— Капитана сейчас нет, сэр, — сообщил стюард, подозрительно косясь на Уоррена. — Он пошел к лорду Стэртону и просил вас подождать. Уоррен попытался сохранять беззаботный вид, однако не скрыл, что все понимает. — А! — протянул он. — Ага! Спасибо, стюард. Ну а как чувствовала себя утром старая скумбрия? То есть… — Хо! — многозначительно отозвался стюард и принялся яростно взбивать подушку. — Ясно, — кивнул Уоррен. — Что ж, мы… пожалуй, сядем. Стюард лениво слонялся по каюте, подбирая отдельные части капитанского гардероба. Гости поняли: Уистлер, побросав все, выбежал в спешке. Наконец стюард неохотно покинул каюту, унося поднос с остатками завтрака. Судя по зловещему взгляду, который он бросил им через плечо, подтверждалось их предположение о том, что красоты природы не побудили капитана Уистлера подняться на мостик и распевать морские песни. — По-моему, он все еще раздражен, — высказал мнение Уоррен. — А дело у нас деликатное, Хэнк. Поэтому говорить будете вы. По-моему, мне лучше не высовываться. — Да уж, — согласился Морган. — Разговаривать буду я. Я не поручусь ни за кого из нас, если капитан войдет и увидит у вас в руках эту бритву. После свидания со Стэртоном он вряд ли будет настроен шутить. Помните, в продолжение всей беседы вы должны молчать. Ни слова, ни движения, если только вас не попросят что-нибудь подтвердить. Иначе я ни за что не отвечаю. Но я не знаю… — Он сел на кожаный стул, взъерошил волосы и стал смотреть в иллюминатор на бледное небо. Залитая солнцем каюта сонно покачивалась на волнах. Однако мира в душе Моргана не было. — Не знаю, — продолжил он, — в состоянии ли я сам сейчас вести такого рода беседу. Пока давайте забудем Вудкока. Пусть хранит свои сведения, и будь он проклят. Но где изумруд? Вот в чем вопрос. — Хэнк, но ведь, в конце концов, это не наше дело, — заметила Пегги, проявив присущую всем женщинам практичность. Она сняла очки в черепаховой оправе с довольным видом человека, решившего трудную задачу, и уложила их в сумочку, решительно щелкнув застежкой. — Я бы на вашем месте не волновалась, старина. Какое это имеет значение? — Как… какое значение?! — Ну да, разумеется, мне безумно жаль лорда Стэртона и все такое; но ведь у него же, как известно, денег куры не клюют. А что он сделал бы с этим изумрудом? Наверняка запер бы в каком-нибудь противном сейфе, и что тогда от него толку?.. А вот фильм Керта — это на самом деле важно. Жаль, что я не мужчина! — пылко воскликнула она. — На вашем месте я бы пытала мерзкого Вудкока до тех пор, пока он не заговорит. Или заперла бы его где-нибудь, как заперли того барона — как бишь его звали? — в «Графе Монте-Кристо», и не давала бы ему есть, только водила бы миской супа перед его носом и хохотала, пока он не расколется. Эх вы, слабаки! — Юная леди, — отозвался Морган, — ваши жестокость и логика скандальны и позорны. Иногда, к моему ужасу, я замечаю подобные черты даже в собственной жене. Не говоря уже о том, что водить миской с супом перед носом. Тараканьей Смерти и хохотать при этом просто невозможно технически, приходится думать и о другом. Не фыркайте. Что произошло на самом деле? Фактически, мы украли изумруд старика Стэртона, и ответственность лежит… Что там за шум? — Он даже подскочил на месте. Уже несколько мгновений Морган сознавал, что где-то рядом с ним раздается низкое, мерное шипение. В теперешнем состоянии это шипение показалось ему в точности похожим на зловещий свист в темной спальне, который слышал доктор Ватсон в рассказе «Пестрая лента». На самом же деле это шипела автоматическая противомоскитная пушка «Русалка». — Керт, — Пегги с подозрением крутанулась к нему, — что вы на сей раз затеяли? — Удобная вещица, — объявил Уоррен. Он находился в каком-то лихорадочном возбуждении. Глаза его сияли; он склонился над противомоскитной пушкой, сверкающей серебром