Последний, кстати, в первый и единственный раз явился в филиал в полной форме и с погонами, а звезды на них были полковничьи. Вот и гадай, не то и впрямь его повысили через ступень, не то майорское звание – часть легенды и прикрытия. Они уехали – и оба как в воду канули, ни слуху ни духу. Зато через несколько дней с верхов грянул приказ, временно отстранявший Эйнштейна от должности. Тем же приказом был назначен временно исполняющий обязанности главы филиала. Врио, едва объявившись на рабочем месте, в свою очередь тут же отстранил Авдотью с должности зампомеда (а де-факто – с должности заместителя по научной работе). Тоже временно. И назначил врио – не из наших, привезенного с собой. Дальнейшее известно: госпожа подполковница сидела дома, ожидая, пока ситуация окончательно не разрулится. Обнаружила чей-то навязчивый и тайный интерес к своей персоне – и в конце концов очутилась тут, в гараже. – И кто же эти варяги, усевшиеся в ваши с Эйнштейном кабинеты? – спросил я с вялым любопытством; едва ли мне что-то скажут незнакомые фамилии. – Ты их знаешь. – Да откуда? Я в олимпийских эмпиреях ЦАЯ не бываю… – А они не оттуда. Полковник Антипин теперь начальник, полковник Сало – его зам. Только не говори, будто не помнишь таких. Помню, еще бы… Персонажи знакомые, оба из НИИ им. Менеладзе, и среди прочего отвечали они там за взаимодействие с нашим филиалом (проще говоря, за мелкое вредительство и попытки межведомственного шпионажа). Вот это новость так новость. Пожалуй, там, в упомянутых эмпиреях, кто-то кого-то съел с потрохами… А здесь, на грешной земле, лишь следствия междусобойных разборок олимпийцев. Авдотья добавила еще один мазок в картину маслом: – Поговаривают, что вот-вот все ведомственные структуры, связанные с Зонами, – и силовые, и научные, – заберут у соответствующих ведомств. И сведут вместе в единую федеральную службу. Якобы закон уже полностью подготовлен к первому чтению в Думе… Представляешь, какой раздрай, бедлам и передел всего предстоит? Помолчали, представляя… Вот мало мне было своих проблем… – Восемь лет… – грусто-грустно произнесла Авдотья. – Восемь лет трудов не просто псу под хвост… Хуже, чем псу, – прямо в лапы мясникам из НИИ Менгеле… Я вновь искоса взглянул на нее… Г-жа Лихтенгаузен сидела, плотно прижавшись ко мне плечом, и вид имела крайне несчастный… но весьма симпатичный и привлекательный. И… В общем, я обнял ее, привлек к себе, поцеловал в губы. Клянусь, секунду-две она мне отвечала, успел даже подумать, что подполковник медицинской службы – большой шаг вперед в сравнении с медсестричками… Потом Авдотья оттолкнула меня. И оказалась на ногах. Лицо у нее стало странное, словно зампомед единым разом схрумкала все лимоны из своего НЗ, и скулы у нее сводит от дикой концентрации лимонной кислоты, и все остальное тоже сводит. Я не понимал, что происходит. Что-то странное… – Нет, Петя… – произнесла Авдотья каким-то новым, сдавленным голосом. – Это было бы уже чересчур… Даже для тебя… а для меня тем более. – Если тебя смущает Натали, то вопрос с ней решен. А если твой муж… Она издала сдавленный горловой звук. Понятно, муж ее не смущает, куда уж такому задохлику против Питера Пэна… Все варианты перебрал, остался последний. – Если же тебя напрягает разница в возрасте, то я тебе скажу… Она засмеялась, и я осекся. В последние минуты мне совершенно не нравилось ее лицо. И голос. Но смех не понравился больше всего… – Возраст, – сквозь смех выдавила Авдотья. – х-хе-хе-хе… возраст… Отсмеялась и тут же начала безбожно врать: – С возрастом, Петенька, засада, надо бы еще разобраться, кто из нас старше… – Ох… Авдотья, я, конечно же, джентльмен и не заглядываю женщинам в паспорт, но… – Тогда я не леди! – отчеканила г-жа подполковница. – Я мужикам заглядываю! В медицинские карты! А там все: и возраст, и результаты анализов с обследованиями… В твою тоже заглянула. В последнюю историю, что здесь, в госпитале, завели… Я ведь говорила, что у меня тут одногруппник начмедом, да? Так вот, заглянула… Она замолчала. – Не томи уж, а? Что там у меня? Два сердца? Или третий глаз вот-вот прорежется? – Тебе сорок – сорок пять лет. По всем анализам и исследованиям именно таков твой биологический возраст. Ты только не психуй и не маши руками. Прими как данность… С этим надо разбираться, искать причины, пытаться затормозить процесс… А руками махать не надо. Я не собирался психовать. Напротив, совершенно успокоился. Зачем в мою карту напихали фальшивых анализов, можно лишь гадать, и первая же версия очень похожа на правду: да для того, чтобы промариновать в госпитале подольше! Анализы у меня всегда отличные, гнать надо больных с такими анализами из больниц и госпиталей, как злостных симулянтов. – Тяжело с таким жить… – сказал я. – Но попробую привыкнуть… А разбираться с этим будем потом, когда все устаканится… А пока похожу стариком. Ну не спорить же с ней? Мы говорим на разных языках… Она пялится в свои анализы, а я, извините, ощущаю свое тело – молодое, двадцатипятилетнее, ни намека на старческие болячки… – Дураком пока походи, так правильнее… – негромко произнесла Авдотья. – Ладно, проехали. Какие у тебя ближайшие жизненные планы? – Может, мне пойти и сдаться эскулапам?.. Дескать, я все тот же, с памятью почищенной и кастрированной. Ну да, режим нарушил… Выбежал пивка попить, а пиво без водки – деньги на ветер… Вот и задержался на всю ночь и половину дня. Что они мне сделают за нарушение госпитального распорядка? Выпишут досрочно? Переживу. – А смысл? Ты, когда тут буйствовал, вопил, что всех на куски голыми руками порвешь, но девчонок своих отыщешь… И что? Думаешь, их к тебе в госпиталь, прямо в палату доставят? – Смысл в том, чтобы меня не разыскивали. Спокойно выпишусь, тут же возьму отпуск по состоянию здоровья, получу свободу рук… – Не советую. Очень не советую. Никакой свободы ты не получишь… Мне представляется, что кто-то и где-то еще не решил окончательно, что с тобой делать… Но свобода рук среди опций изначально отсутствует. Вали побыстрее из Песочного и попробуй отыскать своего отца для начала… В две головы быстрее что-нибудь придумаете. – А ты? Давай со мной, раз все равно ушла в подполье… Тошно тут, в гробу этом железобетонном. – С тобой… Э-эх, Петя… – Авдотья вновь одаривает меня непонятным взглядом – точь-в-точь таким же, как после попытки поцеловать ее. – Я, пожалуй, тут еще посижу. До прояснения обстановки. До возвращения Эбенштейна или появления приказа о его снятии… Потом буду решать. – А как узнаешь? – Он позвонит, если вернется… А если нет, все равно найдется, кому известить. Врала я тебе давеча насчет телефона, каюсь. – Я знал, что врешь. – Ну а я знала, что ты знаешь… Значит, никто не в обиде. Ладно, иди, не теряй времени… А мне тут убраться немного надо. – Ну, как знаешь… Надеюсь, увидимся. – Непременно… Иди. Авдотья приоткрывает створки ворот, я выскальзываю наружу. Солнце резануло по глазам после полутьмы гаража, я сделал пару шагов и развернулся. Наша конспираторша еще не успела запереться изнутри. – Забыл тебе сказать спасибо, Авдотья… Огромное спасибо за все. Я никогда бы не подумал, что ты столько для меня сделаешь… Я даже сейчас не совсем понимаю, зачем ты все это… Она перебивает мою речь, но не словами, а каким-то негромким воем: – У-у-у-у-у-у… Словно у нее дико болят зубы, и лишь огромное усилие воли не позволяет завопить во весь голос. – Авдотья, с тобой все в порядке? – Со мной. Ничего. Не в порядке.