— Стой где стоишь и никуда не двигайся. — Почему это? — Пока тебе кирпич на голову не упал. — Какой кирпич? — Такой! Стой, сказала! Я тебе такси сама попробую заказать. Глаза я, конечно же, закатила, но так и осталась стоять на месте. Через минуту от Леры пришло сообщение с маркой и номером машины. «И как ты это сделала?» — напечатала ей. «Ловкость рук и никакого волшебства». «Ну а всё же?» Мои приложения всё так же лагали. «Потом расскажу. Ты там, главное, таксиста не прибей». «Не поняла». «Поймёшь. Люблю. Целую. Пока». Дальше на мои сообщения она уже не отвечала. — Мир сошёл с ума, — сообщила я собаке. На что Маркиз радостно тявкнул и улёгся в самую пыль на брюхо, должно быть рассудив, что на сегодня мы с ним испробовали ещё не всё. Машина пришла через четверть часа. К этому моменту представитель гордого племени зенненхундов решил немного посходить с ума и начал выписывать кульбиты в грязи. — Маркиз, прекрати, нас в машину не пустят, — ругалась я с ним. В этот момент водитель у меня за спиной успел закинуть мой чемодан в багажник. И сделал это настолько споро, что я только и успела заметить его тёмный затылок, уже скрывающийся в салоне авто. В итоге в машину я садилась с извинениями: — Простите нас, он немного пыльный, но обещаю, мы ничего не замараем, просто день такой… Щенок вырывался, вытирая уличную пыль о мою футболку, а для полноты картины я ещё и пару раз головой стукнулась о разные части салона. — Да что это такое, — боролась я с животиной, которая отчего-то отчаянно начала тянуться вперёд к водителю. — Фу, плохая собака, плохая, кому сказала… — Не надо наговаривать на ребёнка, — прошиб меня знакомый голос, между спинок водительского и пассажирского кресел к собачьему носу потянулась рука с красивыми и сильными пальцами. — Уверен, что это самая замечательная собака в мире. Моя собака. Ох… офигев, я разжала кисти, и Маркиз сбежал от меня прямо в объятия водителя. Вскинула взгляд к зеркалу заднего вида, встретившись там с до боли родными карими глазами. Андрей смотрел на меня каким-то совершенно незнакомым взглядом: серьёзным, глубоким и виноватым. В голове крутился миллион вопросов, но не один из них я так и не смогла озвучить. Зато Француз неожиданно заговорил: — Знаешь, я тут подумал, что это будет неправильно, если ты уедешь, а я так тебе и не скажу… Свет, я не хочу без тебя. — Почему? — Потому что люблю. Эпилог В актовом зале было жарко и душно, несмотря на настежь раскрытые окна. Июнь в этом году выдался аномально знойным. Я старалась держаться, активно размахивая ладонью в попытке создать какое-никакое движение воздуха, но помогало плохо, и моё лицо то и дело принимало страдальческий вид. — Адская жара, — наконец-то не выдержала я, пожаловавшись своему соседу слева. — Пф-ф-ф-ф, — бесчувственно фыркнул Лёнька, — интересно, как ты столько продержалась в Египте, если лето в Сибири — невыносимо? — Это другое, — поморщилась капризно. — Там море было… — Море, — передразнил меня зять, но тут же прикрыл рот, едва ли не вытянувшись по стойке смирно. Я тоже нервно икнула, позабыв о всех своих страданиях, — это моя мама, сидящая перед нами, одним поворотом головы и предельно выразительным взглядом сумела намекнуть на то, что мы мешаем ей наслаждаться происходящим. Уже после, когда мамин затылок вновь был подставлен под наши взоры, мы с Суриковым понимающе переглянулись. Трепетных восторгов от возможности наблюдать Родьку на сцене в роли выпускника мы не испытывали. Лёня в силу того, что в принципе не отличался особой сентиментальностью, я же, в свою очередь, была слишком зла на брата, чтобы пускать слёзы умиления перед его лоснящейся от удовольствия физиономией. Конфликт у нас, как обычно, возник на ровном месте, камнем преткновения в котором неожиданно стал ЕГЭ. Неделю назад, когда пришли результаты экзамена по русскому языку, братец не придумал ничего лучше, чем явиться к нам домой и от души с видом триумфатора бахнуть передо мной на стол распечатку с итоговым баллом — «96». — Видела, видела, а?! — ликовал он. Возможно, Родион просто радовался итоговому результату, но я усмотрела в этом двойное оскорбление для своей скромной персоны: во-первых, к экзамену он готовился