— Весьма благодарен за разрешение, — усмехаюсь. Уже освобождённый от верхней одежды и обуви, с тетрадью в руке следую в уже почти родную кухню. — Но по выходным... — с сомнением тянет Васильева, бредущая у меня за спиной. — По субботам занимаются только дураки или влюблённые. Почему во время перемен не занимаетесь? Или не выделяете часик в учебный день? Я обычно так и делаю. Зачем отнимать лишнее время в законный выходной? Хороший вопрос. Плюхаюсь на табурет в ожидании своей «ученицы». Но особенно мне понравилось высказывание про влюблённых и дураков. Я бы, пожалуй, убрал из него «или» и адресовал бы сей диагноз персонально себе. — А Беляева во время перемен с котом своим занята, — развожу руками. — Но эти ваши занятия нужны в первую очередь именно ей, — Васильева стоит на пороге и хмурит брови, недовольно скрестив руки. — Диана, душнишь опять, — отмахиваюсь. — Как Лина тут с закрытыми окнами ещё не задохнулась? — Ха! Ты вот точно дурак, раз тащишься сюда каждый раз. А Лина влюблённая дура. Она хоть спасибо говорит тебе? — Так, — делаю самый серьёзный вид. — Во-первых, мне нравится ходить к вам в гости и болтать о разном. Во-вторых, «спасибо» Лина мне говорит. — Ладно, ладно, — в капитуляции поднимает руки. — Я тоже рада твоей компании на самом деле. К коридоре раздаются шаги нашей общей подруги, и Диана размыкает до сих пор скрещенные на груди руки, обращаясь затем уже не только ко мне, но и к подошедшей Беляевой: — Занимайтесь, ребятки, да на чай позвать не забудьте! — Как же мы про тебя забудем, — отвечает ей Лина, усаживаясь на соседний со мной табурет. — Ну что? — спрашиваю. — Начнём? — Угу, — кивает она, демонстративно помахав своей тетрадью. Мы просидели так не один вечер и не одну минуту, но что-то произошло сегодня. В какой-то момент возникла тишина. Это не было неловкой паузой в неуклюжем разговоре. Она возникла как-то сама собой — естественным образом. Больше не было тетрадей с нашими записями, обсуждения учебного материала или каких-нибудь других отвлекающих моментов. В возникшей тишине я не мог не смотреть на неё и её губы. Это какой-то гипноз, и мне явно нужна помощь. «Живой?», — спросил у меня как-то Хомяков, провожая взглядом Бутча и Лину, когда они в очередной раз решили уединиться на время перемены. Я тогда ничего не ответил, а Антон не стал продолжать. Сейчас, в эту минуту тишины я живее, чем когда либо. Пульс стучит в ушах, ладони замерли, удерживаемые от непреодолимого желания обхватить талию сидящей рядом со мной девушки. Мы бы поцеловались. Я уверен в этом. Если бы не Васильева, то одна моя маленькая мечта сбылась бы прямо здесь — на этой кухне. Я узнал бы вкус губ Беляевой. — Вы уже закончили? Или только начали? — вопросы Васильевой, которые сломали всю сказку и вернули меня в реальность. — Как раз собирались чайник ставить, — отвечаю ей, стараясь не смотреть на Лину. — Не беспокойтесь, — продолжает Диана с недовольным видом. — Я и сама хочу отсюда убраться. Продолжайте, пейте чай без меня. Она уходит и скрывается в ванной. Да какой уж теперь чай? Мне бы в себя прийти, проветриться. На Беляеву всё ещё смотреть нормально не могу — с растерянным видом сверлит глазами дверь ванной. — Думаю, мне пора, — говорю нейтральным ровным голосом. Лина не возражает, и мы спокойно прощаемся, как обычно. Думаю, ей действительно хочется побыть одной или поговорить с подругой. Не понимаю толком, что произошло сейчас с нами всеми, но ясно одно — сегодня без чая. Глава 19. Ревность Лина — Редкостная красавица, — Глеб заботливо убирает мне за ухо выбившуюся прядь волос. — Ты ешь, — отвечаю ему, — так и перемена закончится, пока тупишь сидишь. — Он так и не прикоснулся к своему обеду, хотя сидим мы уже минут семь. — Не туплю, а любуюсь своей любимой. Твои губы лучше любых макарон — один только взгляд на них насыщает меня больше, чем всякая еда. Жаль, что мы в жалком студенческом буфете, а не в ресторане, где я мог бы угостить тебя чем-то более изысканным. — Я птица невысокого полёта, — пожимаю