– Не хочу. Глаза Юлии опасно сузились. – Что значит «не хочу»? Вы взяли нас в заложники, под окнами собралась полиция, а неизвестный заперся в туалете. Это может быть кто угодно. Сделайте так, чтобы вас уважали! Вы должны быть успешным грабителем! Иначе все будут указывать вам, что надо делать! – Но ведь вы сами указываете, что мне делать… – попытался возразить грабитель, но Юлия тотчас его перебила: – А ну быстро прострелите замок! Грабитель уже был готов сделать, что ему говорят, но не успел. Послышался тихий щелчок, ручка двери медленно повернулась вниз, из туалета раздался голос: – Не стреляйте. Пожалуйста, не стреляйте. Из туалета вышел мужчина, одетый в костюм кролика. Вернее, если уж быть точным, частично одетый. А именно – на нем была маска в виде кроличьей головы, трусы и носки. Судя по всему, лет ему было пятьдесят, а его телосложение, мягко говоря, не располагало к подобному минимализму в одежде. – Не надо, пожалуйста, я всего лишь выполняю свою работу! – воздев руки, со стокгольмским выговором заверещал мужчина из-под кроличьей головы. По всему выходило, что он стокгольмец. Настоящий, из самого Стокгольма, а не такой, что в речи Джима и Джека служил синонимом слова «идиот». (Это, разумеется, не исключало того, что мужчина мог быть форменным идиотом, – в конце концов, мы в свободной стране.) Он не был стокгольмцем и в том смысле, который вкладывала в него Эстель, подразумевая определенный семейный уклад, который, впрочем, вовсе не осуждала (а даже будь он из тех стокгольмцев, то и тут, безусловно, ничего такого нет!). Он был самым обычным стокгольмцем, который в ужасе прокричал из-под кроличьей головы: – Анна-Лена, скажи им, чтобы не стреляли! Все замолчали, особенно Рогер. Он посмотрел на Анну-Лену, та посмотрела на Кролика и заплакала. Избегая встречаться с Рогером взглядом, она барабанила пальцами по бедрам. Анна-Лена не припоминала, когда в последний раз могла чем-то удивить Рогера, что совершенно понятно, ведь они были женаты не первый год. И совершенно понятно, что у каждого человека должно быть в жизни что-то, вернее, кто-то, в кого можно верить и на кого положиться. Анна-Лена знала: в то самое мгновение для Рогера все рухнуло. – Не бей его, – в отчаянии прошептала она. – Это Леннарт. – Так вы знакомы? – прохрипел Рогер. Анна-Лена беспомощно кивнула: – Это не то, что ты подумал! – Он что… он что… – Рогер, задыхаясь, выдавил слова, которые невозможно было произнести вслух: – Еще один покупатель? Анна-Лена потеряла дар речи. Рогер развернулся и так решительно ринулся к туалету, что Юлия и Ру (Зара предусмотрительно отпрыгнула в сторону) были вынуждены схватить его за руки, чтобы тот не задушил Кролика. – Почему моя жена плачет? Кто вы? Вы хотите купить квартиру? Отвечайте немедленно! – потребовал Рогер. Тем не менее никто ему не ответил, отчего Анна-Лена совсем скуксилась. Рогера всегда ценили и уважали на работе, к нему прислушивалось даже начальство. Он не вышел на пенсию, он угодил на нее. Первое время Рогер часто проезжал мимо офиса, иногда по нескольку раз за день, в глубине души надеясь, что они без него не справятся. Но они справлялись. Найти ему замену оказалось не так трудно: он сидел дома, а его предприятие продолжало существовать как ни в чем не бывало. Этот факт лег на душу Рогера таким тяжким грузом, что вся его жизнь замедлилась. – ОТВЕЧАЙТЕ! – снова потребовал Рогер, но Кролик был занят тем, что пытался снять с себя кроличью голову, в которой явно застрял. Капельки пота прыгали с волоска на волосок на его голой спине, словно играли в пинбол помимо воли хозяина, а трусы съехали набок. Грабитель молча стоял в стороне, что навело Зару на мысль о том, что пора дать фидбэк, и она пнула грабителя в бок. – Вы будете действовать? – В каком смысле? – Наведите порядок! Вы же взяли заложников! – Я не террорист, а грабитель, – возразил тот. – Да кому до этого дело! – Прошу вас, не надо ко мне придираться. – Пфф! Застрелите Кролика, и будет порядок. Вас