Тварь поднялась, махнула переломанным хвостом. Оскалилась, будто улыбаясь: мол, а ты, дуралей, поверил… Поманили пальчиком воспоминания. Слезинка покатилась по девичьей щеке. И готов спасать, пусть и не ценой своего счастья, но готов ведь. — Расскажите. — Арей пересилил себя. Уйти? Его отпустят. Позволят. И даже не станут напоминать, что невесту неплохо бы женою сделать… если крепко повезет, то и вовсе позабудут про то, что он есть. Или не позабудут? Твой выбор, Арей, как играть в царские игры, с открытыми глазами или уж как получится… — Расскажите, — повторил он просьбу. — Что можете. — Видишь, а я тебе говорила, что мальчик сообразительный, — сказала царица твари, и та широко осклабилась, мол, конечно, сообразительный. А еще везучий, как уцелел… ГЛАВА 22 Где у каждого своя правда — Меня не должно быть на этом свете. — Царица поднялась и щелкнула пальцами, позволяя раскрыться радужному пологу щита. И значит, и вправду маг она. — Так, во всяком случае, считал мой дед. Он придерживался старой веры, точнее, не веры… вера, мальчик, не устаревает в отличие от правил, которые надо соблюдать. И когда-то давно кто-то из царей решил, что некоторые правила слишком… жестоки? А может, имел другие резоны… тебе ли не понимать, что многих целей порой можно достичь одним ударом. Ночной сад был тих. И некому было слушать эту… исповедь? Нет. Просто историю. И царицы нуждаются в том, чтобы рассказать кому-то… Вот только вместо гордости — сочли достойным. — Арей ощущал страх. В живых не оставят. — И нашлись люди, которые сочли себя… правильней прочих? — Она ступала медленно, бесшумно, а тварь ее косматая держалась подле, то и дело поворачивалась, заглядывая царице в глаза. — Опасное заблуждение, но оно изменило всю их жизнь. Маленькая такая деревушка, потерявшаяся в лесах. Свои законы. Свои правила. Свой царь. Мой дед… однажды моя матушка слишком далеко зашла, собирая грибы. И наткнулась на недоброго человека. Тот человек ее изнасиловал. И уже этого было достаточно, чтобы перечеркнуть всю последующую жизнь ее. Она стала нечиста. И все, что ей оставалось, — жалкое существование всеми презираемой твари. Хотя в чем ее вина? Арей молчал. Исповеди не прерывают глупыми вопросами. — Но оказалось, что все куда как хуже. Она забеременела. А по той вере родиться могло лишь проклятое дитя. Хотя… если бы я была мальчиком, меня бы внесли в храм. И молились бы всем селом. И спасли бы душу. И до конца жизни не позволили бы забыть о подвиге. Смешок. Хотя и не смешно. — Но мне не повезло быть девочкой. А девочки, рожденные вне брака, отмечены печатью Мораны. Им один путь — в Черное озеро… Где-то далеко закричал козодой. Дурная примета. Впрочем, куда уж хуже. — Но у меня получилось выжить. Даже дед при всей его твердолобости не пожелал марать руки о младенца. Или не захотел ссориться с моим приемным отцом? Тогда я полагала его родным. Я росла, зная о том, что нечиста. Мне не позволяли входить в храм. Со мной не разрешали играть детям в часы, когда им были дозволены игры. Мне запрещалось заговаривать со взрослыми. А уж они-то смотрели на меня… они удивлялись тому, что дед нарушил закон, который блюл свято. Нарушил, и небеса не разверзлись. И выходило, что если уж такой грех прощен был, то что говорить о малых? Начались… сомнения? Так, пожалуй. Мой дед не был глуп. Он понимал, что теперь просто так от меня не избавиться, раз уж позволил жить. Но и оставить нельзя. Нужен был предлог. И что лучше другого свидетельствовало бы о моей испорченности, как не магия? Дар у женщин? Нет, там это… не принято. Этот дар блокируют. Ради блага женщины. И мужчинам-то не рекомендуется часто прибегать. Дар — это искушение, которое Божиня посылает. А с искушением надобно бороться. Зверь коснулся Ареевой руки. Словно невзначай. Колючая шерсть и… магия? Древняя. Холодная. Та, которая скрутит Арея, не позволив ему и вдохнуть. И если она, царица-матушка, способна совладать с таким, то почему просто не возьмет власть себе? Что уж нужно? Выпустить тварь в Думу. Пара бояр погибнут. Остальные замолчат и молчать будут. Милостей сыпанут, и завиляют хвостами. Кнут и пряник. Страх и золото. И она знает, но продолжает играть по их правилам. Непонятно. — Я знала, что дар у меня есть. И что, стоит пойти к камням, этот дар объявят проклятым. А дальше просто. Блокировать? Зачем, если можно отправить дорогой матери. Нет… я собиралась бежать. И бежала бы. Но она позвала. Она давно меня звала, но я боялась откликнуться. — Кто она? — Не знаю ее имени. Женщина, которой посчастливилось вырваться из проклятого села, но не из жизни… ее книга была написана не человеком, но для людей. На человеческой коже. Человеческою кровью. И человеческой же душой, которая становилась частью книги. О да, она многих поймала. И тебе действительно очень повезло. Как скрыть дар… как сделать так, чтобы люди иные слушали тебя… как примучить удачу, привести золотую жилу в руки, как… о, сколько всяких полезных вещей писано. И я читала. Не только читала. Я пользовалась книгой. Почему бы и нет? А цена? Что мне чужая кровь, да и льет ее тот, кому понадобились удача да золото. Так я оказалась здесь, а после — и в тереме царском. Мой отчим решил, что если подсунет меня царю, то получит больше милостей. У него уже было многое. Дом. Двор. Деньги. Но ему было мало. Странное человеческое свойство, сколько ни дай, а все мало. Есть дом? Надобен больший. И еще больший… еда? Уже мало просто еды, надобно такой, чтоб брюхо потешить… шуба? Где одна, там другая. Или пятая, иль десятая, и чтоб не просто, а из меха особенного… вот и он, не хуже прочих. Не лучше. Жену свою, правда, крепко любил. Хотел, чтобы я такое заклятье в книге отыскала, которое ей здоровье вернет. Только в проклятой книге подобных заклятий нет. И быть не может… а вот как сердце к себе привязать чужое, это имелось… знаешь, какое заклятье крепко? — То, которое на крови? — Верно. На человеческой крови. Чем больше пользуешься, тем выше цена. И я заплатила. Купила раба, старика, которому и так недолго оставалось. Убедила себя, что у него и без меня не жизнь, а мучение, и что болезнь его все одно к смерти приведет, только смерть эта будет долгою и болезненной. Он не сопротивлялся. Лежал в круге, глядел… до сих пор помню, как он глядел… а я ему все говорила, что смогу сделать для людей. Только вряд ли поверил… я могла бы отпустить его, но… какая жалость, если ко мне ее ни у кого не было? Вот и пустила кровь. Получилось, как видишь. И вновь она не раскаивалась. Говорила, как оно есть. И от этого становилось совсем не по себе. Подобных откровений, в минуту слабости сделанных, после не прощают. И как быть? Слушать, это да, а после? Бежать? — Царь полюбил меня. Он никого и никогда не любил по-настоящему, а меня вот… только мне эта любовь его была неприятна. И сам он… много старше меня. И некогда был красавцем, давно, да… с той красоты ничего не осталось. Он любил поесть и вином не брезговал. У него дурно пахло изо рта, а зубы были желты. Для всех он был и остался царем, а для меня мужчиной, с которым пришлось разделить ложе. И тут я поняла, насколько ошибалась… если бы он со мной поиграл и отпустил, я была бы свободна. А царица… не бывает