плечами. — Мне и в буфете неплохо. — Привыкай летать выше, — Пожарский хвастливо улыбается, но знал бы он, как порой меня раздражают эти его реплики. Особенно сейчас, когда я с самого утра не в настроении. — Как хочу, так и летаю. И вообще: я плаваю. — Что у тебя случилось сегодня, плавающая рыбка? Не с той ноги встала? — он стёр с лица свою дурацкую ухмылку. Хотелось бы мне, чтобы этот же самый вопрос задала мне Людмила, но она где-то в другом конце буфета вместе с Князевым и Хомяковым. Уже несколько минут пытаюсь разглядеть их компанию, но каждый раз отвлекаюсь на Пожарского, сидящего напротив меня или на мелькающих мимо проходящих людей, что загораживают весь обзор. Выговориться хочется, а под рукой только Глеб всё время. — Поругалась с подругой. — С одногруппницей, которая в очках? Это ты её высматриваешь сейчас? — он делает движение головой в сторону, и сразу после этого я нахожу взглядом Ажинову. А ещё Михаила, Антона и ещё какую-то девушку, которую я не знаю. Что за чёрт? — Нет, — отвечаю. — С которой я живу. — Диана, кажется? — уточняет Пожарский. — Да. Ты видел её позавчера, в понедельник, когда до дома меня проводил. — И в чём суть вашего конфликта? — кажется, мой парень действительно готов меня слушать, а не только комплиментами осыпать да целовать, когда вздумается. — Пустяки, если честно, — вздыхаю, отодвигая в сторону уже практически пустой контейнер с остатками риса. — Осеннее обострение уже не актуально — последний день ноября всё-таки. Так что к чему эти ваши пустяки? — Сама не пойму. В Диану бес вселился. Может, измена парня так влияет на неё, — мне вновь хочется вернуться взглядом к столику, где сидят мои друзья. Та девушка всё ещё с ними. Что если это и есть та незнакомка, по которой сохнет Князев? — Значит это она напала? — интересуется Глеб, возвращая моё внимание. — Угу. Именно напала. Говорит, я виновата в том, что её отшил тот парень, который нравится ей сейчас. — Это как? — при упоминании какого-то парня Пожарский весь подобрался, готовясь слушать меня ещё более внимательно. — Хотела бы и я знать. В субботу она у меня спросила как бы я поступила на её месте. Я ответила. А Васильева взяла и сделала так, как предположила я свои действия в такой ситуации. В итоге её постигла неудача, а виновата оказалась я. Якобы совет плохой дала, подставила, подложила свинью и всё такое. Но я не давала ей совета и не говорила, как действовать. Это было её выбором: делать так или иначе. Что за чушь! Диана решила таки признаться в симпатии тому, кто ей нравится. Сразу после разрыва предыдущих отношений. Подозреваю, что объект её симпатии не оценил от моей подруги такие быстрые перебежки от одного к другому. Или она ему просто несимпатична. В любом случае: при чём здесь я? Этим вопросом я задаюсь со вчерашнего дня, с того момента, как вернулась с пар и встретилась с яростным взглядом своей подруги. Сразу стало ясно, что злится она на меня. А на мой вопрос, в чём же дело, её прорвало так, словно сдерживающую плотину взорвали и вся вода огромными волнами обвалилась прямо на меня. Давно я не видела Васильеву в таком состоянии — уже почти забыла, какой страшной она бывает. Громко кричащей, раскрасневшейся. — И правда, — соглашается Глеб. — Так что за ситуация и как бы ты поступила? — ему не интересна моя ссора с подругой. Сейчас он хочет выяснить каким образом во всю эту ситуацию втесался какой-то там парень. — Это не важно. Имеет значение лишь изгнание бесов из Васильевой. Под одной крышей всё-таки живём. — Ты верно, кстати, заметила сейчас, что это не один какой-то бес, — голос Пожарского стал ниже и грубей, а лицо максимально серьёзным. — О чём ты? — Я долго молчал, не желая расстраивать тебя и рушить твои отношения с подругой, но раз вы уже и без меня ругаетесь... — Мне совсем не нравится это его вступление. — О чём молчал? — бросаю взгляд на неслышно смеющуюся Ажинову. На активно жестикулирующего Князева. На Хомякова, что тоже смеётся и смешно треплет свои волосы. Словно ищу поддержки в этих