4. Невидимка. 5. Семь бритвенных лезвий. 6. Семь радиограмм. 7. Устранение. 8. Телеграфный стиль». — Я совершенно ничего не понимаю, — признался он. — Первые два ключа можно толковать как угодно… Погодите, сэр! Не надо возмущаться! Говоря «можно толковать», я имею в виду себя. А третий ключ… он внушает мне тревогу… А что насчет семи бритвенных лезвий? Мы не находили семи. — Вот именно, — прогудел доктор, поднимая вверх вилку, словно это все и объясняло. — Суть в том, что, видите ли, бритвенных лезвий, скорее всего, было семь. Вот в чем суть. — Хотите сказать, что нам надо было поискать остальные? — О нет! Скорее всего, остальные Цирюльник выкинул. Главное, вам необходимо помнить, что их было семь. А? — И потом, — продолжал Морган, — какие семь радиограмм? Что за семь радиограмм? В моем рассказе я упомянул только о двух… — А, здесь мне необходимо объясниться. — Доктор Фелл пронзил вилкой сосиску. — Семь — число мистическое; округленное, целое, наводящее на определенные мысли; число с любопытной историей. Я использую число «семь» в аллегорическом смысле, вместо слова «несколько», потому что мы сошлись на том, что их было несколько. Самое интересное, что я вовсе не имею в виду те радиограммы, которые вы читали. Тех вы не видели. Ведь это очень важно, верно? — Будь я проклят, если что-нибудь понял, — заявил Морган, потихоньку закипая. — Если мы их не видели… — Продолжайте ваш рассказ, — попросил доктор, взмахнув длинными пальцами. — Я почти уверен: еще до того, как вы закончите ваш рассказ, мне удастся дополнить мой список еще восемью ключами-подсказками — всего, значит, их будет шестнадцать, — при помощи которых мы решим и закроем ваше дело. Морган откашлялся и заговорил. ЧАСТЬ ВТОРАЯ Глава 13 ДВА МАНДАРИНА Среди легкомысленных хроникеров чрезвычайно популярен следующий прием: в самый ответственный момент они принимаются размышлять о роли в жизни людей и во всемирной истории совершенно незначительных происшествий, пустячных случаев, оговорок и так далее. Иногда договариваются до того, что в гибели Трои в конечном счете виновен чистильщик сапог царя Приама. Естественно, это полная ерунда. Так, подобный историк не преминул бы заметить, что в тот момент, когда Керта Уоррена поместили в обитую войлоком камеру на нижней палубе, больше никаких трагических происшествий на борту «Королевы Виктории» не произошло. За исключением одного маленького обстоятельства: в тот день наши заговорщики по крайней мере один раз — если бы они тогда только знали! — были на волосок от того, чтобы поймать Слепого Цирюльника. Автор настоящей хроники так не считает. Мужчины обычно неуклонно, словно струя жидкого инсектицида из сопла автоматической противомоскитной пушки «Русалка», следуют курсом, заданным их характерами, и никакой гвоздь от подковы не в силах повлиять на их судьбу. Читатель, наверное, уже понял, что Кертис Уоррен был довольно порывистым молодым человеком, в высшей степени поддающимся внушению. Не попади он в эту переделку, так с ним непременно случилось бы что-нибудь иное. Sic volvere parcoe![8] Дабы утешить друга в неволе, которую они не могли с ним разделить, Пегги Гленн снабдила его полной до краев бутылкой виски, а Генри Морган — одним из своих старых детективных романов. Таким образом, между прочим, каждый проявил собственный характер. Если кто-то скажет, будто Морган мог бы быть осмотрительнее, то вскоре станет ясно, как обременен он был собственными мыслями. Морган столь яростно негодовал, что почти забыл об осторожности. Кроме того, посовещавшись с Пегги, он пришел к следующему выводу: если уж такой неистовый буревестник, как Кертис Уоррен, сумеет попасть в беду, будучи запертым в обитой войлоком камере, то где же тогда, черт