— Точно. Протекло несколько ужасно тихих секунд. Десять или около того. Наконец, Джей произнес: — А люди вообще сделаны на удивление топорно. Ты даже не представляешь, до какой степени. Крыса перелил в стакан остатки пива из бутылки и одним глотком выпил. — Я запутался, — сказал он. Джей покивал. — Ни на что решиться не могу. — Да оно и видно. — Джей улыбнулся, точно устал от разговора. Крыса поднялся, сунул в карман пустую пачку и зажигалку. Часы показывали час ночи. — Спокойной ночи, — сказал Крыса. — Спокойной ночи, — ответил Джей. — И вот еще: кто-то сказал — ходите помедленней, а воды пейте побольше. Крыса улыбнулся Джею, открыл дверь и поднялся по лестнице. Безлюдную улицу ярко освещали фонари. Крыса присел на дорожное ограждение и взглянул на небо. «Сколько же надо воды, чтобы напиться?» — подумал он. Глава 20 Преподаватель испанского позвонил в среду, накануне нашего ноябрьского отпуска. Был обеденный перерыв, мой напарник ушел в банк, а я сидел в кухне-столовой и ел спагетти, которые приготовила секретарша. Они были минуты на две передержаны и вместо базилика посыпаны мелко нарезанной периллой — но на вкус получилось неплохо. В самый разгар прений о способах приготовления спагетти зазвонил телефон. Секретарша взяла трубку — и через два-три слова передала ее мне, пожав плечами. — Я насчет «Ракеты», — раздался голос. — Она нашлась. — Где? — Не телефонный разговор, — сказал он. Некоторое время мы оба молчали. — Что вы имеете в виду? — То, что по телефону это трудно объяснить. — В смысле «лучше один раз увидеть»? — Нет, — пробормотал он. — Даже если увидеть, все равно объяснить трудно. Я не знал, что сказать в ответ, и ждал продолжения. — Это я не для пущей важности или чтобы подразнить. Я просто хочу с вами встретиться. — Понятно. — Сегодня в пять вас устроит? — Вполне, — сказал я. — Кстати, может заодно и поиграем? — Конечно, поиграем, — сказал он. Мы попрощались, я повесил трубку и снова принялся за спагетти. — Куда это ты собрался? — Играть в пинбол. Куда именно, еще не знаю. — В пинбол? — Ну да. Запускаешь шарик… — Знаю, знаю… Только почему вдруг пинбол? — Действительно… В этом мире полно вещей, которые наша философия не в силах истолковать. Она подперла щеку рукой и задумалась. — А ты хорошо в пинбол играешь? — Когда-то играл хорошо. Это была единственная область, где я мог чем-то гордиться. — А я вообще ничем не могу. — Значит, тебе и терять нечего. Она снова задумалась. Я тем временем доел спагетти. Потом достал из холодильника джинджер-эль. — В том, что может когда-нибудь потеряться, большого смысла нет. Ореол вокруг потери — ложный ореол. — Кто это сказал? — Не помню, кто. Но это правда. — А разве в мире есть что-нибудь, что не может потеряться? — Я верю, что есть. И тебе лучше в это верить. — Постараюсь. — Возможно, я слишком большой оптимист. Но не такой уж и дурак. — Я знаю… — Не хочу хвастаться, но это гораздо лучше, чем наоборот. Она кивнула. — Значит, ты сегодня вечером идешь играть в пинбол? — Ага. — Подними-ка руки. Я поднял обе руки к потолку. Она внимательно обследовала свитер у меня подмышками. — Все в порядке, иди играй. Встретившись в той же кофейне, что и в прошлый раз, мы сразу взяли такси. «Прямо по Мэйдзи-дори», — сказал таксисту преподаватель испанского. Такси тронулось, он достал сигареты, закурил и угостил меня. На нем был серый костюм и голубой галстук с тремя диагональными полосками. Рубашка тоже голубая, но несколько светлее галстука. На мне — синие джинсы и серый свитер, а на ногах — закопченные армейские ботинки. Я напоминал студента-двоечника, вызванного в профессорский кабинет. Мы пересекли улицу Васэда. «Еще дальше?» — спросил таксист. «На Мэдзиро-дори», — сказал преподаватель. Такси повернуло на улицу Мэдзиро. — Так далеко? — спросил я. — Далековато, — ответил он и вынул вторую сигарету. Я следил за пейзажем, состоящим из бегущих за окном торговых рядов. — Попотел изрядно, пока нашел, — сказал он. — Сначала прошелся по списку фанатов. Там человек двадцать, со всей страны, не только из Токио. Связался с каждым; результат — нулевой. Сверх того, что нам уже известно, никто ничего не знал. Потом вышел на предпринимателя, который занимается подержанными автоматами. Найти его было несложно — сложным оказалось вытрясти из него список автоматов, которые через него прошли. Огромное количество! Я кивнул, глядя, как он закуривает. — Помогло то, что я смог точно указать отрезок времени. Февраль семьдесят первого года или около того. Это облегчило поиски — и я нашел то, что искал. «Гилберт и сыновья», «Ракета», серийный номер 165029. Утилизована третьего февраля семьдесят первого года. — Утилизована? — Сдана в металлолом. Помните «Голдфингер» с Джеймсом Бондом? Под пресс — и в переплавку. Или на морское дно. — Но вы говорили… — Слушайте дальше. Я подумал тогда, что все ясно, поблагодарил его и вернулся домой. Но на душе что-то скребло. Какой-то внутренний голос шептал, что дело обстоит иначе. На следующий день я сходил к нему еще раз, узнал адрес пункта по переработке металлолома — и отправился туда. Полчаса понаблюдал, что они делают с металлоломом, а потом зашел в контору и дал им свою визитную карточку. На неискушенных людей карточка университетского преподавателя обычно производит впечатление. В начале он говорил размеренно, но потихоньку его речь превратилась в скороговорку. Не знаю почему, но это действовало мне на нервы.