— Там цена символическая. Если бы не это, нам не на что было бы содержать консьержа. Правда, так как у тебя пока нет чипа, мне пришлось заплатить за двоих. — Какой бред! — воскликнул я. — А на кой ляд вообще этот консьерж нужен-то? Гоните его взашей. Сдался он вам. — Ты не понимаешь. Это распоряжение администрации. Дома без системы безопасности теперь считаются непригодными для проживания. — Любая гадость за ваши деньги, — пробормотал я. — Ну, почему гадость? Неужели ты думаешь, что риск быть ограбленным каким-нибудь пьяным уродом — это лучше, чем эти копейки за консьержа? Мне не жалко денег, но так в дом не попадут алкоголики. — Ты же говорила, что алкоголизм в Москве удалось искоренить. — Я говорила, почти. Всё равно опасность ещё остаётся. Когда идёт дождь, например. Она остановилась у входной двери и приложила магнитный ключ к замку. Я взглянул на другие двери — там тоже имелись такие же электронные замки. Но спрашивать ничего не стал. И так ясно, что это не прихоть жильцов, а очередное добровольно-принудительное нововведение. Небось тоже за счёт самих владельцев квартир. А вот двери остались старыми, некоторые так и вовсе деревянными. И какой смысл в этом новомодном замке, если хлипкую фанерку можно с ноги вышибить? Вслед за Риткой я вошёл в квартиру, которую некогда считал своим домом. Вообще-то, это жилище никогда мне не принадлежало. Не те заработки у научных сотрудников, чтобы в столице недвижимость покупать. Ритке же квартира досталась в наследство, и претендовать на её я не имел ни юридического права, ни морального. Более того, я никогда не ощущал эти квадратные метры своими. Дом, но чужой. Дом, где я могу жить. И всё же сейчас я почувствовал, будто бы вернулся домой. Обстановка почти не изменилась, всё та же старая мебель, пожелтевшие обои и местами потрескавшаяся побелка на потолке. Я так и не сподобился сделать тут ремонт. Но собирался. Каждый день собирался. Но как выпьешь, так все мысли о занятии физической работой растворяются в алкогольном тумане. Ну, а тот, кто пришёл мне на смену, тоже не так уж стремился к облагораживанию жилища. Словом, ничего-то в квартире не изменилось с тех пор, как я покинул её в последний раз. Я вдруг физически ощутил всю тяжесть воспоминаний. В груди что-то сжалось, стало трудно дышать, голова загудела, как пчелиный улей. На диван в гостиной я не присел, а рухнул, тот, кажется, хрустнул. Или же это мои кости затрещали. — Рит, — голос стал хриплым, каким-то чужим. — Кажется, я умираю. Инфаркт, кажется. Или туберкулёз. Молниеносная форма… Она почему-то улыбнулась и пошла на кухню. А меня всего начало знобить. Я ведь, и впрямь, подумал, что это конец. Ну, бывает же такое, расчувствуешься, нервы сдадут и всё. А Ритка бросила меня! Даже не подошла пульс проверить. Вдруг я уже умер? Тоже мне, медик! Вот не зря я с ней развёлся всё-таки. Правда, вскоре она вернулась, держа в рухах чашку с чем-то горячим. Ели судить по исходящему пару, что взвивался голубоватой дымкой к потолку. — Чаю выпей и ложись спать, смертельно больной, — на её губах застыла усмешка. Однако чашку я всё же взял. И даже злиться перестал почти. Правда, обжигающе горячий чай оказалось совершенно невозможно пить. Но приятное тепло в руках само по себе согревало. Я даже не стал ставить чашку на журнальный столик, продолжал греть ладони, и озноб потихоньку меня отпускал. Ритка достала с антресолей старый плед и бросила его на диван рядом со мной. — Сейчас подушку принесу, — сказала она и скрылась в спальне. А мне пришлось всё же выпустить из рук спасительную чашку, чтобы завернуться в плед. Он показался мне слишком тонким, и будто бы сквозняк под него проникал и холодил кожу. Меня передёрнуло, и я вновь схватился за чашку. Сделал осторожный глоток и всё-таки обжог язык. Ну, как назло Ритка сделала чай таким горячим! Я высунул язык, чтобы тот хоть немного охладился. Вот с таким выражением лица бывшая жена меня и застала. — О, да что-то ты совсем плох, — покачала она головой и швырнула подушку на диван. — Давай-ка температуру измерим. — Сказал же, помираю, — и я повторил свою ошибку — попытался сделать ещё глоток. Нет, это совершенно невозможно. Этот чай годится только для того, чтоб в руках держать. Пить эту раскалённую дрянь совершенно невозможно. Ещё и без сахара. Всё дурацкая тяга Ритки к здоровому питанию. Она ж диетолог, мать её. А им, диетологам, сахар совсем нельзя. И мёд в чай нельзя — он, дескать, сразу в канцероген превращается. Можно подумать, кто-то от чая с мёдом прям враз подох. Да у нас всё канцероген. Так что жрать можно, что хочешь, всё равно помирать. — Дай лучше воды, что ли, — попросил я и решительно отставил чашку. Но вместо воды Ритка сунула мне градусник. Пришлось запихнуть его в подмышку. От лишних телодвижений мир покачнулся, и я завалился прямо на подушку. Только ноги остались свисать с дивана. И не было никаких сил их поднять. Перед глазами проносилась вся моя бессмысленная жизнь. Вот так она и закончится в обшарпанной квартире бывшей жены. Я больше не мог подняться. Не мог нормально дышать. Не мог думать. Наверное, так оно и бывает, когда при слишком высокой температуре денатурируется белок. И даже если Ритка догадается поместить меня в ванну со льдом, мозг будет безвозвратно повреждён. Так что без шансов… — Тридцать семь и две, — где-то на задворках сознания звучал Риткин голос. — Ты спишь, что ли? Ну, спи. Но я не спал, я мучился в полубреду, свет из окна резал глаза, просачиваясь сквозь веки, не давал погрузиться в небытие. И в то же время мне снились сны, сумбурные и нелогичные. Сначала казалось, что меня зелёные человечки в открытый космос выбросили. А там холодно и совсем нечем дышать. И тело моё раздулось, как воздушный шарик, и отчего-то булькало. Хотя я знал, что ничего там, в открытом космосе не раздувается, это всё мифы, но я почему-то раздулся. А потом я всё-таки проснулся и даже смог дотянуться до чашки с уже остывшим чаем. Выпил залпом, потому что хотелось хоть чем-то промочить горло. Чай оказался горьким с неприятным осадком. От этой горечи всё во рту связало, как от незрелой хурмы. И только потом я заметил на столике ещё один стакан. Теперь уже с водой. Его тоже осушил. И снова повалился на подушку. Мне стало немного полегче, но всё ещё не окончательно хорошо. Однако, помирать я, кажется, передумал. — Очнулся, умирающий? — насмешливый голос Ритки неприятно врезался в уши. — Что со мной? Что-то серьёзное? Может, пневмония? — Ага, размечтался. ОРЗ у тебя. В лёгкой форме. Температура тридцать семь и две, и слегка красноватое горло. И больше ничего, можешь мне поверить. Я ведь всё-таки врач. — Да какой ты врач? У меня ж не ожирение, чтоб ты меня лечила. Может, мне в больницу? — Размечтался. В больницах таких, как ты не лечат. Ты же не чипирован. Так что никуда я тебя не повезу. Отоспишься и шуруй в свой НИИ. — Дай хоть таблеток каких, — я закатил глаза, всеми силами демонстрируя, что снова решил умереть. — Я тебе чай дала. Там семена чиа и ещё разные полезные травы. Не нужны тебе никакие таблетки. Хочешь, ещё заварю? — Не надо мне твоей отравы. Дай помереть спокойно. И я снова провалился в сон. На этот раз глубокий и безмятежный. Глава 8 Ритка растолкала меня довольно бесцеремонно. Стащила плед и выдернула из-под головы подушку. Я так разозлился, что даже проснулся. — Мне на дежурство пора! — орала она. — Хватит разлёживаться! — Я ж больной! — вскрикнул я и подскочил. — Иди на своё дежурство, а мне ещё отлежаться надо. — Сейчас муж мой придёт, что ты ему скажешь? Ох, я и забыл, что у Ритки какой-то дурацкий муж имеется. И на кой чёрт он ей понадобился только? Мало ей одного раза было, можно подумать. Она всё-таки заставила меня подняться, снова протянула мне чашку с какой-то дрянью. И пахла эта отрава мерзко, не удивлюсь, если она туда мышиные хвосты добавляет или лягушачьи потроха. И цвет какой-то странный, зелёный. Но я всё-таки выпил. — Ты чего творишь⁈ — вскрикнула Ритка, когда я с трудом проглотил склизкую жижу из чашки. Все мозги пропил уже? — Я ж больше не пью! — возмутился я и указал на чашку в руке. — Сама же дала. — Я ж тебе сказала, подержи! Подержи, а не пей! Ты чем слушал, идиот? Во рту всё ещё присутствовал солоноватый привкус, а на зубах скрипел песок. Будто я жидкого мыла хлебнул и глиной закусил. Ох, это нетрадиционное лечение точно не для меня. Уж лучше таблетки. Я уже скучаю по аспирину. — Гадость, — скривившись, произнёс я и вернул Ритке чашку. — Всё, ухожу. Только не надо меня больше лечить, хорошо? — Это не для тебя, придурок! Это моя маска для лица. Сказала же, подержи! Теперь я заметил, что дала она мне и не чашку вовсе, а какую-то баночку. В руке она держала кисточки — а я-то подумал, ложки. — Зачем ты вообще мне это дала? На стол не могла поставить или ещё куда? Надеюсь, хоть не ядовитая эта дрянь? — Я же не думала, что ты всё в рот потащишь. Мне надоело пререкаться, я молча встал и отправился в ванну. Чтобы рот промыть. Только теперь до меня дошло, что чувствую я себя вполне сносно. Точнее, чувствовал бы, если бы не гадкий приступ во рту. А так и голова перестала гудеть, и в горле больше не саднило, да и дышалось легко. В общем, после вчерашнего мне удалось не только выжить, но и выздороветь. Неужто чудодейственное варево Ритки сработало? Да быть не может! Открыл кран, но даже водка не потекла. Пришлось довольствоваться маленьким ковшиком, в котором обнаружилась уже готовая вода. Наспех умылся, хотя по-хорошему мне бы душ принять. И я бы даже воды для этого нагнал, но в трубах даже не булькало. Потом-то я вспомнил, что Ритка говорила про отключённый водопровод. Что ж мне теперь дождевую водку собирать? Моя наличность тут больше не котировалась, а вживлять какие-то чипы я не имел ни малейшего желания. Воды мне едва хватило, чтобы ополоснуть лицо и кое-как промыть рот. Когда я вернулся в комнату, лицо Ритки покрывал тонкий слой зелёной жижи, которую я пытался выпить. — Ох, ты ж! — я изобразил фальшивый испуг. — Ну, ты и красотка. — Твою собаку я накормила. Могу довезти тебя до клиники, если хочешь, — проигнорировала издёвку бывшая жена. — А ты прям с таким лицом поедешь? — Прекрати идиотничать, — она протянула мне телефон. — Звони своим, чтоб они тебя где-нибудь встретили. Ещё раз вытаскивать тебя из отделения я не собираюсь. С этими словами она вышла из комнаты. А я стал разбираться с её мобильником. Пришлось порыскать по комнате, чтобы найти зарядку. Мой телефон давно уже сел, а номеров своих бывших коллег наизусть я не заучивал. И тут из ванны донёся крик: — Юрка! Я побросал телефоны и рванул на помощь. Мне показалось, что Ритку надо спасать. Может, все эти бандиты, от которых должны были защищать электронные замки и шлагбаумы всё же прорвались через консьержа? — Ты что ж наделал, собака такая⁈ — завизжала Ритка, когда я распахнул дверь в ванную. Глаза её сделались круглыми и совершенно безумными. В руке она сжимала ковшик, но вид имела такой, будто держала палицу, как минимум. В этот момент я вспомнил, почему развёлся. Когда Ритка приходила в ярость, её черты лица искажались до неузнаваемости. Она переставала казаться мне красивой, глаза её вылезали из орбит, рот кривился в разные стороны, словно у разъярённого гоблина. А сейчас ещё и лицо этой зелёной дрянью вымазала — жуткое зрелище. Не только жуткое, но и опасное. Бывшая жена имела дурную привычку швыряться предметами. Я инстинктивно пригнулся, ожидая атаки ковшиком, но Ритка ещё не закончила орать. — Чем я умываться должна, придурок⁈ — А что, воды больше нет? — робко поинтересовался я. — Для умывания — нет! Мне на работу такой идти⁈