— Ах, господин Портос, — со вздохом продолжала прокурорша, — вы баловень красивых женщин! — Вы сами понимаете, — ответил Портос, — что при такой наружности, какой меня одарила природа, у меня нет недостатка в любовных приключениях. — О боже! Как забывчивы мужчины! — вскричала прокурорша, поднимая глаза к небу. — И все же не так забывчивы, как женщины, — отвечал Портос. — Вот я… я смело могу сказать, что был вашей жертвой, сударыня, когда, раненный, умирающий, был покинут лекарями, когда я, отпрыск знатного рода, поверивший в вашу дружбу, едва не умер — сначала от ран, а потом от голода в убогой гостинице в Шантильи, между тем как вы не удостоили меня ответом ни на одно из пламенных писем, которые я писал вам… — Послушайте, господин Портос, — пробормотала прокурорша, чувствуя, что по сравнению с тем, как вели себя в то время самые знатные дамы, она действительно была виновата. — Я, пожертвовавший ради вас баронессой де… — Я знаю это. — …графиней де… — О господин Портос, пощадите меня! — …герцогиней де… — Господин Портос, будьте великодушны! — Хорошо, сударыня, я умолкаю. — Но ведь мой муж не хочет и слышать о ссуде. — Госпожа Кокнар, — сказал Портос, — припомните первое письмо, которое вы мне написали и которое навсегда запечатлелось в моей памяти. Прокурорша испустила глубокий вздох. — Дело в том, что сумма, которую вы просили ссудить вам, право же, была слишком велика. — Госпожа Кокнар, я отдал предпочтение вам. Стоило мне написать герцогине де… Я не назову ее имени, потому что всегда забочусь о репутации женщины. Словом, стоило мне написать ей, и она тотчас прислала бы мне полторы тысячи. Прокурорша пролила слезу. — Господин Портос, — сказала она, — клянусь вам, что я жестоко наказана и что, если в будущем вы окажетесь в таком положении, вам стоит только обратиться ко мне! — Как вам не стыдно, сударыня! — сказал Портос с притворным негодованием. — Прошу вас, не будем говорить о деньгах, это унизительно. — Итак, вы больше не любите меня… — медленно и печально произнесла прокурорша. Портос хранил величественное молчание. — Увы, это ваш ответ, я понимаю его. — Вспомните об оскорблении, которое вы нанесли мне, сударыня. Оно похоронено здесь, — сказал Портос, с силой прижимая руку к сердцу. — Поверьте, я заглажу его, милый Портос! — И о чем же я просил вас? — продолжал Портос, пожимая плечами с самым простодушным видом. — О займе, всего лишь о займе. В конце концов, я ведь не безрассуден, я знаю, что вы небогаты и что ваш муж выжимает из своих бедных истцов их последние жалкие экю. Другое дело, если бы вы были графиней, маркизой или герцогиней, — о, тогда ваш поступок был бы совершенно непростителен! Прокурорша обиделась. — Знайте, господин Портос, — возразила она, — что мой денежный сундук, хоть это всего лишь сундук прокурорши, быть может, набит гораздо туже, чем сундуки всех ваших разорившихся жеманниц! — В таком случае, госпожа Кокнар, вы вдвойне оскорбили меня, — сказал Портос, высвободив свою руку из руки прокурорши, — ибо если вы богаты, то ваш отказ не имеет никакого оправдания. — Когда я говорю «богата», не следует понимать мои слова буквально, — спохватилась прокурорша, видя, что слишком далеко зашла в пылу увлечения. — Я не то чтобы богата, но у меня есть средства. — Вот что, сударыня, — сказал Портос, — прекратим этот разговор, прошу вас. Вы отреклись от меня? Всякая дружба между нами кончена! — Неблагодарный! — Ах, вы же еще и недовольны! — сказал Портос. — Идите к вашей прекрасной герцогине! Я больше не держу вас. — Что