Часть 4 из 11 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Само собой, это надлежало изучить внимательнее, но перед нами встал практический вопрос. У Эла заканчивалось время. Род мог сам вернуться домой — он приехал в «Пикетт» на своем обшарпанном «Додже Эриес», который маячил в моем зеркале заднего вида всю дорогу в отель. Но Эла нужно было через полчаса доставить в аэропорт, иначе он рисковал пропустить свой рейс.
— Может, позвонишь маме перед выходом? — предложил я Роду. — Чтобы не волновать ее понапрасну.
— Ничего, все нормально, — ответил Род. — Позвоню ей, когда вернусь.
Он снова улыбнулся — сейчас это была настоящая улыбка, а не кривая усмешка. Похоже, он был доволен своими ответами, а мы на него не давили. Будь вы тайным свидетелем этой встречи, вы бы задумались: «И чего они добились?» Со стороны все казалось пустым трепом и хвастовством с гарниром из рассказов о холодной войне и откровенной чуши. Но вы оказались бы очень и очень не правы.
Выслушав наши благодарности, Род направился к двери, явно радуясь, что все уже позади, — так он думал. Я же подождал, пока он возьмется за ручку, чтобы выстрелить в него последним вопросом.
— Кстати, — сказал я, — Конрад что-нибудь тебе давал?
В сфере дознания это называется конфронтацией у косяка. Допрос окончен; подозреваемый чувствует, что он в безопасности — до свободы остается один шаг, один поворот дверной ручки. Никогда не знаешь, что услышишь в этот момент.
— Нет, ничего особенного, — ответил Род. — Но он дал мне номер телефона.
Как ни в чем не бывало он вытащил из заднего кармана бумажник, вынул из него потрепанный клочок бумаги и протянул нам.
— Можно мне взять? — спросил я.
— Конечно, — сказал он. — Забирай.
Я взял его за уголок, осторожно перевернул и прочитал номер: 266–933. Девятка была написана на немецкий манер и напоминала строчную «g», а потому я решил, что писал не Род.
— Что это за номер? — спросил я.
— Телефон, наверное. Он сказал мне взять его на будущее, если у меня возникнет необходимость с ним связаться, — ответил Род и с этими словами вышел и закрыл за собой дверь.
Я аккуратно сложил бумажку в гостиничный конверт. Не важно, что там был за номер. Сама бумага — ее плотность, волокна, текстура — показалась мне весьма необычной.
Глава 2
Бытовые проблемы
Эл Юэйс оказался не таким молчаливым сфинксом, за какого я его принял. От отеля «Пикетт» до международного аэропорта Тампы было не больше десяти минут езды, но по дороге Эл вышел за рамки протокола (по моей наводке) и посвятил меня в дело Конрада.
Завербованный американской разведкой агент — Эл не мог или не хотел сказать большего — сообщил в INSCOM о шпионе, засевшем глубоко в рядах 250-тысячного американского гарнизона, развернутого в Германии. Этот неизвестный солдат воровал документы, которые впоследствии уплывали через Венгрию в Советский Союз. По словам Эла, Военная разведка и Региональное отделение ФБР в Вашингтоне вели это расследование много лет. Это было все равно что искать иголку в стоге сена, но в конце концов они вышли на Клайда Ли Конрада. На это было две причины: его долгая служба в Германии (большинство солдат через несколько лет получают приказ о переводе) и, что важнее, тот факт, что большую часть службы он отвечал за хранение именно тех планов, которые утекали к Советам.
История на этом не заканчивалась. Присмотревшись к Конраду и используя действующего под прикрытием армейского агента по имени Дэнни Уильямс, следователи установили личность Золтана Сабо, венгерского эмигранта в США, который получил Серебряную звезду за героизм, проявленный во Вьетнаме. Затем он отправился служить в Германию, где был разоблачен как предатель. Именно Сабо изначально осуществлял связь с Венгрией. Через своих бывших соотечественников он переправлял документы Советам, а выйдя в отставку, завербовал Конрада, чтобы тот сменил его на посту хранителя документов Восьмой пехотной дивизии.
Агент под прикрытием также помог следователям выйти на двух врачей венгерского происхождения, братьев Имре и Сандора Керцик. Они использовали свои неприкосновенные санитарные сумки для перевозки украденных документов из Германии, где служил Конрад, в Венгрию. Братьев задержали в Швеции, где они жили. На допросах у шведов, которых консультировали немцы, братья быстро сознались в своей роли в шпионской сети Конрада. Эл сказал, что теперь их держат под арестом в Стокгольме. Все это, конечно, было прекрасно, но я никак не мог понять, какую роль в этом расследовании сыграли американские следователи — INSCOM и ФБР.