возьми, он будет в безопасности? Но оставим философствование и перейдем к делу. После трогательной сцены прощания три дюжих матроса водворили Уоррена под замок. Правда, сразу после этого двум матросам пришлось обратиться к врачу, чтобы тот залатал их изрядно попорченные физиономии. За недостатком места пропустим продвижение конвоя с арестантом вниз, от капитанской каюты до нижней палубы. Их движение напоминало беспорядочное огненное колесо, катящееся по трапам, отчего пассажиры бледнели и, словно зайцы, спешили укрыться в своих каютах. Последний рывок — и Уоррен оказался в камере. Дверь за ним захлопнулась. Изрядно ощипанный, но непобежденный, он продолжал трясти решетки и осыпать колкостями измученных матросов. Пегги заливалась горючими слезами, наотрез отказываясь покинуть друга. Даже заявила, что если ей не позволят остаться с Уорреном, то она так лягнет капитана Уистлера в какое-нибудь жизненно важное место, что сама попадет под стражу. Морган и Валвик, также верные друзья, поддержали ее. Если Старый Морж решил, будто Уоррен спятил, значит, они тоже психи! Оба настаивали, что тоже имеют право быть заключенными под стражу. Но тут у Уоррена, видимо, случилось временное просветление, а может, ему просто захотелось сделать красивый жест, но он, во всяком случае, заявил, что и слышать не хочет о таких жертвах. — Так держать, старина! — угрюмо произнес Кертис и мужественно пожал руку Моргану, просунув ладонь между прутьями решетки своей темницы. — Цирюльник еще на свободе, и вам нужно найти его. И потом, надо помочь дядюшке Пегги с его марионетками. Так держать! Мы еще прищучим Кайла! То, что Уистлер в конце концов не согласился с требованием друзей отправить их в тюрьму вместе с Уорреном, Морган впоследствии приписал желанию капитана сделать из них свидетелей вероломного на него нападения ночью. Однако в то время такое объяснение не пришло ему в голову, иначе он попытался бы шантажировать капитана отказом свидетельствовать в его пользу; а самому капитану Уистлеру, как станет ясно позднее, не пришлось бы выслушивать колкости и издевки желчного старика лорда Стэртона. В тот момент трое заговорщиков понимали только одно: их союзник сидит под замком в недрах корабля, вдали от роскошных салонов и прогулочной палубы, в темном коридоре, пропахшем машинным маслом и освещаемом лишь тусклой лампочкой, за дверью со стальной решеткой, за которой он стал похож на короля Ричарда в изгнании. Караулить узника посадили флегматичного матроса со свистком. Он сидел на стуле и читал «Голливудские романы», так что возможность побега равнялась нулю. Однако нет худа без добра. Судовой врач, настроенный довольно скептически, вовсе не верил в безумие Уоррена, однако по долгому опыту знал, что капитану Уистлеру лучше не перечить, пока тот не утихомирится. Врач не возражал против того, чтобы маньяка снабдили сигаретами и чтивом. Если он и заметил бутылку виски, которую Пегги засунула в журналы, свернутые трубкой, то не показал виду. Вкладом Моргана в передачу узнику была пачка сигарет «Голд флейк» и один из его старых романов под названием «Игра окончена, напарник!». Всем, кто пишет детективные романы, должно быть известно: подробности более ранних произведений выветриваются из памяти автора еще быстрее, чем они улетучиваются из памяти читателей. Морган, в общем, помнил, о чем шла речь в той книге. Главным героем в ней был лорд Джералд Дерревал, известный в районе клубов Вест-Энда как состоятельный бездельник, прожигатель жизни и спортсмен. Однако в Скотленд-Ярде он проходил под леденящей душу кличкой Блуждающий Огонек. Будучи джентльменом-взломщиком, лорд Джералд принес полиции немало хлопот. Его захватывающие побеги из-под усиленной стражи