и эмалью. «Русалка» представляла собой длинную хитроумную трубку со множеством выемок и кнопок. Из сопла, как и было заявлено в рекламе, вырывалась тонкая струя тараканьей морилки; она лилась прямо на бумаги капитана, лежащие на письменном столе. Уоррен передвинул трубку. — Видите, все кнопки подписаны. Вот «разбрызгиватель» — это то, что я нажал сейчас. Можно пустить жидкость «вполсилы» и на «полную мощность»… Пегги закрыла рот рукой и захихикала. Ее внезапная радость еще больше расстроила Моргана. Кроме всего прочего, воняла жидкость неимоверно. — Выключите эту чертову штуку! — простонал он, когда тонкая струя жидкого инсектицида заблестела совсем рядом с ними. — Нет-нет, болван, не цельтесь в платяной шкаф! Ну вот, теперь вы облили парадную форму капитана. Отведите ее в сторону… — Ладно, ладно, — проворчал Уоррен. — Не беспокойтесь! Я просто испытывал пушку… Видите, всего лишь надо нажать на звоночек, и… Почему же она не выключается? Эй! Нажатие на кнопочку и правда покончило с разбрызгиванием. Вместо этого из сопла «Русалки» пошла мощная струя, которую инженеры-конструкторы устройства обозвали «вполсилы». Уоррен беспомощно заглядывал в сопло и одновременно с каким-то неистовством жал на все кнопки подряд. Однако преуспел только в том, что зажег электрическую лампочку. — Дайте эту штуковину мне — сейчас же! — приказал Морган. — Я ее выключу. Да сделайте же что-нибудь! Она все зальет этой тараканьей морилкой! Не цельтесь в себя, идиот вы законченный! Отверните в сторону… О господи, нет, только не туда! Не на койку капитана! Бога ради, держите ее подальше от капитанской койки… Нет, подушкой ее не заткнешь. Да не в постель, болван! Вы просто… — Ну, все же лучше, чем залить всю комнату, правда? — Голова Уоррена вынырнула из светящегося облачка инсектицида. — Да ладно вам. Не волнуйтесь так, не то вас удар хватит. Сейчас выключу. Сейчас… Он уклонился от руки Моргана и с дьявольским выражением на лице бросился на середину комнаты. — Нет, не надо. Я включил эту штуку, и я же, с Божьей помощью, ее выключу! — Он размахивал «Русалкой», шипящей, словно энергичная кобра. — И вот эту дрянь должен рекомендовать мой дядя? Дешевка! Не выйдет! Я найду Вудкока и все ему скажу! Я нажимал все паршивые кнопки… — Хватит разглагольствовать! — перебил его Морган, задыхаясь в едком, вонючем облаке; в каюте стало трудно дышать. — Сделайте что-нибудь. Направьте струю в иллюминатор… — Я знаю, что я сделаю! — вскричал Уоррен, входя в раж. — Я все понял! Надо включить хреновину в полную силу, и она сразу выключится. Вот именно! Если Вудкок говорил правду… Вудкок действительно говорил правду и имел законное право гордиться своим детищем. Струя жидкого инсектицида вырвалась из сопла с силой и яростью пожарного шланга. Не мог мистер Вудкок пожаловаться и на точность удара. Обжигающая струя со свистом пронеслась по каюте и угодила прямиком в лицо капитана, сэра Гектора Уистлера, который как раз в тот момент открыл дверь. Морган закрыл глаза. Менее всего ему хотелось смотреть на лицо капитана Уистлера. Уж скорее он взглянул бы на горгону Медузу. Более того, ему хотелось напрячь все свои силы, ускользнуть из каюты и бежать куда глаза глядят. Но зловещее шипение «Русалки» заставило его приоткрыть один глаз и посмотреть — но не на Уистлера, а на Уоррена. Уоррен первым обрел дар речи. — Я ничего не мог поделать, капитан! — взвизгнул он. — Клянусь всем, что есть святого, я бессилен! Я испробовал все. Нажимал на все кнопки, но она не выключается. Смотрите! Сейчас я вам покажу. Смотрите!.. Раздался резкий щелчок. «Русалка» всхлипнула, заклокотала, и струя инсектицида немедленно иссякла. Кошмар прекратился. Блестящая трубка снова стала такой же безобидной, как и прежде. Впоследствии Морган осознал, что их спасло лишь чудо. Вглядевшись в коридор поверх капитанского