начнут уважать. Достаточно просто выстрелить ему в ногу. – Пожалуйста, НЕ СТРЕЛЯЙТЕ! – взмолился Кролик. – Хватит мне приказывать! – попросил грабитель. – А вдруг он из полиции? – подсказала Зара. – Я не хотел бы… – Тогда отдайте мне пистолет. – Нет. Зара как ни в чем не бывало повернулась к Кролику: – Вы кто? Коп или?.. Отвечайте, не то стрелять будем. – Стреляю здесь я! Точнее, не стреляю здесь я! – взвился грабитель. Зара снисходительно потрепала грабителя по плечу: – Конечно-конечно, никто не спорит. Грабитель топнул ногой: – Меня никто не слушает! Вы худшие в мире заложники! – Пожалуйста, не стреляйте, у меня голова застряла, – умолял Леннарт. – Анна-Лена все объяснит, мы… я… я вместе с ней. Рогер задохнулся от возмущения. Он повернулся к Анне-Лене так медленно, как в тот раз в середине 90-х, когда обнаружил, что она перепутала видеокассеты и записала новую серию мыльной оперы на очень важный документальный фильм об антилопах. Такого предательства он не ожидал – ни тогда, ни сейчас. Оба были не из тех, кто способен выражать свои чувства напрямую, – пожалуй, Анна-Лена надеялась, что с появлением детей все наладится, но получилось наоборот. На протяжении долгих лет дети впитывают в себя горечь семейной жизни родителей с такой силой, что, уже став взрослыми, год за годом не могут выразить своих чувств, пока вовсе не позабудут, как это делается. Любовь Рогера проявлялась не в словах. А в повседневных мелочах: он каждый день проверял винты и петли шкафчика в ванной, чтобы дверца открывалась и закрывалась без усилий. В то время суток, когда Анна-Лена открывала свой шкафчик, она не готова была встретить сопротивление, и Рогер об этом знал. На закате лет Анна-Лена стала интересоваться дизайном интерьеров и прочитала в одной из книг, что каждый дизайнер, равно как и каждый объект в интерьере, нуждается в «якоре». Это должно было быть нечто определенное и незыблемое, на чем держится все вокруг, а весь остальной интерьер должен постепенно вырастать из этой точки. Для Анны-Лены таким якорем был шкафчик в ванной комнате. Рогер понимал это, поскольку вообще ценил неподвижные объекты в квартире, – такие как несущие стены. То, что нельзя приспособить под себя, – только самому к ним приспособиться. Поэтому при переезде Рогер развинчивал шкафчик в последнюю очередь и собирал его первым делом на новой квартире. Так проявлялась его любовь. И вот она стояла перед ним, женщина-загадка, и говорила: – Это Леннарт, мы с ним… понимаешь, ну… у нас… любимый, я не хотела, чтобы ты об этом узнал! Молчание. Предательство. – Значит, вы… ты и… вы… у меня за спиной? – выговорил Рогер. – Это не то, что ты подумал, – упиралась Анна-Лена. – Совсем не то, – вторил ей Кролик. – Вообще не то! – добавила Анна-Лена. – Или… в чем-то вы правы, это зависит от того, что именно вы подумали, – признался Кролик. – Леннарт, молчи! – приказала Анна-Лена. – Просто скажи ему правду! – попросил Кролик. Анна-Лена закрыла глаза и дышала через нос. – Леннарт только… мы познакомились в интернете. Мы не собирались… это случилось само собой. Руки Рогера бессильно повисли. Наконец он ткнул в Кролика пальцем и, повернувшись к грабителю, произнес: – Сколько вы хотите за то, чтобы застрелить его? – Хватит мне приказывать, я не хочу никого убивать! – проворчал грабитель. – Представим все как несчастный случай, – пообещал Рогер. Анна-Лена в отчаянии шагнула к Рогеру и попыталась дотронуться до его руки. – Милый, любимый Рогер, успокойся, пожалуйста… Не тут-то было. Рогер вытянул руку вперед и указал на Кролика: – Ты! Ты труп, понял? Труп! В панике Анна-Лена крикнула первое, что пришло в голову: – Погоди, Рогер! Если кто-то умирает, то квартира становится местом преступления, и цена за квадратный метр растет! Люди такое обожают! Тут Рогер остановился. Его кулаки дрожали, он сделал глубокий вдох и заставил себя успокоиться. Квадратный метр – это святое. Плечи его опустились, он весь сдулся, как шарик. И прошептал, глядя в пол: