– Я не собираюсь ничего красть – я даже рукой не могу пошевелить, черт возьми! – воскликнул Кейн, со стонами баюкая пострадавшую руку. После некоторых колебаний Элтон наконец произнес: – Ладно. Но к почтовым мешкам даже не суйся. Договорились? – Договорились, – отозвался Кейн. Он застонал, когда Элтон поднял его с тротуара, и жалобно вскрикнул, когда ему показалось, что пальцы почтальона оказались слишком уж близко к его поврежденной руке, но вскоре наконец уселся на стальной пол в задней части фургона, и когда тот двинулся на восток, принялся издавать все нужные звуки вдобавок к поскрипыванию подвески. Грузовой отсек был отделен от кабины перегородкой, так что Элтон не мог его видеть и, скорей всего, ничего не слышал, но Кейн все равно решил, что на всякий случай стоит немного поныть. Единственным источником света был здесь люк из матового стекла размером два на два фута в крыше. Едва они успели выехать за пределы квартала, в котором располагалось здание суда, как Кейн достал из кармана пальто канцелярский резак с выдвижным скошенным лезвием и перерезал завязки на всех трех почтовых мешках, которые Элтон вынес из канцелярии суда. С первой сумкой – облом. Самые обычные почтовые конверты разного размера. Со второй тоже. А вот с третьей – везуха. Конверты в этой сумке оказались совершенно одинаковыми. На каждом понизу тянулась красная полоска с надписью белыми буквами: «ОТКРОЙТЕ ДАННОЕ ОТПРАВЛЕНИЕ СРАЗУ ПО ПОЛУЧЕНИИ. ВНУТРИ – ВАЖНАЯ СУДЕБНАЯ ПОВЕСТКА». Кейн не стал ничего открывать. Вместо этого лишь аккуратно разложил конверты из третьего мешка на полу. Покончив с этим делом, выбрал те, что были адресованы женщинам, и побросал их обратно в сумку. Через полминуты перед ним осталось где-то шестьдесят, а то и все семьдесят конвертов. Эти он заснял цифровой камерой, которую тут же спрятал обратно за пазуху – сразу по пять штук за раз. Позже можно будет увеличить изображения и сосредоточиться на именах и адресах, написанных на каждом из них. Покончив с этим делом, Кейн вернул все письма на место и прикрепил к мешкам новые бирки в прозрачных пластиковых кармашках, которыми запасся заранее. Бирки оказалось не так уж трудно достать, и все они были от того же производителя, что и в канцелярии суда. Имея в запасе время, Кейн вытянул ноги на полу и стал рассматривать фотографии конвертов на экране своей камеры. Где-то среди них он найдет нужного человека. Он знал это. Просто нутром чуял. Сердце его трепетало от волнения – словно электрический ток прострелил от его ног прямо к груди. После постоянных остановок и троганий с места на забитом транспортом Манхэттене Кейн не сразу понял, что фургон наконец действительно остановился у тротуара, и спрятал фотоаппарат. Задние двери открылись. Кейн опять схватился за якобы травмированное предплечье. Элтон перегнулся над задним порогом грузового отсека, протягивая ладонь. Продолжая опасливо держать одну руку на весу, Кейн вытянул другую и ухватился за Элтона. Потом встал. Это вышло бы так просто, так быстро… Все, что ему оставалось сделать, это упереться ногами и дернуть. Еще небольшое усилие, и почтальон оказался бы в фургоне. Канцелярский нож одним плавным движением взрезал бы заднюю часть шеи Элтона, а затем скользнул по линии подбородка до сонной артерии… Элтон помог Кейну выбраться из фургона – с такими предосторожностями, будто тот был сделан из стекла – и проводил его ко входу в медицинский центр. Монета выпала решкой – почтальон остался невредим. Поблагодарив своего спасителя, Кейн посмотрел ему вслед. А через несколько минут вышел из вестибюля медицинского центра на улицу – проверить, не вернулся ли фургон, и убедиться, что ему ничто не угрожает. Фургона нигде не было видно. * * * Гораздо позже тем же вечером Элтон, облаченный по обыкновению в спортивный костюм для бега, вышел из своего любимого гастронома с недоеденным сэндвичем «Рубен»[2] в одной руке и коричневым бумажным пакетом с продуктами в другой. Высокий, чисто выбритый, хорошо одетый мужчина внезапно встал прямо перед ним, преградив ему путь и заставив остановиться в темноте под разбитым уличным фонарем. Джошуа Кейн наслаждался прохладным вечером, ощущением хорошего костюма и чистой шеи. – Я еще раз подбросил монетку, – объявил он. После чего выстрелил Элтону прямо в лицо, быстро нырнул в темный переулок и исчез. Такая быстрая и легкая казнь не доставила Кейну никакого удовольствия. В идеале он хотел бы провести с Элтоном несколько дней, но у него не было на это свободного времени. Очень много чего предстояло сделать. Шесть недель спустя. Понедельник Глава 1 Позади меня в зале суда – ни единого репортера. Ни зевак на скамьях для публики, ни сходящих с ума от волнения родственников. Только я, моя клиентка, прокурор, судья, стенографистка и секретарь. Да, и еще офицер службы безопасности суда, сидящий в углу и втихаря смотрящий игру «Янкиз»[3] на своем смартфоне. Дело было на Сентер-стрит, 100, в здании уголовного суда Манхэттена, в небольшом зальчике на восьмом этаже. А больше никого там не было, потому что всем было глубоко насрать. Обвинитель вообще-то не слишком интересовался этим делом, а судья и вовсе потерял к нему всякий интерес, едва только прочитав перечень вменяемых моей подзащитной проступков – хранение наркотиков и принадлежностей для их употребления. Обвинителем был пожизненный сотрудник прокуратуры по имени Норман Фолкс. До пенсии Норму оставалось всего шесть месяцев, и это было хорошо заметно. Верхняя пуговица его рубашки была расстегнута, костюм выглядел так, как будто он купил его еще во времена президентства Рейгана, а единственной чистой деталью его внешности казалась разве что двухдневная щетина на щеках. Лицо у достопочтенного Кливленда Паркса, председательствующего судьи, походило на сдувшийся воздушный шарик. Он нависал над судейской трибуной, подперев голову рукой. – Ну и сколько еще прикажете ждать, мистер Фолкс? – саркастическим тоном поинтересовался он. Глянув на часы, Норм пожал плечами. – Прошу прощения, ваша честь, он должен быть здесь с минуты на минуту. Женщина-секретарь немного пошуршала разложенными перед ней бумагами, и в зале вновь воцарилась тишина. – Позвольте мне сказать, причем для протокола, мистер Фолкс: вы очень опытный обвинитель, и, я полагаю, давно уже в курсе, что ничто так не раздражает меня, как опоздания, – недовольно произнес судья. Норм кивнул. Еще раз извинился и опять потянул за воротничок своей рубашки, когда брылястые щеки судьи Паркса начали менять цвет. Чем дольше тот сидел за своей трибуной, тем сильней краснела его физиономия. Вот в принципе и все, что выдавало скопившиеся в нем эмоции. Паркс никогда не повышал голос и не грозил обвиняющим перстом – просто сидел, кипя от злости. Его ненависть к опозданиям была хорошо известна. Моя клиентка, пятидесятипятилетняя бывшая проститутка по имени Джин Мари (первое – это имя, а второе фамилия, если что), наклонилась ко мне и прошептала: – И что будет, если этот коп так и не появится, Эдди? – Появится, – заверил я. Я знал, что полицейский в итоге все-таки придет. Но при этом и не сомневался, что он опоздает. Я сам и позаботился об этом. Это могло выгореть только с Нормом в качестве обвинителя. Я подал ходатайство о снятии обвинений еще два дня назад, незадолго до пяти, когда сотрудник отдела регистрации уже ушел домой. Годы практики дали мне хорошее представление о том, с какой скоростью здешняя контора обрабатывает бумаги и назначает слушания. Учитывая, что очередь у них там будь здоров какая, мы, скорей всего, не смогли бы провести слушание до сегодняшнего дня, и судебной канцелярии наверняка пришлось пометаться в поисках свободного судебного зала. Ходатайства обычно подаются во второй половине дня, около двух часов, но и обвинение, и защита обычно узнают номер зала разве что за пару часов до судебного заседания. Впрочем, это неважно. Норму еще с утра предстояло принять участие в нескольких слушаниях по предъявлению обвинений, и мне тоже. Обычно, в каком бы зале суда это ни происходило, мы