— А что с Родом Рамси? — спросил я, когда мы свернули в терминал. — Где его место?
— Скорее всего, нигде, — ответил Эл. — За это время через Восьмую ПД прошли десятки тысяч людей, из них около тысячи работали или пересекались с Клайдом Конрадом. Мы допрашиваем их, потому что так положено, но в целом дело закрыто.
— Закрыто? — переспросил я. Эл уже вышел из машины и вытаскивал из багажника сумку.
— Ага, — бросил он через плечо, торопясь на самолет неизвестно куда. — Сабо живет в Австрии. Братьев Керцик арестовали в Швеции. Поскольку обе страны расценивают шпионаж как государственное преступление, мы не можем просить об экстрадиции. Самого Конрада одиннадцать часов назад арестовали немецкие власти — это и есть 0400 UTC из твоего телетайпа. Его подняли прямо с постели. Теперь дело за немцами. Мы вне игры.
К краткой сводке Эла было не придраться, но что-то меня все-таки встревожило — хоть я и не понял, что именно.
Мы договорились связаться, если всплывет что-то новое, и Эл побежал к своему выходу. Мне же нужно было возвращаться в офис. Мне и думать не хотелось, сколько там накопилось бумажной работы. Но вместо этого я трижды объехал терминал аэропорта, пытаясь осмыслить новые сведения.
Первое. В этой шпионской сети было по меньшей мере два поколения. Почему все так уверены, что Конрад не завербовал третьего (или четвертого, или пятого) человека, готового продолжить дело после него?
Второе. Если INSCOM и Вашингтонское региональное отделение уже лет пять распутывали это дело, почему бы не потратить на расспросы еще пару месяцев, пока Клайд Конрад привыкает к жизни за решеткой?
Но вот что я никак не мог уяснить: (а) почему арест Конрада вообще производили немцы и (б) почему, если верить Элу, немцы теперь правили бал? Когда жертвой преступления становятся Соединенные Штаты, когда именно Штаты выступают пострадавшей, оскорбленной стороной, сотрудники Бюро считают своим долгом добиться, чтобы обвинение нарушителю предъявляли тоже США. Пусть даже для этого приходится повозиться с возвращением преступника на американскую землю. Обычно этот трюк удается провернуть даже с прожженными нарушителями закона.
Я вспомнил операцию, в которой участвовал четыре года назад. Мексиканцы обратились к нам за помощью для ареста бывшего начальника полиции Мехико Артуро Дуразо, которого разыскивали по обвинению в коррупции. К тому времени Дуразо переезжал из одной страны Латинской Америки в другую, надеясь найти тихую гавань. Мы безуспешно преследовали его, пока по каналам Бюро не установили личность его подружки и не убедили ее сагитировать любовника переселиться на один из островов Карибского моря. Там для преступников царил настоящий рай, ведь местное правительство не заключило соглашений об экстрадиции ни с Мексикой, ни с США.
Казалось бы, достать его было невозможно. Но его подружка оказалась так настойчива, что Дуразо добровольно поднялся на борт принадлежащего ФБР двухмоторного самолета, взяв с собой лишь девушку, телохранителя и миллион долларов наличными. К несчастью для него, мы улетели на другой остров, находящийся под американской юрисдикцией, — Пуэрто-Рико. Там мы сразу взяли Дуразо под стражу, арестовали украденные деньги по международному ордеру, после чего переправили преступника домой, где он предстал перед судом. Если мы смогли провернуть такое для другой страны, то Вашингтонское региональное отделение должно было горы свернуть, чтобы вернуть Конрада в США.
Почему его отдали немцам? Было здесь дело в недосмотре или в недостатке желания? А может, кому-то просто было слабo? Сказать наверняка я не мог, но фактор слабo сбрасывать со счетов не собирался.
В очередной раз обогнув терминал, я съехал на шоссе в сторону центра Тампы. Мои мысли все еще крутились вокруг недавнего разговора. Эл сказал, что Конрад был иголкой в стоге сена, состоящем из четверти миллиона военных, которые прошли через главное управление Восьмой ПД в Бад-Кройцнахе, Западная Германия, в конце семидесятых и начале восьмидесятых годов. Но если отбросить всю шелуху, Клайд Конрад был блестящей иголкой под тонким слоем соломы. Время совпадало. У него был доступ к указанным документам. Возможность манила, чуть не умоляла его.
Найти сообщника среди десяти с лишним тысяч человек, с которыми беседовали я, Эл и многие другие агенты, — вот что было бы настоящей удачей. Подъезжая к отделению ФБР на Зак-стрит в центре Тампы, я начал подозревать, что живущий у меня под боком тщедушный прыщавый торчок с непомерным умом был вполне подходящим кандидатом на эту роль.
