Я не подняла глаз. – Уложила волосы, – сухо сказала я. – Ну конечно! – догадался он. – Новая укладка. Очень… броско. – Я только за журналом. Масса дел, нужно идти. – Почему бы вам не снять пальто и не присесть ненадолго? – предложил он. – Нет, вы же заняты, – я кивнула на телевизор. Я была уже у двери, когда Джек окликнул меня: – Флоренс, вы забыли журнал! Пришлось вернуться. Джек взял пульт и выключил телевизор. – Составьте мне компанию хоть ненадолго! – Мне казалось, вы телевизор смотрите, – напомнила я. – Только пока не подвернется что-нибудь получше. – И он указал на соседнее кресло. Элси крикнула из своего угла, качая головой и смеясь: – Да сядь уже, ради бога, из-за тебя комната выглядит безалаберно! – Ну, разве что на минутку, – решила я. – Надолго задержаться не смогу. Я все им рассказала, еще пока снимала пальто. – Он нашел, где я живу, – сказала я, стягивая рукав. – Он меня специально искал! – А может, он просто говорил о своем генеалогическом древе? – Элси поглядела на меня поверх края чашки. – В парикмахерской, когда тебе укладывают волосы, легко ослышаться и неправильно понять. Резкие запахи, журчанье воды… – Нет, его привели сюда поиски. Он хотел меня найти. – Зачем ему это? – удивился Джек. Я уловила легкое движение Элси – она едва заметно повела подбородком. – Из-за того, что случилось, – сказала я. – Из-за того, что произошло с Бэрил. Элси уже решительно качала головой, но я вознамерилась не поддаваться и не обращала внимания. Элси говорит, что меня порой заносит. Утверждает, что я всегда такой была, что у меня язык вечно обгоняет голову, и не успеешь и глазом моргнуть, как я уже выкладываю все, что у меня на уме. «Некоторые вещи лучше оставить в прошлом, – говорит она, – а тебя хлебом не корми, дай только все выкопать и разболтать». – Бэрил была сестрой Элси, – объяснила я Джеку. – С ней случилось… нечто ужасное. – Джеку не интересно об этом слушать, – перебила Элси. – Почему бы тебе не рассказать ему о фабрике? Нам ведь там неплохо работалось, несмотря ни на что? – Я никогда не хотела работать на фабрике, – отрезала я. – И никто из нас не хотел. Это правда – не хотели. Но иногда жизнь ведет тебя извилистым путем – иногда только решишь чуть свернуть, уверенная, что впереди у тебя совсем другое, и лишь по прошествии лет начинаешь понимать, что прошлое не вело к цели, как ты изначально рассчитывала. Если повезет, ты чего-то добиваешься, но большинство людей мечутся по жизни из стороны в сторону, спотыкаясь о собственные колебания. Я вот никогда такой не была. Я с самого детства точно знала, кем хочу быть. – Бэрил тоже работала на фабрике? – поинтересовался Джек. Я покачала головой: – Не надо о Бэрил. Он нахмурился: – Тогда давайте о фабрике. Если вы не хотели там работать, то чем же вы хотели заниматься? – Я хотела стать ученым, – призналась я. – И внести вклад в мировой прогресс. Это правда. Впервые я об этом объявила, когда мы сидели на кухне у меня дома. Пахло теплом и выпечкой, мой пес Сет лежал у ног, выстукивая хвостом по ковру некий ритм. Элси призналась, что иногда «одалживала» у меня семью – попробовать, как живут нормальные люди. По ее словам, только у нас она видела столовые приборы, разложенные вокруг тарелки на салфетке. – Я обязательно что-нибудь изобрету. – Я отодвинула учебники с места десертной ложки. – И это изменит мир. – А ты, Элси? – спросила моя мать. Элси протянула руку и погладила Сета по голове. – Бэрил говорит, нам всем дорога на фабрику. Не представляю, как ты сможешь изменить мир оттуда. – Бэрил ничего не знает! – возмутилась я. – Трепло твоя Бэрил. Бэрил действительно болтала без умолку. Длинный язык в конце концов и довел ее до гибели, но тогда ни я, ни Элси об этом не догадывались. – Мир можно изменить даже из-за этого кухонного стола, стоит лишь захотеть. – Мать полезла в шкафчик и вынула большую стопку обеденных тарелок. – Нужно только