— Вы можете приходить обедать три раза в неделю, — сказала г-жа Кокнар. — Благодарю, — ответил Портос, — но я не люблю чем-либо злоупотреблять. К тому же я должен подумать об экипировке. — Ах да, — простонала прокурорша, — об этой несчастной экипировке! — К сожалению, это так, — подтвердил Портос, — об экипировке! — Из чего же состоит экипировка в вашем полку, господин Портос? — О, из многих вещей! — сказал Портос. — Как вам известно, мушкетеры — это отборное войско, и им требуется много таких предметов, которые не нужны ни гвардейцам, ни швейцарцам. — Но каких же именно? Перечислите их мне. — Ну, это может выразиться в сумме… — начал Портос, предпочитавший спорить о целом, а не о составных частях. Прокурорша с трепетом ждала продолжения. — В какой сумме? — спросила она. — Надеюсь, что не больше, чем… Она остановилась, у нее перехватило дыхание. — О нет, — сказал Портос, — понадобится не больше двух с половиной тысяч ливров. Думаю даже, что при известной экономии я уложусь в две тысячи ливров. — Боже праведный, две тысячи ливров! — вскричала она. — Да это целое состояние! Портос сделал весьма многозначительную гримасу, и г-жа Кокнар поняла ее. — Я потому спрашиваю, из чего состоит ваша экипировка, — пояснила она, — что у меня много родственников и клиентов в торговом мире, и я почти уверена, что могла бы приобрести нужные вам вещи вдвое дешевле, чем вы сами. — Ах, вот как! — сказал Портос— Это другое дело. — Ну конечно, милый господин Портос! Итак, в первую очередь вам требуется лошадь, не так ли? — Да, лошадь. — Прекрасно! У меня есть именно то, что вам нужно. — Вот как! — сияя, сказал Портос. — Значит, с лошадью дело улажено. Затем мне нужна еще полная упряжь, но она состоит из таких вещей, которые может купить только сам мушкетер. Впрочем, она обойдется не дороже трехсот ливров. — Трехсот ливров!.. Ну что же делать, пусть будет триста ливров, — сказала прокурорша со вздохом. Портос улыбнулся. Читатель помнит, что у него уже имелось седло, подаренное герцогом Бекингэмом, так что эти триста ливров он втайне рассчитывал попросту положить себе в карман. — Далее, — продолжал он, — идет лошадь для моего слуги, а для меня — чемодан. Что касается оружия, то вы можете о нем не беспокоиться — оно у меня есть. — Лошадь для слуги? — нерешительно повторила прокурорша. — Знаете, мой друг, это уж слишком роскошно! — Вот как, сударыня! — гордо сказал Портос. — Уж не принимаете ли вы меня за какого-нибудь нищего? — Что вы! Я только хотела сказать, что красивый мул выглядит иной pas не хуже лошади, и мне кажется, что если раздобыть для Мушкетона красивого мула… — Идет, пусть будет красивый мул, — сказал Портос. — Вы правы, я сам видел очень знатных испанских вельмож, у которых вся свита ездила на мулах. Но уж тогда, как вы и сами понимаете, госпожа Кокнар, этот мул должен быть украшен султаном и погремушками. — Будьте спокойны, — сказала прокурорша. — Теперь дело за чемоданом, — продолжал Портос. — О, это тоже не должно вас беспокоить! — вскричала г-жа Кокнар. — У мужа есть пять или шесть чемоданов, выбирайте себе лучший. Один из них он особенно любил брать с собой, когда путешествовал: он такой большой, что в нем может уместиться все на свете. — Так, значит, этот чемодан пустой? — простодушно спросил Портос. — Ну конечно, пустой, — так же простодушно ответила прокурорша. — Дорогая моя, да ведь мне-то нужен чемодан со всем содержимым! — вскричал Портос. Г-жа Кокнар снова принялась вздыхать. Мольер еще не написал тогда своего «Скупого». Г-жа Кокнар оказалась, таким образом, предшественницей Гарпагона. Короче говоря, остальная часть экипировки была подвергнута такому же обсуждению, и в результате совещания прокурорша взяла на себя обязательство выдать восемьсот ливров деньгами и доставить лошадь и мула, которым предстояла честь нести на себе Портоса и Мушкетона по пути к славе. Выработав эти условия, Портос простился с г-жой Кокнар. Последняя, правда, пыталась задержать его, делая ему глазки, но Портос сослался на служебные дела, и прокурорше пришлось уступить его королю. Мушкетер пришел домой голодный и в прескверном расположении духа. III СУБРЕТКА И ГОСПОЖА Между тем, как мы уже говорили выше, д'Артаньян, невзирая на угрызения совести и на мудрые советы Атоса, с каждым часом все больше и больше влюблялся в миледи. Поэтому, ежедневно бывая у нее, отважный гасконец продолжал свои ухаживания, уверенный в том, что рано или поздно она не преминет ответить на них. Однажды вечером, явившись в отличнейшем расположении духа, с видом человека, для которого нет ничего недостижимого, он встретился в воротах с субреткой; однако на этот раз хорошенькая Кэтти не ограничилась тем, что мимоходом задела его, — она нежно взяла его за руку. «Отлично! — подумал д'Артаньян. — Должно быть, она хочет передать мне какое-нибудь поручение от своей госпожи. Сейчас она пригласит меня на свидание, о котором миледи не решилась сказать сама». И он посмотрел на красивую девушку с самым победоносным видом. — Сударь, мне хотелось бы сказать вам кое-что… — пролепетала субретка. — Говори, дитя мое, говори, — сказал д'Артаньян. — Я слушаю. — Нет, только не здесь: то, что мне надо вам сообщить, чересчур длинно, а главное — чересчур секретно. — Так что же нам делать? — Если бы господин кавалер согласился пойти со мной… — робко сказала Кэтти. — Куда угодно, красотка. — В таком случае идемте. И, не выпуская руки д'Артаньяна, Кэтти повела его по темной винтовой лесенке; затем, поднявшись ступенек на пятнадцать, отворила какую-то дверь. — Войдите, сударь, — сказала она. — Здесь мы будем одни и сможем поговорить. — А чья же это комната, красотка? — спросил д'Артаньян. — Моя, сударь. Через эту вот дверь она сообщается со спальней моей госпожи. Но будьте спокойны: миледи не сможет нас услышать — она никогда не ложится спать раньше полуночи. Д'Артаньян осмотрелся. Маленькая уютная комнатка была убрана со вкусом и блестела чистотой, но, помимо воли, он не мог оторвать глаз от той двери, которая, по словам Кэтти, вела в спальню миледи. Кэтти догадалась о том, что происходило в душе молодого человека. — Так вы очень любите мою госпожу, сударь? — спросила она. — О да, Кэтти, больше, чем это можно высказать словами! Безумно! Кэтти снова вздохнула. — Это очень печально, сударь! — сказала она. — Почему же, черт возьми, это так уж плохо? — спросил он. — Потому, сударь, — ответила Кэтти, — что моя госпожа нисколько вас не любит. — Гм… — произнес д'Артаньян. — Ты говоришь это по ее поручению? — О нет, сударь, нет! Я сама, из сочувствия к вам, решилась сказать это. — Благодарю тебя, милая Кэтти, но только за доброе намерение, так как ты, наверное, прекрасно понимаешь, что твое сообщение не слишком приятно. — Другими словами, вы не верите тому, что я сказала, не так ли? — Всегда бывает трудно верить таким вещам, хотя бы из самолюбия, моя красотка.