30 Зубы клацали не переставая. Это было предательство тела, которое никак не хотел покидать страх. Ханна чувствовала, что ей невыносимо жарко: кожа ее горела, по ней сбегали капельки пота. Она сидела, закутавшись в полотенце, в сауне на конеферме. Дверь открылась, и показался гривастый проводник, который протянул ей бутылку виски. Никогда еще Ханна не была так рада видеть мужчину, как сейчас, в слишком узком, обернутом вокруг бедер полотенце, с волосами, собранными в слишком длинный конский хвост. Ей не оставалось ничего другого, как кивнуть. Проводник вошел внутрь и закрыл за собой дверь. Сев рядом, он зубами вытащил пробку и отдал виски ей. Ханна взяла бутылку, сделала изрядный глоток и почувствовала, как растекающаяся внутри жидкость наполняет все тело блаженным теплом. Проводник также отхлебнул и вставил пробку на место. – Тебе лучше? Ханна кивнула, с алкоголем в крови все и вправду выглядело немного лучше. – Такого раньше действительно никогда не случалось. Разумеется, тебе вернут все деньги. Ханна покачала головой – черт с ними, с деньгами. От унижения не откупишься. Она прищурилась, пытаясь забыть вид Йорна на противоположном берегу речушки. Все в ней пылало. Телесная дрожь прекратилась. Внезапно у нее возникла мысль, она повернулась к обладателю лошадиной гривы. – Он знал, что я приеду туда? – Второй датский писатель? – Он никакой не писатель, он – франшиза. Ханне стало слегка неловко за резкий ответ. Гривастый проводник здесь вовсе ни при чем. От жара печки кожа исландского проводника покрылась капельками пота; он сидел и смотрел прямо перед собой – видимо, обдумывал ее слова. Наконец он кивнул и посмотрел на Ханну. – Он твой любовник или что-то в этом роде? Он очень обрадовался, когда увидел тебя. Ханна фыркнула. Любовник? Она сделала еще глоток виски. На этот раз вкус показался ей куда более горьким. – Враг? Задав вопрос, проводник перехватил бутылку из рук Ханны. Ханна прикрыла глаза, наслаждаясь ощущением, что виски как будто слегка покалывает кожу изнутри. – Я ненавижу в нем все. Я ненавижу то, как он улыбается, я ненавижу звук его голоса, я ненавижу все, за что он выступает. Я ненавижу то, что он называет себя писателем, я ненавижу его книги, и я ненавижу, что люди читают их и он им нравится. Я ненавижу его успех. Ханна открыла глаза, в сауне стало очень темно. Она почувствовала, что после непривычного приступа честности ей значительно полегчало. Гривастый проводник встал, плеснул воды на печку, снял с себя узкое полотенце и несколько раз взмахнул им, так что волна жара проникла в тела их обоих. Затем он снова сел и откинулся назад. Они продолжали впитывать тепло. – Я тоже раньше часто завидовал успехам других. Часто и подолгу проклинал то, что менее талантливые, чем я, получают такие возможности, о которых я мог только мечтать. Ханна взглянула на него. – А кем ты был? – Артистом театра. Ханна кивнула. – И что заставило тебя перестать их ненавидеть? Гривастый проводник взглянул на огонь в печке и, слегка помедлив, ответил: – Ничего. Я по-прежнему их ненавижу. – Но ты больше не играешь в театре? Он кивнул. Путь домой показался ей необычайно длинным. Джип скакал по грунтовой дороге, уже стало смеркаться, хотя день вроде бы только начался. Ханна включила дальний свет. Вообще-то она всегда была ночной птицей – совой, однако многочисленные дневные вариации темноты стали уже ей надоедать. Оставалось надеяться, что она не впадет в зимнюю депрессию до того, как ее книга будет закончена. Нельзя сказать, что, возвращаясь с конной прогулки, Ханна увозила с собой заряд вдохновения. Она с раздражением отметила, что досадное появление здесь Йорна отрицательно сказывается не только на ее мотивации, но и на сборе материала. Однако в одном она была уверена: если что и станет основной темой ее детектива, так это месть. Месть во всех мыслимых ее проявлениях. Может, ей стоит уже принять решение, кто же будет убийцей, поскольку прежде, чем повествование станет по-настоящему захватывающим, в нем должно появиться еще несколько подозреваемых. Она слегка увеличила скорость, чтобы поскорее вернуться домой и заняться книгой. Подробный опрос всех местных жителей не пролил нового света на это дело, как будто, когда речь заходила о ночи гибели Туре, внезапно наступило коллективное забвение. Зверское убийство его отца и матери также заставляло всех членов местного сообщества хранить молчание. Сам полицмейстер родился и вырос в этом городке, знал здесь всех и обязан был вычислить убийцу просто на основе анализа поведения местных жителей. Изменился ли кто-то, появились ли у кого-нибудь новые привычки или же, может, кто-то отказался от старых? Он почесал бороду. А что, если провести технические экспертизы ограниченного круга лиц? Просто, чтобы посмотреть, не заставит ли это кого-нибудь заговорить. Хотя, разумеется, это может породить множество досужих слухов и наговоров, так что здесь следует поступать осторожно. Ханна задумчиво подняла глаза; внезапно ее посетила мысль, что она и сама не знает, является ли реальность моделью для ее детектива или же ее книга, быть может, в каком-то смысле предвосхищает события. В любом случае это совсем даже неплохая идея – попытаться выяснить, не стал ли кто-нибудь в деревушке вести себя странно. Кто-то, кто стал сторониться односельчан или, может, вовсе решил уехать. Ханна решила, что займется этим завтра, а сейчас ей предстояло сделать одно дело, которое она откладывала весь вечер. Она взяла в руки новый телефон, купленный по дороге домой. Она приобрела его в местной лавке, хозяин которой помог ей его включить, вставить сим-карту и все такое. С Бастианом созвониться не удавалось – после трех тщетных попыток Ханна отчаялась. Ну и хрен с ним! Она посмотрела на телефон как на предавшего ее сообщника – ее теория подтверждается. Точно, Бастиан пытается воспользоваться возможностью, чтобы сплавить ее. Последний раз успех у критики ее книга имела уже довольно давно, и Бастиан вынужден тратить массу энергии на человека, от которого у него одни неприятности. Конечно же, он сразу ухватился за ее дикую идею написать детектив, расхвалил ее и настоял на том, чтобы она ее осуществила. Только вовсе не для того, чтобы Ханна действительно выпустила эту книгу, а чтобы она собственными руками покончила со своей карьерой писателя. А он тем временем освободится и сумеет сосредоточить свое внимание на других, более перспективных. Неужели он действительно решил сделать это? Он, который знает ее уже много лет, которого она называла своим другом. Может, дружба не вечна, может, он уже по горло сыт таким человеком, как она. Ханна сглотнула горький ком. Если бы она была из тех, кто плачет, она разрыдалась бы прямо сейчас. Она попыталась сосредоточиться, рассмотреть ситуацию под разными углами, приложила усилия, чтобы опровергнуть эту мысль с помощью характерного для нее рационального подхода, однако ничего не помогало. Мысль эта не желала уходить. Постепенно гнев в ней возобладал над жалостью к себе. Да не будет этого, черт подери, никогда! Ему ни за что не удастся сдать ее в утиль и сделать ставку на Йокке Йода. Она во что бы то ни стало напишет этот детектив, даже если это будет ее последней книгой. Ханну все еще потряхивало, когда она, схватив куртку, объявила Элле, что собирается прогуляться на ночь. Сидя перед камином, Элла собралась что-то написать в блокноте и, посмотрев на Ханну, жестом показала ей, чтобы она подошла. Ханна слегка помедлила – нет у нее сейчас на это времени, – но все же нехотя приблизилась. – Ну, что? Что-нибудь случилось? Элла черканула пару слов на листке. Ханна нетерпеливо нагнулась. Прочла. Почувствовала, как сладко засосало под ложечкой. Перечитала еще раз. – Звонила Маргрет? Мне? Элла кивнула. – Зачем? Элла покачала головой и снова вернулась к блокноту. Ханна нерешительно смотрела за ее действиями. – Что ты пишешь? Нацарапав что-то, Элла показала бумажку Ханне. Та прочла: «Речь на похоронах Тора». Шагнув в темноту морозного вечера, Ханна захлопнула за собой входную дверь. 