делать мудрый выбор. Джек внимательно слушал. – Она была права, – сказал он. – Ваша мама была права. Моя мать всегда была права. У нее была внешность женщины, которая всю жизнь делает правильный выбор. Волосы всегда подколоты, одежда выглажена. Когда бы я ни вошла в дом, мать появлялась из кухни, вытирая руки или неся что-то интересное. Она будто была шаблоном материнства, одной из выкроек, которые Гвен постоянно оставляла на обеденном столе. По-моему, мама добилась всего, о чем мечтала. «Мама Флоренс» – так она всегда представлялась, и меня не покидало ощущение, что, родившись, я невольно забрала все, чем мама была раньше. Я повернулась к Джеку: – Я хотела, чтобы мы пошли в университет. Я все распланировала, но Элси меня не поддержала. В голосе Джека появилась мягкость. – Не поддержала? – Но не потому, что я не хотела! – подала голос Элси. – Ты же знаешь мои обстоятельства! Ты прекрасно знаешь, почему я не могла пойти! Вечером того же дня мы сидели на лужайке, глядя, как Сет носится за мотыльками. Псу никогда не удавалось схватить ни одного, поэтому он неистово на них гавкал. Лай у него был какой-то рваный, неровный и странно настойчивый, точно собака знала что-то, скрытое от нас. Неготовые отпустить лето, мы поплотнее запахнулись в кардиганы и свернулись на шезлонгах. Вечера становились холодными и неизбежными – чувствовалось, что пришла осень. Я растянулась на шезлонге. – Откуда тебе знать, что ты не создана для высшего образования? – спросила я. – Нам всего по четырнадцать лет! Мы еще не знаем, кто мы и что мы. В дальних уголках сада осенний вечер начал красть дневной свет. Пусть нам было всего по четырнадцать, но я понимала – Элси уже неплохо узнала жизнь благодаря своей мамаше, которую то охватывали приступы беспричинной ярости, то она отказывалась есть по нескольку дней кряду, то ее приходилось уговаривать подняться с постели, как ребенка. Элси заставала мать за уборкой дома ни свет ни заря, а однажды та раздала отцовскую одежду, но несколько часов спустя стучалась в двери к соседям и выпрашивала вещи обратно. Сестры Элси одна за другой старались сбежать из дома – Гвен училась на педагогическом, Бэрил подбирала себе свадебное платье, хотя в ее жизни не было и намека на кавалера, а Дот переехала куда-то в центральные графства и вышла за противного недалекого коротышку Гарольда, который с пылом навязывал окружающим свое мнение. Мать Элси заявила, что Дот сделала это назло им всем. – Но ведь всегда остается выбор! – настаивала я. – В каждой ситуации есть альтернатива! Элси не ответила. – Неужели тебе не кажется, – не отставала я, – что в наших силах все изменить даже маленькими решениями? Элси снова промолчала. Я знала, для нее заглядывать в будущее – все равно что перечитывать нелюбимую книгу. – Никогда не знаешь, что готовит нам жизнь, – твердила я. Сет устроился между шезлонгами и поглядывал на нас обеих. Элси смотрела на деревья, в ветвях которых затаилась осень, ожидая своего часа. – Да, – соглашалась она. – Пожалуй, что и не знаешь. В январе умерла моя мать. – Легкие, – сочувственно сказала мне мать Элси. – Они у вас в роду. Я хотела сказать, что легкие есть в каждой семье вместе с почками и сердцами, но после гибели отца Элси у ее матери появился странный пунктик на смерти. Чем ужаснее конец чьей-то жизни, тем лучше. Однажды она прошагала три мили под проливным дождем, только чтобы поглазеть на дерево, где разбился мотоциклист. – Это важно, – заявила она, – увидеть своими глазами. Сперва я не понимала, как можно смотреть на нестерпимо отвратительные картины, но потом до меня дошло – для нее это утешение. Матери Элси нравилось напоминать себе, что Бог не ее одну выбрал жертвой – трагедии и несчастья случаются и с другими. Это укрепляло ее во мнении, что у каждого своя судьба и за нас уже все решено. Когда я пробовала спорить, Бэрил сказала, не отрываясь от своего журнала: