— Васьки уж три дня дома нет. В домоуправлении гостит, у слесарей, — открывая дверь, успокоил его Савва. Он подбежал к аптечке, схватил первый попавшийся флакон, вытряхнул из него таблетку и раздавил ее в комнате на столе тяжелой стеклянной пепельницей. Ребята осторожно поправили у воробья клюв, посыпали вокруг белым порошком и положили птичку на стол. Воробей закрыл глаза и больше их не открывал. — Ну вот, сразу легче стало, — удовлетворенно сказал Савва, и они стали ждать. Птичка давно уже вытянула лапки, а мальчики сидели и мечтали о том, как воробей поправится, привыкнет к ним и станет совсем ручным. Савва обещал научить птицу разговаривать, а Коля сказал, что, если воробей сломает, например, ногу, то нужно будет к ноге привязать спичку, чтоб она не гнулась. Воробей лежал, друзья фантазировали. Тут кому-то пришло в голову, пока суд да дело, наловить ему мух. Мальчики вышли на улицу и остановились возле подъезда… С утра было жаркое солнце, а теперь стало душно и темно, и все вокруг будто насторожилось. Иногда по двору, закручиваясь, пролетал ветер, поднимая в воздух густую пыль. Деревья у детской площадки, смешиваясь верхушками, скрипели. Вдруг низкие тяжелые тучи ослепительными костлявыми пальцами схватила молния, и все дрогнуло от грохота. Там и сям западали отдельные крупные капли, а потом хлынул ливень, да такой, что дежурный слесарь дядя Степа, спавший на трубах, не успев даже вскочить на ноги, промок, как утопленник. Спросонья он хотел наброситься на ребят, выглядывавших из подъезда, но, сообразив, что это стихия, ругаясь, убежал в мастерскую. В подъезде было уютно. Мухи были, но ловились плохо. Разлетаясь в разные стороны, они садились на Савву и Колю или резвились под потолком. Савва быстро разочаровался, но тут же высказал интересную идею. — Давай! — воодушевился Коля. — Но где их ловить? Моя мамка все время травит их. Это из-за нее они стали такими пугливыми. Даже меня увидят — и то убегают. — У нас тоже травят, — с сожалением признался Савва. — Может, всем ребятам сказать? Каждый понемногу и наловим. Друзья выскочили на улицу. Ливень уже отшумел и опять появилось солнце. По лужам, поднимая брызги, носились ребята, окатывая друг друга мутной теплой водой. Коля и Савва озабоченно подходили к некоторым из них, что-то заговорщически шептали на ухо, и те бежали домой, хлюпая сандалиями и выжимая из них веселые фонтанчики воды. Сами же Коля и Савва, зная отзывчивый характер Топорика, направились к нему. Настроение у Славки было мрачное. Его только что за грубость наказал отец, поэтому сам он тараканов не ловил, а стоял посреди кухни и, видя нерасторопность гостей, меланхолично ругался. — Разини, разве так ловят! Не там. У тебя под коленкой. Вот он, подлец! — Лови, Колька! — волновался Савва. Коробку взяли из-под зубного порошка. Железная крышка у коробки закрывалась хорошо, но пружинила и отскакивала, если уберешь палец. — Так даже лучше, — сказал Коля. — Нажал — закрыто, убрал — открыто. Остальные ребята тоже поработали на славу. Через час, радостно похлопывая по коробке, друзья возвратились к Савве. Воробей все так же лежал на столе. — Помер? Савва пожал плечами. — Послушай, может, дышит? Савва приложил ухо к воробью и, глядя в потолок, прислушался. — Умер, — наконец сказал он. — Не дышит и холодный… Завернув воробья в тряпочку, друзья вышли из дома и молча направились через детскую площадку к акациям. В кустах было еще очень сыро. Тополиный пух прилипал к голому телу, крупные тяжелые капли падали на спины. Мальчики нашли подходящее место и все так же молча начали рыть могилку… Когда Савва вернулся, Света была уже дома. — Саввик, мы идем в кино. Анфиса Антоновна ждет нас возле «Стахановца». Собирайся скорей. Савва крикнул «Ура!», но, натягивая чистую рубаху, заметил, что коробка приоткрыта. Он подошел поближе и озадаченно почесал затылок. — Света, ты моих тараканов брала? — Каких тараканов? — Сестра с ужасом посмотрела на коробку. — Моих. Мы их для воробья наловили. — Савва взял пустую коробку и осмотрел ее со всех сторон. — Ну вот, — печально заключил он, — и воробей умер, и тараканы разбежались. — Боже! — сказала Света, начиная снова раздеваться. — Да ты не огорчайся, — заметив, что сестра изменилась в лице, сказал Савва. — Давай лучше попугаев купим. А тараканы далеко не могли убежать. Все они где-нибудь здесь. И он обвел рукой квартиру. Талант (рассказ Славы Топорова) Скажу по правде, Гусар мне никогда не нравился, хотя действительно он здорово играет, и наш учитель Михаил Иванович говорит про него: — Талант! Еще год, и мне нечему будет его учить. Вовка пришел в музыкальную школу на год позже меня и Саввы, но быстро нас обогнал. Когда ему в первый раз дали скрипку, он будто впился в нее зубами — это мне так показалось. Во втором классе он играл такой концерт, который нам дадут только в четвертом… Могут подумать, что я ему завидую. Вовсе нет. Просто мне не нравятся люди, которые все время ждут, чтоб их похвалили. А Вовка именно такой. Он все время околачивается возле директора или учителей, слушает, как они восхищаются им, и подставляет голову, чтоб его погладили. Он как собачка в цирке, которая после каждого фокуса просит у дрессировщика конфетку… Да что учителя! Своими успехами Вовка Гусаров восхитил и всех наших родителей. Житья не стало! А мой папа однажды запретил мне дружить со «всякими бездельниками» и велел познакомиться поближе с Гусаром, чтоб «перенять от него все хорошее». Мне совсем не хотелось знакомиться с Вовкой, тем более, что он смотрит на всех свысока. Но я решил все-таки попробовать. Два дня я не мог к нему подступиться. Но потом все оказалось очень просто: за Гусаром нужно ходить по пятам, смотреть на него, как на жирафа, да почаще восхищаться тем, что он скажет или сделает. Скажет, например: «На улице грязь», — а ты не теряйся, подхватывай: — Смотри-ка, действительно! Надо же, какие у тебя глаза зоркие! И так везде: глаза зоркие, ноги быстрые, уши чуткие. Как в сказке про Айогу. Мне это было совсем не трудно, а ему ужасно нравилось. Несколько дней я болтался за ним, как хвостик. Даже директор однажды спутала и вместо Гусара погладила меня… Вот так мы и подружились, хотя дружить с Гусаром оказалось совсем неинтересно. О скрипке он вообще не хотел говорить, сказал только, что месяцами не берет её в руки. Я, конечно, сразу понял, что он врет. Хочет, как всегда, похвастать — какой он талантливый: бездельничает, а играет лучше всех. И еще, наверное, для того, чтоб я не вздумал заниматься и его догонять. Для виду я, конечно, восхитился, а сам подумал: «Чудак, нашел дурака! Да если б это была правда, то мы с Саввой играли бы, как Паганини или даже лучше». И еще я заметил, что Вовка не любит играть в те игры, где я могу его обыграть. Ну, а все остальное — например, лазать по деревьям, на крышу, прыгать в сугробы — вообще считает глупостью. Однажды я пригласил его в подвал нашего дома, чтоб показать трубу, на которой можно качаться. Он нехотя пошел, но как только мы спустились, сразу же шлепнулся на ровном месте и заявил, что дальше не пойдет и ни на какой трубе качаться не будет. Ясно, что после этого я не стал ему рассказывать, что такой трубы он не найдет ни в одном другом доме, по крайней мере, в нашем районе. А если говорить про ту трубу, что торчит в канаве на улице, то она принадлежит всем. Мы тоже иногда ходим колотить по ней палками. Особенно хорошо получается, когда кто-нибудь колотит, а ты сидишь внутри. Но там всегда много народу, и поэтому — очередь. Я не стал рассказывать ему и о том, что скоро мы все удерем из дому, что уже копим в мешке хлеб и сухой компот, а ускачем на лошади, которая ходит во дворе больницы. Днем на ней возят продукты, а на ночь распрягают. Мы подведем ее к забору, сядем и помчимся. Жалко только, что лошадь не очень длинная — все сразу можем не поместиться… Одним словом, с Гусаром мне делать было абсолютно нечего. Хотя… один раз мы с ним и сходили в лес на лыжах. Но тогда мне не повезло. Вернее, я опозорился: намазал лыжи подсолнечным маслом, чтоб лучше скользили, но получилось наоборот. Лыжи остановились на самом кончике трамплина, а я не остановился — полетел дальше — и стукнулся головой о дерево. Я встать не могу — ноги не держат и в глазах темно, а Гусар на меня разозлился. Заявил, что я специально всю прогулку ему испортил, и ушел куда-то. Я бы точно замерз, если б меня не нашли и не дотащили до больницы Савва с Колей да Щегол… Тогда Савва из-за меня чуть не умер… «Прогулку испортил!» Как же! Он ведь два часа наряжался, чтоб вокруг все ахали: все у него новенькое, форма настоящая, ботинки с жесткими креплениями, каких ни у кого нет… Тьфу! А сам на лыжах стоять не умеет. Уж лучше обиделся бы на то, что я дерево чуть не испортил. Я здорово треснулся, на меня даже шишки посыпались… На этом наша дружба, конечно, кончилась. И вообще, я никогда не стал бы вспоминать о Гусаре, если б не один случай. Как-то я задержался в музыкальной школе допоздна. Ноты переписывал. Везде было уже тихо, только из зала доносились звуки. Когда я все закончил и пошел домой, то по пути заглянул в зал. За роялем сидел Вовка. Он обернулся, посмотрел на меня, но я ничего не сказал, прикрыл дверь и ушел. Домой я сразу не попал. Вечером в нашем дворе самое интересное время. Особенно весной, когда тепло. Возле каждого подъезда сидят люди, разговаривают, спорят, кругом полно ребят, все бегают, играют в мяч или в прятки. Я влез на забор и вместе с Рустиком стал смотреть на Котьку, который назло своей родной бабушке грыз штукатурку. Бабушка ругалась, но почему-то не на Котьку, а на нас с Рустиком. Вдруг кто-то схватил меня и стащил с забора. Оказалось, это мой папа. Он молча повел меня с собой, и вскоре мы очутились в зале музыкальной школы. Вовка по-прежнему сидел возле рояля, но теперь рядом с ним стояла директор. Она смотрела под крышку рояля и плакала.