троих. Смотрю и на незнакомую мне девушку, что чувствует себя слишком непринуждённо рядом с моими друзьями. По крайней мере, она так выглядит. — Твоя подруга пыталась мне наговорить о тебе всякого. Неловко говорить об этом, но думаю, что время пришло. Диана, похоже, запала на меня. Не пойми неправильно: я не нарцисс, которому мерещится, что все девчонки только и делают, что падают к моим ногам. Просто она не раз в весьма ненавязчивой и осторожной форме пыталась «спасти меня» от тебя. Говорила, что на самом деле ты не любишь меня и используешь мои чувства ради денег и развлечений, что я тебе предоставляю. Ну, знаешь, все эти наши походы по кафе и ресторанам и так далее... Она хочет рассорить нас. Чтобы я плохо подумал о тебе. Я вспоминаю раздражение Васильевой при виде меня и Михаила в вечер субботы. Ей очень не понравилось то, что она увидела. Почти свершившийся поцелуй, который никто из нас троих после не обсуждал. Мне не пришло в голову, что этому нужно придавать какое-то особое значение. Моя подруга всегда была за всё правильное, честное и по правилам. А я их почти нарушила, будучи сейчас в отношениях с Глебом. К тому же: накануне ей и самой изменил её Коля. И вот сейчас посреди большой перемены и обеденного перерыва Пожарский рассказывает мне такие жуткие вещи. Так, нужно всё разложить по полочкам. Диане показалось, что Михаил влюблён в меня. Зачем она так сказала? Прощупывала почву? Я опровергла её версию, зная, что это точно не я. Затем она разозлилась от предположения, что я могу одновременно крутить обоими парнями. Защищала она при этом больше Князева, чем Глеба. «Тогда не нужно жалеть его. У тебя Глеб. Будь добра — не обижай Пожарского», — её слова произнесённые тогда. Значит ли это то, что влюбилась Васильева в Михаила, а вовсе не в Пожарского, как говорит он сам? Зачем тогда пытаться разрушить мои отношения с ним? Чтобы он в порыве ревности отрубил мои последние возможности проводить время с другом детства? Или просто из-за своей злости и эмоционального порыва? Диана призывала меня к совести и просила сосредоточиться на своих текущих отношениях с «котом». Чтобы отстала от Князева... Это к нему она неудачно подкатила? Это из-за той незнакомки, что сидит сейчас за столиком с моими друзьями, отказал ей Михаил? Что вообще происходит? — Какие странные вещи ты мне рассказываешь, — больше мне нечего ему ответить. — Диана ведь не права? Я верю тебе, но скажи мне, — Глеб заметно напряжён в ожидании моего ответа. — Нет, конечно, — раздражённо фыркаю. — Я не просила от тебя всего этого. Ты сам обваливаешь меня в... своём внимании, как котлеты при панировке. Мне совсем не хочется произносить слово «деньги». Я действительно не жажду их. В этих отношениях я оказалась по какой угодно причине, но точно не по этой. У меня нет уверенности в том, что я люблю его, но в меркантильности меня точно не получится обвинить. — Как рыбу скорее, — усмехается расслабившийся Пожарский в удовлетворении от моего ответа. — Да уж. — Будь осторожна с ней, — своё предостережение он сопровождает нахмуренными бровями. — Буду, — провожаю взглядом уходящих из буфета друзей, особенно сосредоточившись на Князеве. Он, словно чувствуя, посмотрел на меня в ответ, не выдавая никакой эмоции, а затем мазнул взглядом по спине Пожарского и отвернулся, скрывшись вместе с другими в коридоре. Если бы Васильева ставила перед собой цель рассорить меня и Глеба, то давно разболтала бы ему о еженедельных приходах Михаила к нам в гости по вечерам в один из выходных дней. Но Пожарский, смотрю, ничего об этом не знает. Иначе уже бы случилось извержение вулкана или что-нибудь в этом роде, учитывая его собственнические настроения. А также, разболтай она об этом, то это почти наверняка привело бы к тому, что мой парень вынудил бы меня перестать приглашать Князева к нам в квартиру. Тогда и сама Диана лишилась бы общества нашего общего друга. И всё-таки — Михаил, а не Глеб. Ох, Диана, неужели и ты попала в ту же френдзону, что и я? Глава 20. Нужен перерыв