Меня пригласили в ФБР, потому что я служил полицейским в студенческом городке, но сам я остался в Бюро из-за контрразведки. На моем первом месте службы, в Финиксе, она была лишь одной из огромного множества задач. Там были наркотики, пограничные проблемы, отмывание денег, почти вся преступность на границах штатов — настоящий винегрет федеральных преступлений. Но мое следующее отделение, в Нью-Йорке, занималось контрразведкой с утра до вечера: там руководили операциями двойных агентов, разрабатывали источники развединформации и нейтрализовали в штаб-квартире ООН шпионов, из которых состояла почти вся советская делегация.
Отчасти именно поэтому мне нравилось в Нью-Йорке — шпионских дел было хоть отбавляй. Кроме того, меня устраивала работа под началом специального агента Дона Мак-Горти. Он руководил самой крупной контрразведывательной программой в стране и не позволял штаб-квартире указывать ему, что делать. Ни одно отделение не знало и не делало в этой сфере больше, чем его собственное. Вскоре я перенял его двойственный подход к отношениям со штаб-квартирой ФБР: «Лучше извиняться, чем спрашивать разрешения» и «Никто в штаб-квартире не знает о твоей цели больше тебя».
Потом меня отправили в Пуэрто-Рико, где я познакомился еще с одним легендарным спецагентом — Диком Хельдом. Дик поделился со мной своими взглядами на отношения с Вашингтоном: «Не принимай отказов, особенно от штаб-квартиры». Но я всегда хотел оказаться в Тампе. Отделение в Тампе не только обрабатывало огромное количество дел о шпионаже, но и находилось гораздо ближе к клану Наварро, раскиданному по всей Южной Флориде.
В Тампе было еще одно преимущество: мой непосредственный начальник Джей Корнер, который вскоре тоже стал легендой контрразведки. Такого начальника надо было еще поискать, ведь в бюрократических структурах высокопоставленные чины всегда стремятся съесть новобранцев. Джей пользовался уважением штаб-квартиры, хотя никогда там не служил. Более того, он не сбивался с ног, чтобы влиться в толпу карьеристов, слетающихся в Вашингтон, как пчелы в улей.
К сожалению, Джей не всегда ценил меня так же высоко, как я его. Вот и в тот день, когда я вошел к нему в кабинет, он говорил по телефону и пронзил меня взглядом, который означал: «Ты что, не видишь, что я разговариваю?» Я подошел к его заваленному столу — Джей был редкостным неряхой — и принялся ходить из стороны в сторону, чтобы он догадался, что дело у меня важное.
Наконец он понял мой намек и положил трубку.
— Что? — спросил он с сильным нью-йоркским акцентом, всем своим видом говоря: «Эй, Наварро, отвали, будь добр».
— Я только что подбросил Юэйса в аэропорт, — ответил я, садясь и ослабляя галстук.
— И ты топтался у меня под носом, чтобы сообщить мне об этом?
— Не совсем.
— Ладно, рассказывай, как прошло? — вздохнув, спросил он, приготовившись к новостям.
— Я хочу начать полномасштабное расследование в отношении этого Рамси.
— Зачем? Что он сказал?
— Ничего особенного, — ответил я.
— Ничего особенного?
— Ну, он неплохо шел на контакт.
— И какие тогда основания для расследования? Его контактность?
— Нет, его сигарета.
— Сигарета? Курение уже стало федеральным преступлением? Я пропустил этот акт Конгресса.
— У Рамси дрожала сигарета.
Корнер улыбнулся. Он знал, что я долго изучал язык тела. Еще он подозревал, что я немного двинутый.
— Ты что, блин, издеваешься?
— Вовсе нет, — ответил я. — Она дрогнула трижды.
— Наварро, поясни-ка. Ты хочешь инициировать полномасштабное расследование в соответствии с рекомендациями генпрокурора на основании того, что допрашиваемый махал сигаретой?
Я ждал этого. Рекомендации генерального прокурора вступили в силу десять лет назад, чтобы сгладить перегибы эпохи Дж. Эдгара Гувера[7]. Они определяют, когда может быть инициировано «полномасштабное» расследование и сколько оно может продолжаться, причем требования довольно строги.
Чтобы начать расследование, необходимо иметь достаточно оснований, чтобы полагать, что совершено преступление или ведется разведка. Дрожащую сигарету, пусть даже она дрогнула три раза, сложно назвать достаточным основанием для расследования, но никогда нельзя закрывать глаза на мелочи.
— Да, — ответил я и по-хозяйски положил руки на подлокотники кресла. — Именно поэтому мы должны начать расследование.
— Ты хочешь, чтобы нас всех уволили? — Корнер покачал головой.
— Я считаю, что Рамси замешан в этом деле.
— Господи, в каком еще деле?