абсолютно сам, отказавшись от всякой помощи, так до конца и не простив мне отъезд в Египет; во-вторых, я в своё время сдала ЕГЭ по русскому языку всего лишь на скромные «94», допустив парочку наиглупейших ошибок. И вот теперь, мелкая зараза всем своим видом пытался продемонстрировать мне своё превосходство. Я, как и полагается взрослой и самодостаточной женщине, надулась и обиделась, уже неделю не разговаривая с братом. Я и вручение диплома планировала пропустить, но Ленка, порядком уставшая от наших вечных дрязг, посмотрела на меня так, что пришлось тащиться на выпускной. И даже наличие остальных любимых учеников и коллег не снижало градус моего недовольства. Впрочем, истинная причина моего дрянного настроения была прям-таки на поверхности (по крайней мере, для меня) — с каждым днём я всё больше и больше походила на ледокол «Красин». Что не могло не расстраивать. Поэтому под всеобщими любопытными взглядами я мечтала лишь об одном — поскорее оказаться дома под боком у любимого мужа. В очередной раз тяжко вздохнув, я тряхнула ладонью и мстительно подумала о том, что в Египте было заметно лучше. Во всяком случае, три месяца, которые мы там прожили, никто не выносил мне мозги, за исключением Гришки, но даже у него для этого имелись вполне обоснованные причины, чего нельзя было сказать о моём семействе. Однако обо всё по порядку. Слова Андрея о любви в день моего личного апокалипсиса что-то перевернули во мне раз и навсегда. В то утро я сидела во взятой им на прокат машине и едва сдерживала слёзы счастья с примесью лёгкой горечи, пока Исаев сбивчиво рассказывал мне причины своих поступков: — Ты была права, — произнёс он тогда одну из моих самых любимых фраз, — во всём. — Уже в этом месте я была готова растаять и простить ему абсолютно всё. — Я слишком долго грезил Аней. Даже не знаю, любил ли когда-нибудь по-настоящему, но… большую часть жизни мечтал о ней, словно, выбери она меня, это доказало бы всем, что я больше не тот прыщавый неудачник… — Пф-ф-ф-ф, — не удержалась и фыркнула. — Да не был ты никогда неудачником. — Откуда такая уверенность? — с лёгкой издёвкой изогнул он бровь. Научиться спокойно говорить о серьёзных вещах нам ещё только предстояло. — Сам посуди, у тебя были любящие родители, Пашка, который до сих пор за тебя горой, и мозги. По-моему, это уже не мало. — В шестнадцать о таком не задумываешься, — растянул он уголок рта в печальной улыбке. — Зато в тридцать пора, — я была беспощадной, прекрасно понимая, что ничего не получится у нас, если он так и не сможет увидеться с реальностью. Но Андрей всё же не подвёл, признавшись: — Да, наверное, ты права. Знаешь, я настолько привык двигаться на лайте, живя призрачными мечтами об Аньке и с неожиданно раздутым самомнением на тему того, сколь многого я добился, что едва не упустил самое искреннее, что случилось со мной за последние годы, — тебя. — А я полагала, что не вызываю никакой иной реакции, кроме как раздражение, — заметила мстительно, вспомнив все его слова и взгляды, брошенные в мою сторону в первые дни нашего знакомства. — Поверь, — не растерялся Француз, — это тоже было крайне… искренне. С тобой вообще сложно иначе. Невозможно оставаться безразличным. Я замолчала, не зная, как реагировать на его слова, но Андрей решил окончательно меня шокировать, раскрывая все свои карты: — А вообще, я тебе завидовал. — Ты — мне? — округлила глаза, за одно перехватив у Исаева щенка, который, обнюхав своего нового хозяина, решил-таки вернуться к «матери». — Конечно. Ты хоть представляешь, сколько людей вокруг тебя любит? Аргумент показался мне странным, поэтому озадаченно начала загибать пальцы: — Мама, папа, Лера… — А ещё куча родственников, — перебил меня Андрей, — друзей, читателей, почти тысяча школьников, их родителей и прочих бабушек-дедушек. Даже мои предки запретили мне возвращаться в город без тебя. А уж бабуля, та и вовсе пообещала придать меня анафеме, упирая на то, что в её семье не может быть таких страшных идиотов. — Э-э-э, — мне, конечно, было приятно слышать всё это, но я до сих пор не понимала, к чему он клонит. — Я впервые вижу, чтобы кого-то обожало такое количество людей, просто потому что он такой… — Какой?