ж, она, по-моему, очень недурна! — Послушайте, господин Портос, в последний раз: вы еще любите меня? — Увы, сударыня, — сказал Портос самым печальным тоном, на какой он был способен, — когда мы выступим в поход, в котором, если верить моим предчувствиям, я буду убит… — О, не говорите таких вещей! — вскричала прокурорша, разражаясь рыданиями. — Что-то предсказывает мне это, — продолжал Портос, становясь все печальнее и печальнее. — Скажите лучше, что у вас новое любовное приключение. — Нет, нет, я говорю искрение! Никакой новый предмет не интересует меня, и больше того — я чувствую, что здесь, в глубине моего сердца, меня все еще влечет к вам. Но, как вам известно — а может быть, и неизвестно, — через две недели мы выступаем в этот роковой поход, и я буду страшно занят своей экипировкой. Придется мне съездить к моим родным, в глубь Бретани, чтобы достать необходимую сумму… — Портос наблюдал последний поединок между любовью и скупостью. — И так как поместья герцогини, которую вы только что видели в церкви, — продолжал он, — расположены рядом с моими, то мы поедем вместе. Вы сами знаете, что путь всегда кажется гораздо короче, когда путешествуешь вдвоем. — У вас, значит, нет друзей в Париже, господин Портос? — спросила прокурорша. — Я думал, что есть, — ответил Портос, опять принимая грустный вид, — но теперь понял, что ошибался. — У вас есть, есть друзья, господин Портос! — вскричала прокурорша, сама удивляясь своему порыву. — Приходите завтра к нам в дом. Вы — сын моей тетки и, следовательно, мой кузен. Вы приехали из Нуайона, из Пикардии. У вас в Париже несколько тяжб и нет стряпчего. Вы запомните все это? — Отлично запомню, сударыня. — Приходите к обеду. — Прекрасно! — И смотрите не проболтайтесь, потому что мой муж очень проницателен, несмотря на свои семьдесят шесть лет. — Семьдесят шесть лет! Черт возьми, отличный возраст! — сказал Портос. — Вы хотите сказать: «преклонный возраст». Да, господин Портос, мой бедный муж может с минуты на минуту оставить меня вдовой, — продолжала прокурорша, бросая на Портоса многозначительный взгляд. — К счастью, согласно нашему брачному договору, все имущество переходит к пережившему супругу. — Полностью? — спросил Портос. — Полностью. — Вы, я вижу, предусмотрительная женщина, милая госпожа Кокнар! — сказал Портос, нежно пожимая руку прокурорши. — Так мы помирились, милый господин Портос? — спросила она, жеманясь. — На всю жизнь! — ответил Портос в том же тоне. — Итак, до свиданья, мой изменник! — До свиданья, моя ветреница! — До завтра, мой ангел! — До завтра, свет моей жизни! XXX МИЛЕДИ Д'Артаньян незаметно последовал за миледи; он видел, как она села в карету, и слышал, как она приказала кучеру ехать в Сен-Жермен. Бесполезно было бы пытаться пешком преследовать карету, уносимую парой сильных лошадей. Поэтому д'Артаньян отправился на улицу Феру. На улице Сены он встретил Планше; тот стоял перед витриной кондитерской, с восторгом разглядывая сдобную булку самого аппетитного вида. Д'Артаньян приказал ему оседлать двух лошадей из конюшни г-на де Тревиля — одну для него, д'Артаньяна, другую для самого Планше — и заехать за ним к Атосу. Г-н де Тревиль раз навсегда предоставил свои конюшни к услугам д'Артаньяна. Планше направился на улицу Старой Голубятни, а д'Артаньян — на улицу Феру. Атос сидел дома и печально допивал одну из бутылок того отличного испанского вина, которое он привез с собой из Пикардии. Он знаком приказал Гримо принести стакан для д'Артаньяна, и Гримо повиновался молча, как обычно.