заставляли Гарри Гудини бледнеть от зависти. По сравнению с лордом Джералдом Гудини выглядел дилетантом, «сапожником», который выходит из тюрьмы только для того, чтобы предстать перед судом. Разумеется, на самом деле за лордом Джералдом не числилось ничего серьезного. Что он такого делал? Обчищал мерзавцев, которые самым пошлым образом нажили состояние нечестным путем. Образ лорда Джералда получил высокие оценки в социалистической прессе, такой популярной в наши дни. Кроме того, его грехи искупались любовью к красавице Сардинии Трелони. В конце книги лорд Джералд ловил настоящего негодяя, который пытался повесить убийство на него, и мирился с инспектором Дэниелсом, своим заклятым врагом, тупицей и разиней, который так часто попадал впросак, что, даже жалея его, читатель невольно удивлялся, как это он ухитрился устроиться на работу в полицию. Увы, все эти подробности испарились из памяти Моргана, иначе он понял бы, что, в сочетании с бутылкой «Старого Роба Роя», роман представляет в руках Кертиса Уоррена настоящий динамит. Возможно, разумнее было бы снабдить узника железнодорожным справочником Брэдшо или сборником проповедей. Но что сделано, то сделано, и потом, философские ремарки по данному вопросу уже высказывались. После того как Пегги со слезами на глазах сказала узнику последнее прости, а Морган и Валвик обменялись с ним рукопожатием, друзья, мрачные как тучи, пошли наверх, к капитану. — Скашите шестно, — начал Валвик, выходя на залитую солнцем шлюпочную палубу, которую Уоррену запрещено было видеть, — по-фашему, мы пыли прафы или софершили ошибку? Это фам не шуточки. Если они скасали, шшто фсе пассаширы на месте, токта я не понимаю, как кто-то мошет пропасть. Мошет, мы тумаем, шшто упийство пыло, а на самом теле никакофо упийства и не пыло. — Говорю вам, мы правы! — отрезал Морган. — Мы правы, но нам необходимо каким-то образом доказать свою правоту. Во-первых, я постараюсь как можно хладнокровнее убедить в этом Уистлера. Я заставлю его сделать сравнительный анализ крови на лезвии бритвы и на матрасе. Анализ может сделать судовой доктор или, может быть, доктор Кайл… — Кайл? — Пегги изумленно уставилась на него. — Но ведь он… — Когда же вы, наконец, возьметесь за ум? — устало сказал Морган. — Давайте забудем эту версию раз навсегда. Неужели вы не понимаете, что Кайл — единственный человек на всем корабле, который просто не может быть виновным? — Почему? — Потому что у него одного есть железное алиби, старушка. Послушайте, шкипер, вы совершенно уверены в честности вашего приятеля, у которого болели зубы, — ну, того боксера, Грозы Бермондси? Уверены? Отлично. А теперь припомните, что он говорил. По его словам, он всю ночь глаз не спускал с двери каюты доктора Кайла, а также слышал шум на палубе… Погодите-ка. Пегги, ведь вы об этом не знали, верно? Морган вкратце пересказал ей сведения, полученные от Грозы Бермондси, а заодно просветил и Валвика, сообщив ему показания Перригоров. — Значит, что получается? Слепой Цирюльник украл оставшуюся часть фильма и убил девушку в то время, когда на палубе разразился скандал. Всю ночь в каюту доктора Кайла никто не входил и оттуда тоже никто не выходил. Так как он мог незаметно выйти и потом вернуться к себе? Ничего не сходится. — Хэнк, это у вас ничего не сходится, — язвительно парировала Пегги. — Может, его вообще не было в своей каюте! Железное алиби? Ха! Подумаешь! Все железные алиби в конце концов оказываются ложными. Морган сделал протестующий жест: — Ладно. Это легко проверить. Мы сразу же приступаем к решительным действиям и, во имя Господа, докажем, что правы! Вот вам поручение, капитан. Отправляйтесь к вашему другу, Грозе Бермондси, и допросите его. Еще найдите коридорного