просили секретаря заглянуть в компьютер и сообщить нам, в каком месте будут рассматривать наши следующие ходатайства, намеченные на день. Как только секретарь называл номер зала, любой другой обвинитель тут же доставал мобильник и звонил своим свидетелям, сообщая им, куда подойти. Но только не Норм. У него никогда не было мобильника. Не верил он в них. Был убежден, что они излучают вредные для здоровья радиоволны. Я позаботился о том, чтобы разыскать Норма с самого утра, в суде по предъявлению обвинений, и сообщил ему о месте проведения этого дневного слушания. Норм должен был явно положиться на то, что его свидетель поступит так, как и должен был поступить, даже если б я и не назвал ему номер зала, – подойти к доске объявлений и посмотреть, где именно будет проводиться разбирательство по этому делу. Находится она в кабинете под номером 1000 – в секретариате. Внутри этого офиса, наряду с толпами людей, ожидающих своей очереди уплатить штраф, имеется белая доска с написанным маркером списком судебных процессов и ходатайств, которые будут рассмотрены в этот день. Предназначена она для того, чтобы свидетели, копы, прокуроры, студенты юридических факультетов, туристы и адвокаты знали, где именно в здании в любой момент времени проходит то или иное судебное разбирательство. Примерно за час до рассмотрения своего ходатайства я поднялся в комнату под номером 1000, убедился, что стою спиной к секретарю, нашел свое дело на доске, стер номер зала суда и намалевал маркером новый. Маленькая хитрость. Не то что те долгие, рискованные операции, которые я проводил в свою бытность мошенником и разводилой на протяжении более чем десяти лет. Но даже теперь, став адвокатом, иногда позволяю себе возвращаться к своим старым привычкам. С учетом того, как долго в этом здании приходится ждать лифта, я решил, что этот мой отвлекающий маневр задержит свидетеля Норма как минимум минут на десять или около того. Детектив Майк Грейнджер ворвался в зал суда с двадцатиминутным опозданием. Поначалу я даже не обернулся, когда услышал, как позади меня открылись двери. Просто слушал, как Грейнджер перебирает ногами по плиточному полу почти с такой же быстротой, с какой пальцы судьи Паркса постукивают по столу. Но потом вдруг услышал еще и нормальные размеренные шаги. Это заставило меня обернуться. Вслед за Грейнджером в зал вошел пожилой мужчина в дорогом костюме, который сел в задних рядах. Я сразу узнал его – по копне светлых волос, ряду ослепительно-белых зубов и бледному, как у офисного работника, лицу. Руди Карп был из тех адвокатов, которые месяцами вели дела, освещаемые в вечерних новостях, появлялись в судебных телепрограммах, светились на обложках журналов и обладали всеми навыками работы в зале суда, чтобы заслужить подобное внимание. Официальный представитель «звезд». Очно мы с ним никогда еще не пересекались, охотясь в разных социальных кругах. Руди дважды в год обедал в Белом доме. Мы же с судьей Гарри Фордом раз в месяц пили дешевый скотч. Одно время я позволял бухлу взять надо мной верх. Но только не сейчас. Всего раз в месяц. Не больше двух стаканчиков. Теперь у меня все под контролем. Руди махнул куда-то в мою сторону. Отвернувшись от него, я увидел, что судья сверлит взглядом детектива Грейнджера. Когда я повернулся обратно, Руди вновь помахал рукой. Только тогда я понял, что машет он именно мне. Я машинально помахал в ответ, отвернулся и попытался сориентироваться в ситуации, тщетно пытаясь сообразить, какого черта такая фигура делает на моем слушании. – Хорошо, что вы наконец изволили присоединиться к нам, детектив, – едко произнес судья Паркс. Майк Грейнджер выглядел как типичный ветеран нью-йоркской полиции. Вразвалочку выйдя вперед, он вынул из-под пиджака наплечную кобуру с пистолетом и прилепил к ней выплюнутую изо рта жвачку, прежде чем засунуть все это хозяйство под стол обвинения. В зале суда – никакого оружия. Сотрудники правоохранительных органов были обязаны предъявлять свои стволы местной