31 Перед домом Виктора и Маргрет Ханна остановилась и отдышалась. Что от нее хотела Маргрет? Дверь открылась раньше, чем она успела собраться с духом и постучать. Стоявшая на пороге Маргрет смотрела на Ханну так, словно она весь вечер только и делала, что сидела и ждала ее. От нее будто исходил заряд какой-то непонятной лихорадочной энергии. Ханна улыбнулась, однако ответной улыбки не последовало. Не произнося ни слова, Маргрет слегка посторонилась, пропуская Ханну внутрь. Ханна вошла и, немного нервничая, осмотрелась. – А Виктор? – Ушел. Ханна разглядывала Маргрет, которая что-то искала в выдвижном ящике. Она была красива даже в старых джинсах и поношенной футболке. По лицу ее невозможно было что-либо прочесть. У Ханны возникло желание взять Маргрет за руку, поцеловать ее, уложить на пол прямо здесь, в прихожей, сорвать с нее одежду, ощутить ее кожу… – Идем. Маргрет прервала ее мысли. Но это прозвучало вовсе не как приглашение к эротике, а как уверенная и холодная команда. Приказ. Маргрет шла по дому твердыми и четкими шагами. Ханна была в полном замешательстве: куда они направляются? Спросить Маргрет она не решалась – просто молча следовала за ней. Маргрет открыла запертую дверь висящим на небольшой связке ключом. Ханна шла за ней по пятам. Маргрет включила свет, и Ханна узнала кабинет Виктора, или полицейский участок. Ее удивило, что сюда можно попасть прямо из дома, но, с другой стороны, она отлично понимала, что Виктор, как правило, принимает гостей отнюдь не с этой стороны. Тащить их через весь двор, по-видимому, кажется ему куда как более официальным. Маргрет в три шага пересекла маленький кабинет и отперла вторую дверь. Ханна застыла. За дверью на кровати сидел Йонни и смотрел на Ханну. Наполовину человек, наполовину призрак. – У вас десять минут до прихода Виктора. Маргрет кивнула в сторону Йонни, и Ханна поняла, что наконец-то получила самый большой подарок за все время расследования – беседа без протокола с главным подозреваемым. Стоя посреди кабинета, Маргрет ободряюще кивнула Йонни. Дверь она оставила открытой, по-видимому уверенная, что он не сбежит. Она сказала что-то по-исландски, Йонни, глядя в пол, слабо кивнул. – Можешь спрашивать его обо всем, что хочешь. Ханна кивнула и пододвинула свой стул поближе к Йонни, пытаясь создать между ними интимное пространство. – Ты был с Тором в тот вечер, когда он умер? Йонни кивнул. – И вы поругались? Йонни вскинул на Маргрет неуверенный взгляд, но она снова ободряюще наклонила голову. Ханне было жаль молодого человека, который в своих тренировочных штанах и слишком большой для него черной футболке скорее походил на мальчишку-подростка. – Да, поругались. Но я его не убивал. – Я знаю. Строго говоря, Ханне это не было доподлинно известно, но ее внутренний голос подсказывал ей, что Йонни невиновен. – Но почему ты появился в доме его родителей с ружьем? Йонни упорно смотрел в пол. Казалось, на глаза его наворачиваются слезы. Некоторое время он молчал, Ханна его не торопила. – Мы… Тор был моим парнем. Йонни поднял глаза. Ханна встретилась с ним взглядом. Внезапно мир стал выглядеть совершенно иначе. Все кусочки мозаики встали на место. Кожаный Жилет в баре, который считал, что Тор не такой, как другие парни. Замешательство Маргрет в отношении того, насколько хорошо она знала Тора. Ненависть Йонни к Эгиру, который не был похож на человека, которому бы понравилось, что его единственный сын был гомосексуалистом. Ханна готова была сама себя ударить за то, что так туго соображает. Она давно должна была обо всем догадаться! Несмотря на собственную, как она это называла, подвижную сексуальность, она часто не замечает того, что другие могут быть отнюдь не только гетеросексуалами. Вероятно, потому, что мир устроен так, будто все люди в этом смысле одинаковы. Она попыталась избавиться от раздражения по поводу собственной тупости и вернулась к мыслям об Эгире – был ли именно он причиной ссоры между мальчиками тем вечером? Ей, однако, не потребовалось даже спрашивать.