стюарда и задайте ему любые вопросы, какие сочтете нужным… — И все? — спросил Валвик, почесывая затылок. — И все. Мы докажем нашу правоту! — После того как Валвик, пробормотав что-то под нос, заковылял прочь, Морган повернулся к Пегги: — А я тем временем дожму Уистлера с анализом крови. Я поклянусь, что кровь человеческая; и если окажется, что так оно и есть, мы укажем ему на следующее обстоятельство: невозможно потерять столько крови и утром представиться совершенно здоровым. Никто не признался, старушка! Затем мы сами совершим обход всего судна, если понадобится. Мы им покажем! — И он довольно злобно оглядел шлюпочную палубу, которая в этот час была полна пассажирами. Триумфальное шествие Уоррена в тюрьму происходило ниже, да и вели его кружным путем, однако новость уже разнеслась по кораблю, и палуба гудела от пересудов; время от времени слышался женский визг. Томные фигуры в шезлонгах, вышедшие погреться на солнышке, стряхнули сон и отбросили пледы; картежники застыли с картами в руках, а двое теннисистов, забыв об игре, сошлись у сетки и оживленно беседовали. Первая красавица — на кораблях всегда бывает одна такая — убрала с лица профессиональную улыбку; берет сполз у нее на одно ухо, незажженная сигарета была забыта. Она жадно склонилась к группе обожателей и слушала потрясающий рассказ. Красавица стояла на платформе у спасательной шлюпки, и ее кричащий ярко-зеленый шарф развевался по ветру. Высоко у них над головами, над одной из трех громадных черных труб, над которой курилась тонкая струйка дыма, послышался такой резкий и мощный свисток, словно объявили тревогу. Все с нетерпением ожидали сигнала на ленч. Кое-где слышался смех. Морган нахмурился. Уистлер был у себя; злость он вымещал на стюарде, который пытался навести в капитанской каюте подобие порядка. — Больше я не намерен ничего обсуждать, — заявил Уистлер. — Возможно, я поспешил. Не стану утверждать обратное. Однако я действовал в пределах моих полномочий и буду держать молодого пьяницу или сумасшедшего под замком до тех пор, пока не сочту нужным его выпустить. Не стану обсуждать его слова. Но смотрите, во что он превратил мою каюту! Вы только оглядитесь по сторонам, а потом говорите, имел я право поступить так, как поступил, или нет. — Он упрямо выпятил вперед подбородок и уперся кулаками в бедра. Его здоровый глаз зловеще сузился, а золотые галуны на рукавах сверкнули. Однако друзьям почему-то не было страшно. Внезапно капитан переменил тему: — Ну, давайте же! Мы одни. Вам нет нужды защищать вашего друга. В чем тут правда? Наступила тишина, только слышно было, как у капитана из носа со свистом вырывается воздух. — Капитан, что это значит? — ошеломленно спросила захваченная врасплох Пегги. — На самом деле вы не считаете Керта сумасшедшим? Ох, какой же вы негодяй! После того, как вы приказали своим людям избить его… после того, как они поволокли его… — Мадам, мне нужна правда. Правда, только и всего. В моем положении… — Послушайте, капитан, — заговорил Морган после небольшой паузы, во время которой Уистлер стиснул зубы, — в чем дело? Случилось что-то еще? — Почему бы это? — Я только так спросил… — Морган быстро оглядел каюту и увидел разгадку. У дверцы платяного шкафа лежало окровавленное постельное белье, скатанное в ком; простыня, обмотанная вокруг испачканного кровью одеяла. — Значит, — продолжил он, — стюард обнаружил нечто странное в каюте, соседней с каютой Керта? Вошел и обнаружил, что на койке постельное белье все в крови? И доложил об этом вам? Превосходно. Вот бритва, которой было совершено убийство. — Он вынул бритву из кармана и выложил ее на стол; Уистлер все это время пристально смотрел на него. — Теперь все прекрасно. Сказать, что вы