плеча, он заметил изумленное лицо Вал вика. Только одна фраза: «Так, значит… это… вы!» — успела сорваться с дрожащих от бешенства губ капитана «Королевы Виктории». И тут же мощная рука Вал вика зажала ему рот. Одновременно норвежец другой рукой ухватил обезумевшего капитана за брючный ремень и втащил его в каюту, захлопнув дверь ногой. — Пыстро! — проревел Валвик. — Отфлеките ефо чем-нипуть, шштопы он остыл, иначе он пософет перфофо помощника, и токта — рас-тфа — мы все окашемся са решеткой! Я тико исфиняюсь, Старый Морж, но у меня не пыло трукофо фыхота… — Нахмурившись, он бросил на Уоррена укоризненный взгляд: — Ф икрушки икрались, а? Нашли фремя! После тофо как я из сил фыпился, шштопы успокоить старину Морша и расскасать, чем мы санимаемся, не фремя тля икры. Ну, хорош! Чем это тут так фоняет? — Всего-навсего морилка от тараканов, капитан, — упрямился Уоррен. — Подумаешь, всего-навсего тараканья морилка! Судорога сотрясла мощное тело капитана Уистлера; неповрежденный глаз вылез из орбиты, но его протесты угасли втуне под мощной ладонью Валвика, запечатавшей его уста. И все равно Валвику пришлось зажимать ему рот обеими руками. — Шестно, Старый Морж, это рати тфоей ше польсы! — умолял Валвик, таща капитана за стол и насильно усаживая на стул. Ответом ему послужил фонтан невнятных звуков, словно под землей заработал гейзер. — Инаше ты сейшас стелал пы шшто-нипуть такое, о чем потом пришлось пы пошалеть. Эти госпота все опъяснят; ручаюсь! Если обещаешь ситеть тихо, я тепя отпущу. Ты мошешь скасать им фсе, шшто тумаешь о них, если тепе путет лехше, только ничефо не телай. Иначе притется тепя утихомирить… Кофорю тепе, фсе рати тфоей ше польсы! Ну, смотри. Ты — шелофек слофа. Ну как? Ответом ему послужило согласное мычание — капитан Уистлер склонил голову, словно умирающий гладиатор. Валвик отошел назад и убрал руку. Последующие полчаса Морган с удовольствием вычеркнул бы из своей жизни. Сказать, что это была нервотрепка, значило ничего не сказать; ибо как можно не упомянуть о тех неуловимых нюансах, которые, по мнению мистера Лесли Перригора, являются солью классической драмы. Речи и поведение капитана были исполнены поистине классической мощи; он часто хватался за шею и устремлял дрожащий перст на Уоррена, словно Макбет, увидевший призрак Банко, и беспрестанно повторял: — Говорю вам, он сумасшедший! Он пытался меня отравить! Он одержим манией человекоубийства! Вы что, хотите, чтобы он перерезал всех моих пассажиров? Почему вы не разрешаете мне посадить его под замок? Если в конце концов возобладали более трезвые намерения, то лишь благодаря некоему обстоятельству, которое в тот момент не пришло Моргану в голову. Он вынужден был признать: у капитана Уистлера имеются веские причины для недовольства. Помимо физического ущерба и ущемления личного достоинства (струя из «Русалки» угодила прямиком в поврежденный левый глаз Уистлера, словно стрела, пущенная из лука меткой рукой), у капитана были все основания жаловаться и на вездесущую жидкость от насекомых. Вся каюта была ею залита. Призрачное марево окутывало парадную форму капитана; морилка пропитала его постель, одеяла, подушки, простыни; вокруг его ботинок образовалась лужица; вахтенный журнал благоухал, от деловых бумаг капитана остались одни намеки и воспоминания. Короче говоря, можно было смело спорить на что угодно, что еще долгие месяцы ни один таракан не осмелится приблизиться ни к чему принадлежащему капитану Уистлеру. Тем не менее Морган был изрядно изумлен, когда через короткий промежуток времени — через полчаса — капитан снизошел до того, чтобы выслушать их объяснения. Правда, он швырнул автоматическую электрическую противомоскитную пушку «Русалка» на пол посреди комнаты и яростно растоптал ее ногами. Правда, он ни на йоту не отступился от своего заявления, что Кертис Уоррен — опасный сумасшедший, который скоро перережет кому-нибудь глотку, если на него не наденут смирительную рубаху. Но — читатель сам решит, благодаря ли задабриванию и лести Пегги или же по другой причине, которая вскоре будет указана, — через полчаса капитан все же согласился предоставить Уоррену последний шанс реабилитироваться. — Всего один шанс, — объявил он, наклоняясь вперед на стуле и хлопнув рукой по столу, — и это все!!! Еще одно подозрительное движение — касается не только его, но и всех вас — всех вас, понятно? — и он отправляется под арест! Вот мое последнее слово. — Не спуская с них взгляда, Уистлер откинулся назад и принялся пить лекарство в виде виски с содовой, которое ему принесли. — А теперь, если не возражаете, перейдем к делу. Во-первых, вот что. Мистер Морган, я обещал делиться с вами всеми полученными сведениями, потому что считал, что по крайней мере вы находитесь в здравом уме. Что ж, кое-какие сведения я получил, хотя, признаюсь, они меня изрядно озадачили. Но прежде чем я поделюсь новостью с вами, я хотел бы кое-что заявить. И молодой маньяк, да и вы трое причинили мне больше забот, чем было у меня когда-либо на борту управляемого мною судна. Я просто готов вас всех растерзать!!! От вас столько хлопот, сколько от всех остальных пассажиров, за исключением вора, который украл изумруд. Но, в своем роде, вы тоже замешаны в эту историю… «Осторожно», — подумал Морган. — Но дело прежде всего. И раз уж вы сами изъявили готовность мне помочь… Вы уверены, что за дверью никто не подслушивает? Старик так подозрительно озирался, что Валвик высунулся за дверь, проверил, нет ли кого в коридоре, а потом задернул все иллюминаторы. Пегги серьезно сказала: — Капитан, по-моему, вы даже не представляете, насколько мы были бы рады помириться с вами и уладить недоразумение. Если мы чем-нибудь можем вам помочь… Уистлер помялся. Потом сделал еще один глоток виски и нехотя признался: — Я только что видел его светлость. Друзья поняли, что капитан в отчаянном положении. — Он… м-м-м… в ярости, потому что изумруд не был застрахован. Вообразите, старая калоша имела наглость заявить, что я был пьян и халатно отнесся к своим обязанностям! Гром и молния! Прямо так и сказал!!! Заявил, что этого бы не произошло, если бы слон остался у него… — Вы ведь не нашли его — случайно, а? — уточнил Морган. — Нет!!! Я обыскал судно вместе с пятнадцатью отборными людьми от носа до кормы, но не нашел слона, вот так-то, молодой человек! А теперь замолчите и слушайте. Я не думаю, что он подаст на пароходство в суд. Однако следует учитывать и юридический аспект дела. Вопрос в следующем: виновен я или нет в преступной халатности? С юридической точки зрения изумруд находился в моем владении, хотя я и не успел запереть его в сейф. Покажите мне того увальня, — здоровый глаз капитана Уистлера налился кровью, — который говорит, что я виновен в небрежном обращении — в неосторожности, повлекшей за собой несчастный случай! Просто покажите мне его, и все. Я только на него взгляну, и он пожалеет о том дне, когда его папаша начал ухаживать за его мамашей! Как я могу быть виновен в небрежном обращении, если сзади на меня напали четверо вооруженных мерзавцев и оглушили бутылкой? Виновен ли я? О нет! — Капитан Уистлер подкрепил речь выразительным жестом, достойным самого Марка Туллия Цицерона. — Нет, я не виновен. Так вот. Если кто-нибудь убедит старика Стэртона в том, что на меня напали, а я не мог защититься… Помните, я не хочу, чтобы вы говорили, будто вы видели, как на меня напали. Если начнете лгать, то — провалиться мне на этом месте! Лгать я и сам умею. Но если бы вы сказали ему, что, исходя из ваших собственных наблюдений, готовы поклясться, что я стал жертвой подлых негодяев, напавших на меня из-за угла… В общем, деньги для него почти ничего не значат; я почти уверен в