– Вы правы. Я не прописываю таблетки. Антидепрессанты гасят перепады настроения; при правильном приеме человек не испытывает тоски, но и особой радости тоже. – Надя изобразила ладонью волну. – Становится… ровным. Можно подумать, что человеку при этом не хватает взлетов, правда? Но все наоборот. Большинство пациентов, принимающих антидепрессанты, жалуются, что не могут плакать. Они смотрят грустный фильм со своими любимыми и хотят… чувствовать то же, что и они. – Я не люблю кино, – сообщила Зара. Надя рассмеялась: – Да-да, конечно. Но я не думаю, что вы должны испытывать тоску, Зара. Я считаю, вам нужен больший диапазон чувств. У вас не депрессия. У вас одиночество. – Звучит крайне непрофессионально. – Возможно. – А вдруг я выйду от вас и покончу с собой? – Не думаю. – В смысле? – Вы только что говорили про «следующий раз». Зара вперила взгляд в подбородок Нади: – И вы мне верите? – Да. – Почему? – Я вижу, что вы не хотите подпускать людей близко. Чтобы не чувствовать себя слабой. Вы не боитесь, что вас ранят, вы боитесь ранить других. Вы гораздо более чуткий и нравственный человек, чем вам кажется. Зара почувствовала себя крайне уязвленной, причем непонятно что было обиднее – что ее назвали слабой или что нравственным человеком. – А может, я просто думаю, что не стоит тратить время на разговоры с людьми, если в конечном итоге устанешь от этого общения. – Откуда вы знаете, вы ведь не пробовали. – Я сижу здесь, перед вами, уже слишком долго, чтобы почувствовать: я устала от вас! – Попробуйте отнестись к моим словам серьезно, – попросила Надя, хотя знала, что это бесполезно. Зара, как обычно, перевела разговор на другую тему: – Так почему же вы веган? Надя застонала: – Неужели обязательно к этому возвращаться? Если вам так угодно: я веган, потому что беспокоюсь о глобальном потеплении. Если бы все были веганами, то… Зара, ухмыляясь, перебила ее: – Полярные льды перестали бы таять? Надя призвала на помощь все терпение, которое нарабатывают веганы, празднуя Рождество с престарелыми родственниками. – Не стоит воспринимать так буквально. Но это часть большой работы. А оттого, что тают полярные льды… – А нужны ли нам пингвины? – спросила Зара, не дожидаясь продолжения. – Я хотела сказать, что таяние полярных льдов – это симптом, а не сама проблема. Так же как и ваши проблемы со сном. Зара еще раз пересчитала окна. – Есть исчезающий вид лягушек, которые пожирают такое количество насекомых, что, по подсчетам ученых, мы просто помрем от комаров, если эти лягушки вымрут. А что пингвины? Кто пострадает, если они исчезнут? Производители пуховиков? Надя утратила нить беседы, чего, видимо, и добивалась Зара. – Из них не… что? Вы думаете, пуховики делают из пингвинов? Их делают из гусиного пуха! – А гуси, значит, не настолько ценные, как пингвины? Не ожидала услышать такое от вегана. – Я так не говорила! – Да? А прозвучало именно так. – Вы заметили, что у вас появилась привычка? – Какая? – Менять тему, как только мы начинаем говорить о настоящих чувствах. Похоже, Надины слова заставили Зару всерьез задуматься. Затем она спросила: – А как насчет медведей? – Простите? – Если на вас нападет медведь? Вы сможете его убить? – С какой стати на меня нападет медведь? – А вдруг вас кто-то похитит, накачает наркотиками, а очнетесь вы в клетке с медведем, и вам придется сражаться не на жизнь, а на смерть. – Вы знаете, мне это надоело. Хочу подчеркнуть, что у меня достаточно глубокие познания в области психологии, чтобы заниматься профанацией. – Да ладно вам, хватит. Ответьте на вопрос: вы могли бы убить медведя не ради еды? Если бы в руках у вас была бы не вилка, а нож? Надя застонала: – Вы опять за свое. – За какое свое? Надя посмотрела на часы. Зара это отметила. Она пересчитала окна еще два раза. Обе смотрели в сторону. – Позвольте задать вам один вопрос, – наконец сказала Надя. – Вы хотите выставить движение в защиту окружающей среды в нелепом свете, потому что оно входит в противоречие с финансовым рынком, внутри которого вы работаете? Зара ответила быстрее, чем собиралась, – иногда не знаешь, как остро отреагируешь на слова, пока они не прозвучат вслух: – Что вы говорите! Движение в защиту окружающей среды само по себе смехотворно и не нуждается в том, чтобы его высмеивали! Я защищаю не финансовый рынок, а экономическую систему. – В чем разница? – Первое – это симптом. Второе – проблема. Надя кивнула, словно поняла, о чем речь. – А разве не люди построили экономическую систему? Ведь это тоже конструкция. Зара ответила без ухмылки, почти сочувственно: – В том-то и проблема. Мы построили слишком крепкую экономическую систему, забыв о том, какие мы жадные. У вас есть своя квартира? – Да. – Вы брали на нее кредит? – Кредиты берут все. – Нет. Кредиты надо выплачивать. Но когда та или иная семья с маленьким ребенком и средним доходом берет кредит на сумму, которую они не смогут выплатить на протяжении всей жизни, для банка это уже не кредит. А финансирование. А квартира – это уже не квартира, а инвестиции. – Я не совсем понимаю, о чем речь. – Это не значит, что бедные становятся еще беднее, богатые – богаче, а классовая граница пролегает между теми, кому дают кредиты, и теми, кому в них отказывают. Сколько бы ни получал человек, в конце месяца он лежит без сна и думает о деньгах. Все смотрят на вещи, купленные соседом, и думают: «Откуда у него деньги?» – ведь все мы живем не по средствам. Даже по-настоящему богатые люди не чувствуют себя богатыми, ведь все, что мы можем купить, – это всего лишь улучшенная версия того, что у нас уже есть. Того, что куплено в кредит. Надя была похожа на кошку, которая впервые в жизни увидела хозяина на коньках. – Я… мне надо подумать… от одного человека, который работал в казино, я слышала, что людей разоряет не проигрыш, а попытка отыграться. Вы об этом? Поэтому падают биржи и рынок недвижимости? Зара пожала плечами: – Конечно. Если вам так угодно.