натворили? Вы обозвали невинного человека лжецом и сумасшедшим и отправили его под арест. Если старик Стэртон может всего лишь обвинить вас в преступной халатности, повлекшей за собой потерю пятидесяти тысяч фунтов, то представляю, как развеселится начальство вашего пароходства, узнав о вашем самоуправстве! — Неожиданно для себя Моргану стало жаль старую скумбрию. Настойчивый внутренний голос твердил ему: в конце концов, все произошло по их вине. Он злился на обстоятельства, которые словно сговорились, чтобы скрыть истину, казавшуюся ему непреложной. — Убийство!!! — Им показалось, что капитан задыхается. — Убийство! И вам хватает наглости стоять здесь и болтать со мной об убийстве, когда на корабле не обнаружено ни одного пропавшего? Где убитый?.. И нечего пугать меня тем, что подумает мое начальство. Я поместил этого психа под арест за нарушение дисциплины. Вот и все. Карать нарушителей дисциплины — мое право! На судне мое слово — закон, и любой морской суд… — Однако из этого выйдет хорошая история для газет, — заметил Морган. — «Защита капитана Уистлера!» «Подлый негодяй напал на меня с противомоскитной пушкой!» А уж как порадуется пароходство «Зеленая звезда»! Да, точно порадуется. На ваш счет. Казалось, капитан слегка затрепетал. — Неужели нет на свете справедливости? — неожиданно спросил он, обводя каюту бараньим взглядом. — Неужели на всем белом свете нет справедливости? Что я такого сделал, чем заслужил все это? — И тут капитан произнес страстную, пылкую, хотя и довольно патетическую, речь, для которой у него, вне всякого сомнения, были основания. Его речь была исполнена поистине библейской мощи. Капитан Уистлер подробно перечислил все свои невзгоды. Вначале на него нападают замаскированные незнакомцы, вооруженные кинжалами и бутылками. Незастрахованные драгоценности, принадлежащие таким-растаким виконтам (далее следовали многочисленные пожелания в адрес виконта и всех его родственников), украдены! Вор и убийца прикидывается почтенным врачом с Харли-стрит, к тому же проник за капитанский столик. В каютах загадочным образом возникают пропитанные кровью одеяла и бритвы; исчезнувшие женщины на самом деле не исчезают; племянники знаменитых американских политиков вначале сходят с ума на почве географии и молотят всякий вздор о медведях, а затем впадают в буйное помешательство. На него, капитана, кидаются с противомоскитными пушками! Его пытаются отравить и зарезать — угрожают опасной бритвой. Беспристрастный слушатель, несомненно, решил бы, что ситуация на борту «Королевы Виктории» безнадежна. Беспристрастный слушатель сказал бы, что данное судно избрано местом проведения ежегодного съезда древнего ордена колдунов и что ребятки решили немножко порезвиться. Капитан Уистлер заявил, что с него хватит. Он сильный человек, но предпочел бы, чтобы его скормили акулам. — Я вас понимаю, — согласился Морган, который чувствовал себя неловко. Тайфун начал стихать, и капитан трясущимися руками попытался налить себе виски. — Хотите верьте, хотите нет, нам все случившееся так же неприятно, как и вам. Поэтому первое, что мы должны сделать… — Делать нечего, — обреченно возразил капитан, — разве что напиться. — …мы должны объединить усилия и начать распутывать зловещий клубок. И вот вам гарантия нашей верности. Мы пойдем вместе с вами к Стэртону и полностью обелим вас в его глазах. Мы скажем, что видели, как на вас напали — внезапно, из-за угла, так что возможности защищаться у вас не было. Ведь так оно и было на самом деле… — Вы серьезно? — Капитан насторожился. — Будь я проклят, если попрошу вас об одолжении, но, раз вы сами предлагаете… если вы сумеете… друг, я все для вас сделаю. Даже выпущу вашего психа из камеры. Морган задумался.