том, что он не подаст в суд… Ну как? — поинтересовался капитан, внезапно понижая голос до своего поразительно нормального тона. Все хором заверили его, что согласны. — Так вы сделаете это? — переспросил Уистлер. — Капитан, я сделаю больше, — серьезно заявил Уоррен. — Я назову вам имя сукиного сына, у которого этот изумруд находится сейчас. — Что-о? — Да. Я ничего не утаю. Итак, человек, у которого в данную минуту находится изумруд, — сообщил Уоррен, наклоняясь вперед и тыча пальцем в лицо капитана, — не кто иной, как подлый преступник, который выдает себя на нашем корабле за доктора Оливера Харрисона Кайла. Душа Моргана, испустив глубокий стон, вылетела из тела и стала с шумом колотиться крылышками в иллюминатор. Он думал: «Все кончено. Это конец. Сейчас старая скумбрия испустит вопль, рассвирепеет и позовет на помощь». Морган ожидал от капитана многих странных, возможно многоэтажных, замечаний. Он ожидал, что капитан прикажет принести смирительную рубаху. В сущности, он ожидал чего угодно, но только не того, что произошло на самом деле. Добрую минуту Уистлер молча смотрел на них, прижав платок ко лбу. — Как, и вы тоже? — спросил он. — Вы тоже так считаете? — Голос его был исполнен благоговейного трепета. — Как говорится, устами младенцев… и сумасшедших. Но погодите. Я забыл вам показать. Собственно, за этим я вас сюда и позвал. По-моему, это вранье. Не представляю, как такое возможно… Но раз уж даже психи и маньяки заметили… Сдаюсь. И потом, может быть, там совсем другой смысл. Я в это не верю. Я сам потихоньку схожу с ума. Вот! Вот! Прочтите! Он бросился к письменному столу и принялся рыться в бумагах. — Вот почему я хотел вас видеть. Она пришла сегодня утром. — Он вытащил радиограмму, благоухающую жидким инсектицидом номер два, и протянул ее Моргану. Вот что в ней говорилось: «Капитану парохода „Королева Виктория“, открытое море. Правительственные агенты сообщают 25 марта в пригороде Вашингтона найден неизвестный при смерти. Возможно стал жертвой автокатастрофы сотрясение мозга. Документы удостоверение личности метки на одежде отсутствуют. Пациент в коматозном состоянии направлен в больницу. Две недели в бреду до вчерашнего дня. Несмотря бессвязную речь утверждает что является лицом находящимся у вас на борту. Федеральный агент полагает преступник виновный делах Стелли и Макги. Федеральный агент полагает также врач самозванец на вашем корабле. Весьма известная персона никакой огласки ошибки в опознании быть не должно иначе осложнения стороны медиков всестороннее внимание…» Морган присвистнул. Уоррен, читавший из-за его плеча, восхищенно хлопнул его по спине. — Вы тоже пришли к такому выводу? — осведомился капитан Уистлер. — Если в этой радиограмме правда, я не знаю, что и думать. На борту «Королевы Виктории» нет другого врача, кроме доктора Кайла, не считая, конечно, судового врача, но он работает со мной уже семь лет. «Случай пока неясен. Во избежание ошибки никого пока не арестовывать. Посылаю инспектора Патрика. Он лично знает обвиняемого. Патрик плывет на пароходе „Этруска“, который прибывает в Саутгемптон на день раньше вас. Прошу содействовать расследованию. О результатах известите. Арнольд, комиссар полицейского управления Нью-Йорка». — Ха-ха! — Уоррен горделиво выпятил грудь. Затем взял у Моргана радиограмму и торжествующе помахал ею над головой. — Что, капитан, вы и теперь назовете меня сумасшедшим? Ну, давайте же, назовите, если можете. Господи! Я же знал, что я прав. Я его вычислил… — Каким образом? — удивился капитан Уистлер. Уоррен осекся. Он чуть не попался в расставленный капкан, причем шел туда добровольно и с песнями! Сказать, почему он считал виновным доктора Кайла, Уоррен как раз и не мог, не имел права! Морган похолодел. Он увидел, как остекленели глаза его молодого компаньона. Молчание становилось тягостным…