бывших цариц, понимаешь? И даже если завтра я сама отрекусь от трона, уеду в монастырь, то не доеду. Мне оставалось терпеть. Держаться. И родить наследника. Хочешь, скажу, во что обошлось это дитя? — Нет. — Правильно… кровь и снова кровь. Больше крови. Больше смерти. Я была молода. Мне казалось, я смогу остановиться в любой момент. Достаточно будет пожелать. Я рожу дитя… мальчика. Наследника. И никто больше не сумеет упрекнуть меня в бесплодии… Она схватила себя за руку, сжала, словно желая причинить боль. — Это они все… деток моих не пожалели… я уж понадеялась, что раз наследника родила, так и примут… и второго… только где они? Были сыновья и не стало… я и поняла, что не дадут моему дитю жить. Третьего, глядишь, и в колыбели удавили б, не побрезговали. Вот и скрывала беременность столько, сколько смогла. А как живот полез, уехала… по монастырям уехала. Я знала, что за мной отправят соглядатаев. И не только их. И я принесла еще одну жертву. Я выкупила жизнь за жизнь. Есть способ. И висящее на мне проклятье поразило ребенка моей сестры. Да, мне стыдно за это. Я не знала, я догадывалась, что так будет, но… я искренне надеялась, что она родит других детей. Вот только проклятье наложили серьезное. Она сама едва не умерла. Более того, умом подвинулась… а может, научилась видеть правду. Стража перекликается. И старые часы на башне отсчитывают три удара. Поздний час. И заметь кто, что царица-матушка в сей час по саду разгуливает, да без свиты, да в компании неподходящей, слухи пойдут. — Как бы ни было, но я поняла, что только так он останется в живых, мой мальчик. Кровь за кровь? У меня не было иной родни. А вот у него… мой муж, как я уже говорила, был кобелем редкостным. И детей незаконных наплодил множество. И если так, то отчего было не воспользоваться? Это не вопрос. Это лишь слова. И тварь рядом прихватывает руку Арееву. Мол, молчи. Молчит. — Я собрала их… кого сумела найти. Неожиданно оказалось, что эти дети понадобились не только мне. Из трех дюжин осталась одна. — Они знают? — Кое-что знают… Но не то, что сами — залог чужой жизни. Мена… черная чума? Проклятье? Пожар и болезни… царевич уцелеет, а кто-то да уйдет. — Да, некоторые умерли, чтобы мой сын выжил. А других убила не я… если бы не боярская жадность, крови бы пролилось много меньше. А еще я привязалась к этим мальчишкам. И мне действительно не хочется, чтобы кто-то из них умер. Но и отменить заклятье не в моих силах. Быть может, в книге отыскался бы способ, но… я не хочу вновь видеть ее. Тварь смотрела снизу вверх, и теперь в желтых глазах ее виделось Арею что-то донельзя человеческое. Мол, ты слушай и думай, сколь опасно связываться с древнею волшбой. Возьмешь в руки и не отвяжешься. — Я знаю, что книгу утащила одна из его девок, отдала Милославу на хранение. Только ведь он был слишком любопытен, чтобы не заглянуть в книгу. Полагаю, тоже говорил себе, что это все — исключительно науки ради… что он лишь изучает… пробует, и вправду ли эффективны древние заклятья. Одна проба, за ней и другая… он увлекся. Она ведь разумна, эта собакообразная тварь. Откуда взялась? Подгорная, как и та, которую Арей изгнал? И хватит ли его новообретенных сил, чтобы справиться с этой? Нет, он не собирается вступать в борьбу, причин пока нет, но исключительно теоретически? Тварь усмехнулась: попробуй. — Все считают меня виновной… конечно, Милослав ведь книжник. Добрейший человек, никогда-то ему власть не нужна была. Как же смог он смуту затевать? Ложно обвинили. Казнили… если бы я побоялась измены, казнили бы не только его… знаешь, кто донес? — Откуда?