— Как называют того, кто следит за человеком вопреки его воле? — Нескромным. — Это слово чересчур мягко. — Ничего не поделаешь, сударыня. Вижу, что приходится исполнять все ваши желания. — Почему вы лишили себя заслуги исполнить это желание сразу же? — А разве нет заслуги в раскаянии? — Вы в самом деле раскаиваетесь? — И сам не знаю… Одно я знаю: я готов исполнить все, что пожелаете, если вы позволите мне проводить вас до того места, куда вы идете. — И затем вы оставите меня? — Да. — И не станете следить за мной? — Нет. — Честное слово? — Слово дворянина! — Тогда дайте вашу руку — и идем! Д'Артаньян предложил г-же Бонасье руку, и молодая женщина оперлась на нее, уже готовая смеяться, но еще дрожа. Так они дошли до конца улицы Лагарп. Здесь молодая женщина как будто заколебалась, как колебалась раньше на улице Вожирар, но затем по некоторым признакам, по-видимому, узнала нужную дверь. — А теперь, — сказала она, подходя к этой двери, — мне надо сюда. Тысячу раз благодарю за благородную помощь. Вы оградили меня от опасностей, которым я подвергалась бы, если бы была одна. Но настало время выполнить ваше обещание. Я пришла туда, куда мне было нужно. — А на обратном пути вам нечего будет опасаться? — Разве только воров. — А разве это пустяк? — А что они могут отнять у меня? У меня нет при себе ни одного денье. — Вы забываете прекрасный вышитый платок с гербом. — Какой платок? — Тот, что я подобрал у ваших ног и вложил вам в карман. — Молчите, молчите, несчастный! — воскликнула молодая женщина. — Или вы хотите погубить меня? — Вы сами видите, что вам еще грозит опасность, раз одного слова достаточно, чтобы привести вас в трепет, и вы признаете, что, если б это слово достигло чьих-нибудь ушей, вы бы погибли… Послушайте, сударыня, — воскликнул д'Артаньян, схватив ее руку и пронизывая ее пламенным взглядом, — послушайте, будьте смелее, доверьтесь мне! Неужели вы не прочли в моих глазах, что сердце мое исполнено расположения и преданности вам? — Я это чувствую. Поэтому вы можете расспрашивать меня о всех моих тайнах, но чужие тайны — это другое дело. — Хорошо, — сказал д'Артаньян. — Но я раскрою их. Раз эти тайны могут влиять на вашу судьбу, они должны стать и моими. — Сохрани вас бог от этого! — воскликнула молодая женщина, и в голосе ее прозвучала такая тревога, что д'Артаньян невольно вздрогнул. — Умоляю вас, не вмешивайтесь ни во что, касающееся меня, не пытайтесь помочь мне в выполнении того, что на меня возложено. Я умоляю вас об этом во имя того чувства, которое вы ко мне питаете, во имя услуги, которую вы мне оказали и которую я никогда в жизни не забуду! Поверьте моим словам! Не думайте больше обо мне, я не существую больше для вас, словно вы меня никогда не видели. — Должен ли Арамис поступить так же, как я? — спросил д'Артаньян, задетый ее словами. — Вот уже два или три раза вы произнесли это имя, сударь. А между тем я говорила вам, что оно мне незнакомо. — Вы не знаете человека, в окно которого вы стучались? Да что вы, сударыня! Вы считаете меня чересчур легковерным. — Признайтесь, что вы сочинили всю эту историю и выдумали этого Арамиса, лишь бы вызвать меня на откровенность. — Я ничего не сочиняю, сударыня, я ничего не выдумываю. Я говорю чистейшую правду. — И вы говорите, что один из ваших друзей живет в этом доме? — Я говорю это и повторяю в третий раз: это дом, где живет мой друг, и друг этот — Арамис. — Все это со временем разъяснится, — прошептала молодая женщина, — а пока, сударь, молчите! — Если бы вы могли читать в моем сердце, открытом перед вами, — сказал д'Артаньян, — вы увидели бы в нем такое горячее любопытство, что сжалились бы надо мной, и такую любовь, что вы в ту же минуту удовлетворили бы это любопытство! Не нужно опасаться тех, кто вас любит. — Вы очень быстро заговорили о любви, — сказала молодая женщина, покачав головой. — Любовь проснулась во мне быстро и впервые. Ведь мне нет и двадцати лет. Г-жа Бонасье искоса взглянула на него. — Послушайте, я уже напал на след, — сказал д'Артаньян. — Три месяца назад я чуть не подрался на дуэли с Арамисом из-за такого же платка, как тот, который вы показали женщине, находившейся у него, из-за платка с таким же точно гербом. — Клянусь вам, сударь, — произнесла молодая женщина, — вы ужасно утомляете меня этими расспросами. — Но вы, сударыня, вы, такая осторожная… если б у вас при аресте нашли такой платок, — вас бы это разве не скомпрометировало? — Почему? Разве инициалы не мои? «К. Б.» — Констанция Бонасье. — Или Камилла де Буа-Траси. — Молчите, сударь! Молчите! Если опасность, которой я подвергаюсь, не может остановить вас, то подумайте об опасностях, угрожающих вам. — Мне? — Да, вам. За знакомство со мной вы можете заплатить тюрьмой, заплатить жизнью. — Тогда я больше не отойду от вас! — Сударь… — проговорила молодая женщина, с мольбой ломая руки, — сударь, я взываю к чести военного, к благородству дворянина — уйдите! Слышите: бьет полночь, меня ждут в этот час. — Сударыня, — сказал д'Артаньян с поклоном, — я не смею отказать, когда меня так просят. Успокойтесь, я ухожу. — Вы не пойдете за мной, не станете выслеживать меня? — Я немедленно вернусь к себе домой. — Ах, я знала, что вы честный юноша! — воскликнула г-жа Бонасье, протягивая ему одну руку, а другой берясь за молоток у небольшой двери, проделанной в каменной стене. Д'Артаньян схватил протянутую ему руку и страстно припал к ней губами. — Лучше бы я никогда не встречал вас! — воскликнул он с той грубостью, которую женщины нередко предпочитают изысканной любезности, ибо она позволяет заглянуть в глубину мыслей и доказывает, что чувство берет верх над рассудком. — Нет… — проговорила г-жа Бонасье почти ласково, пожимая руку д'Артаньяну, который все еще не отпускал ее руки, — нет, я не могу сказать этого: то, что не удалось сегодня, возможно, удастся в будущем. Кто знает, если я когда-нибудь буду свободна, не удовлетворю ли я тогда ваше любопытство… — А любовь моя — может ли и она питаться такой надеждой? — в порыве восторга воскликнул юноша. — О, тут я не хочу себя связывать! Это будет зависеть от тех чувств, которые вы сумеете мне внушить. — Значит, пока что, сударыня… — Пока что, сударь, я испытываю только благодарность. — Вы чересчур милы, — с грустью проговорил д'Артаньян, — и злоупотребляете моей любовью. — Нет, я только пользуюсь вашим благородством, сударь. Но поверьте, есть люди, умеющие не забывать своих обещаний. — О, вы делаете меня счастливейшим из смертных! Не забывайте этого вечера, не забывайте этого обещания! — Будьте спокойны. Когда придет время, я вспомню все. А сейчас уходите ради всего святого, уходите! Меня ждали ровно в двенадцать, и я уже запаздываю. — На пять минут. — При известных обстоятельствах пять минут — это пять столетий. — Когда любишь. — А кто вам сказал, что дело идет не о влюбленном?