— Что это такое? — сипло выдавила я, изумленно поднимая взгляд. — Госпожа Анровски, вам надо поставить свою подпись, — ко мне подскочил тот, что с залысинами. — Вот здесь… — Это что… брачный договор? — Я смотрела лишь на Ландара. Он насмешливо изогнул бровь. — Подписывай, Диана. Я сжала ладони в кулаки, князь поморщился. — У меня еще много дел, Диана. Давай закончим с этим, и я смогу пообедать. Я устал, перелет был длинным. — Я… Я не буду подписывать. Мужчины в серых костюмах переглянулись, и это придало мне сил. — Я… отказываюсь! Разве вы не должны спросить мое согласие? — Ах, Диана, — скучающе протянул Ландар. — Маленькая упрямая девочка. Ты так ничего и не поняла. — Он наклонился, сложив ладони под подбородком и рассматривая меня. — Напротив, — зло бросила я. — Как раз поняла. — И что же? — он смотрел, и Кхана задвигалась под широким воротом моего свитера. — Мне кажется, твое своеволие и дерзость переходят границы моего терпения, Диана. Это печально. Ты слишком часто в последнее время расстраиваешь меня. Мой тебе совет — не усложняй свое положение. Твой протест ничего не изменит, ты и сама понимаешь это. Я упрямо сжала зубы. Уважаемые господа рассматривали морские пейзажи на стене и делали вид, что оглохли. Я вскинула голову, а Кхана снова сжала мне горло. Непроизвольно я прижала ладонь к шее. — Подписывай, Диана. Твое сопротивление ничего не изменит, брак будет заключен даже без твоей подписи. Я лишь хотел, чтобы ты… поучаствовала в процессе, скажем так, — протянул Ландар. А я швырнула бумаги на стол. — Тогда считай, что мое участие состоялось, — хрипло сказала я. Ландар ударил кулаком по столу, и черное дерево треснуло. — Выйдите! — рявкнул он «серым пиджакам». Те не вышли — вылетели, дверь за ним хлопнула уже через мгновение. И сразу князь оказался рядом, сжал пальцами мое лицо, заставляя смотреть себе в глаза. — Что ты себе позволяешь, Диана? Ты хочешь, чтобы я наказал тебя? — Я хочу, чтобы у меня было право выбора! — прошипела я. — Право выбора? — он рассмеялся. — Даже не мечтай. Ты стала забываться, Диана. Интересно, что так скверно повлияло на твой характер? Может, ненужные чувства? Стальные пальцы сжали мой подбородок до синяков. Вокруг глаз Ландара зазмеились вены. — Чувства могут так досадно мешать, правда? Но у меня есть лекарство. Одна маленькая метка на твоей груди — и все, никаких чувств. Это ли не решение? Я похолодела. Господи, только не это! Неужели он это может? — Ты сделаешь меня бездушной куклой? — Не заставляй меня, Диана. — Он коснулся губами моего рта. Прикусил, лизнул. — Ты сладкая девочка… Такая сладкая. И задолжала мне уже несколько ночей. Тебе повезло, что после банкета тебя нашли в обрыве, а не в чужой постели, — еще одно движение языка, а я покрываюсь холодным потом. — Очень повезло. Ты сломала лишь ногу. Если я узнаю, что ты хотя бы приблизилась к… постороннему… Знаешь, что я с тобой сделаю? — Убьешь. — Да. Но не сразу. Далеко не сразу… Поцелуй стал настойчивее, горячее. И так же резко закончился. Ландар указал на бумаги, разлетевшиеся по столешнице. — У меня нет времени. Так что подписывай, Диана. А продолжим мы позже, дорогая супруга. Я на негнущихся ногах подошла к столу, взяла ручку, замерла. — Знаешь, а ведь когда-то я считала тебя почти богом, — задумчиво протянула я. — Надо же. Поставила свою подпись, развернулась и пошла, хромая, к выходу. — Кстати, — я обернулась у двери. — Ты ведь еще не был в мастерской? — А должен был? — он посмотрел внимательно. Я пожала плечами, склонила голову, стараясь сохранить насмешливое выражение лица. Ландар мигнул и… исчез. «Прыгнул» в другое помещение. Я принялась насвистывать какую-то мелодию и ожидать его возвращения. Нехудожественно свистеть меня научил Аршер, помнится, князя эта моя привычка злила. Но в данный момент у него есть и другие поводы для ярости. Его Светлость управился быстро, я даже заскучать не успела. Все бумаги в комнате разлетелись от порыва ветра, мебель подпрыгнула, а оконные стекла брызнули во все стороны миллионами острых осколков. В меня, правда, не попали, потому что в этот момент передо мной вновь материализовался Ландар. То, что он в бешенстве, я поняла бы и так, без черной паутины вен, оплетающей его лицо, и без крыльев, бьющихся в воздухе. Кхана сдавила горло так сильно, что я вцепилась пальцами в удавку, пытаясь сделать вдох. — Что. Ты себе. Позволяешь? — прошипел князь. — Мне показалось, что твоему творчеству не хватает ярких красок, — с трудом выдавила я, глядя в его глаза. Черт, мне даже было почти интересно, что он сделает дальше. Задушит Кханой или самостоятельно? Ударит? Что? Ландар глубоко вздохнул, тьма в глазах стала непроницаемой и вдруг… исчезла. Вместе с крыльями и черной паутиной. И Кхана оставила в покое мою многострадальную шею, разжав свои смертельные объятия. Передо мной вновь стоял человек, внимательно рассматривая мое лицо — с удивлением, словно видел впервые. В каком-то смысле так и было, похоже, я все же заставила Ландара увидеть меня, а не копию Нории. — Тебе не понравились картины? Мне кажется, или в его голосе насмешка? — Как можно, Ваша Светлость! — фыркнула я. — Разве могла я не восхититься твоим гением? Я даже испытала синдром Стендаля, знаешь, это когда человеческий разум не может выдержать потрясения от шедевра, и человек впадает в истерику. Со мной это тоже случилось, стоило увидеть эти восхитительные, потрясающие, неповторимые портреты! Чуть с ума не сошла от восторга, представляешь? — окончание я почти прошипела. — С трудом, — сказал Ландар, разглядывая меня. — Да, сама не ожидала. Ах, чуть не забыла, — я с издевательским видом протянула ему ручку и закатала рукав. — Что у нас сегодня по расписанию? Боль, агония, муки? Адское пекло, несварение желудка, испанский сапог? Ну же, не стесняйся, мой дорогой супруг, мы ведь теперь женаты, не так ли? Можно ни в чем себе не отказывать! — Я не узнаю тебя, малыш. — Наверное, оттого, что ты никогда меня не знал, — бросила я и сунула ему в ладонь ручку. Та упала, потому что Ландар не пошевелился. Мы застыли, глядя друг на друга — оценивающе, пристально. Князь не двигался, а я гадала, как он поступит. Отпустит меня без наказания? Неужели? Если он сделает это, то я… Ручка мягко взлетела с ковра и легла в его ладонь. Ландар обхватил мое запястье, рассматривая тонкую кожу и синие венки под ней. Провел пальцем до локтя. Я сдержала желание руку отдернуть, лишь выпрямила спину и зло прищурилась. — Ну же, смелее, мой князь. Это ведь всего лишь боль, не так ли? К тому же — чужая. В его глазах вновь вспыхнуло удивление. Потом он нахмурился, сжал зубы. И поставил первую точку. — Мне не доставляет это удовольствия, Диана. Но ты заслужила, — сказал он, чертя чернильную линию. — Ты ведь понимаешь это? Я смотрела в его лицо, а не на рисунок, что станет моим наказанием. Внимательно смотрела и даже с неким… недоумением. Словно рассматривала нечто безумно красивое и совершенно чужеродное. И ощущала дикое желание прямо сейчас призвать Дыхание Вечности и воткнуть в Иного. От его рисунка я буду мучиться несколько часов, а может, дней, а на лице Ландара ни одного чувства, снова застывший истукан, уверенный в своей правоте. Он замер и поднял на меня взгляд. В его глазах что-то изменилось, князь дышал короткими вздохами, словно ему было больно. — Я лишь не хочу, чтобы ты предала меня, — со злостью сказал он, сжимая мою руку. — Понимаешь? — Ты выбрал неправильный способ, — я отвернулась от его острого, требовательного взгляда. — Ты не понимаешь по-другому. Я коротко рассмеялась. — Правда? Я не помню, чтобы ты пробовал по-другому. Ландар сжал зубы и провел ручкой по моей коже. На этот раз — резче, жестче. — Ах, ты о цветах, ухаживаниях, нежности? Это не работает, малыш, — хрипло сказал он, рисуя знак. — Дай женщине всю любовь мира, и она предаст. Только страх и боль держат в подчинении, это я знаю точно. — Обидно, что ты наказываешь меня за чужие преступления, Ландар, — сухо сказала я, с отвращением рассматривая свою руку. Узор, как всегда, получился прекрасным. — А ты безгрешна, малыш? — Он заглянул мне в глаза — сплошная беспросветная тьма. Нет, князь не так спокоен, как хочет показаться. — Осуждаешь меня? Считаешь жестоким? Люди придумали законы морали, потому что слишком слабы и слишком боятся умирать. Боятся наказания. Они добры не потому, что так велит душа, а потому что трусливы. И только страх способен подчинять. Такова человеческая природа, и, повзрослев, ты поймешь это, Диана. Я подожду. И направлю тебя.