службе безопасности. Старым опытным копам судебные приставы обычно давали поблажку, но даже самые испытанные ветераны знали, что на свидетельской трибуне нельзя находиться при оружии. Грейнджер попытался было объяснить, почему опоздал. Судья Паркс сразу оборвал его, покачав головой, – мол, прибереги силы для выступления за свидетельской трибуной. Я услышал, как Джин Мари тихонько вздохнула. Сквозь ее обесцвеченные патлы просвечивали черные корни, пальцы дрожали, когда она нервно поднесла их ко рту. – Не дергайся. Я уже говорил, что в тюрьму ты не вернешься, – сказал я. Для суда она надела новый черный брючный костюм. Смотрелся он на ней неплохо и явно придавал ей чуть больше уверенности в себе. Пока я пытался успокоить Джин, Норм наконец перешел к делу, вызвав на свидетельскую трибуну Грейнджера. После того как детектива привели к присяге, Норм стал выяснять у него обстоятельства ареста Джин. Выходило типа того: в тот вечер он проезжал через перекресток Тридцать седьмой улицы и Лексингтон-авеню и увидел Джин, стоящую возле массажного салона с коричневым бумажным пакетом в руке. Грейнджер знал, что в свое время у нее была целая куча приводов за проституцию, так что остановил машину и подошел к ней. Представился, показал свой значок. И в этот момент, по его словам, увидел «принадлежность для употребления наркотиков», торчащую из пакета Джин. – И что это была за принадлежность? – уточнил Норм. – Соломинка. Такие обычно используются наркоманами для вдыхания наркотиков через нос. Я четко видел такую соломинку, которая торчала из верхней части пакета у нее в руках, – ответил Грейнджер. Судья Паркс не удивился, но тем не менее закатил глаза. Хотите верьте, хотите нет, но за последние шесть месяцев полиция Нью-Йорка арестовала с полдюжины молодых афроамериканцев за хранение принадлежностей для употребления наркотиков, поскольку те держали в руках стаканы с газировкой, из крышек которых торчали пластиковые соломинки. – И как вы поступили потом? – спросил Норм. – Для меня видеть при ком-то принадлежности для употребления наркотиков – уже основание для задержания. У миз[4] Мари имеются судимости за преступления, связанные с наркотиками, поэтому я обыскал ее пакет и нашел в нем наркотики. Пять маленьких пакетиков марихуаны на самом дне. Поэтому я арестовал ее. Дело вроде шло к тому, что Джин опять сядет. Уже второе преступление, связанное с наркотиками, за двенадцать месяцев. И на сей раз никакого условного срока. Корячилось ей от двух до трех лет. И вообще-то я припомнил, что она уже отсидела небольшой срок за это преступление. После ареста провела три недели в тюрьме, прежде чем я уболтал поручителя выписать ей залог. Я уже спрашивал Джин об обстоятельствах ее задержания. И она рассказала мне все как на духу. Джин всегда говорила мне правду. Детектив Грейнджер подкатил к ней в поисках небольших бесплатных развлечений на заднем сиденье своей машины. Джин сказала ему, что с нее хватит – она, мол, с этим давно завязала. В результате Грейнджер вышел из машины, выхватил у нее пакет, а когда увидел внутри травку, то сразу сменил тон – сказал ей, что с этого момента хочет пятнадцать процентов от ее выручки, или же арестует ее прямо здесь и сейчас. Джин сказала ему, что уже платит десять процентов двоим патрульным из семнадцатого райотдела и что это ее вполне устраивает. Эти копы знали Джин, и им было легко закрывать глаза на ее мелкие проделки. Несмотря на свое прошлое, Джин была патриоткой. Торговала она стопроцентно домашней американской марихуаной, полученной прямо с лицензированных государством ферм в штате Вашингтон[5]. Большинство клиентов Джин были пожилыми людьми – они курили траву, чтобы избавиться от болей при артрите или не знаю уж от каких еще скорбей. Они были постоянными клиентами и не создавали никаких проблем. Короче, Джин сказала Грейнджеру, чтобы тот шел лесом, поэтому он повязал ее и состряпал всю эту историю. Разумеется, ничего из этого я не мог доказать в суде. Не собирался даже пытаться.