— О шторме я знал ещё на берегу. Старик свёл седые брови: — Знал? Иштар кивнул: — Ветра не было. Снег падал ровно, а над самой поверхностью воды снежинки кружились в плоском хороводе. Ты когда-нибудь видел плоский хоровод снежинок? — Нет. — Вам не дано увидеть то, что вижу я. Я знал, что будет шторм. — Почему не предупредил сразу? — Ты слышал себя со стороны? Слышал, в каком тоне со мной разговаривал? Слышал, как со мной говорили твои люди? Вы хоть раз слушали кого-то, кроме себя? — И ты решил отомстить. — Старик, мы потеряли время: из-за пересадки людей, из-за малой скорости перегруженных шхун, из-за штиля. Но это меньшее зло, с которым я столкнулся. — Какое же большее зло? — Ваша заносчивость. По моим расчётам, сейчас вы должны валяться в тёплых постелях. Мои люди давно лежали бы в постелях. Но это мои люди. Для своих людей ты сам выбрал судьбу. — Иштар похлопал ладонью по планширю. — Я сделаю то, чего никто до меня не делал. В глазах Йола металось недоверие вперемежку с надеждой. — Ты спасёшь моих людей? — Попытаюсь. — Зачем тебе это? — Опасность возбуждает меня сильнее, чем твои слёзы. В трюме качка чувствовалась не так остро, как на палубе. На стенках покачивались керосиновые лампы. В их приглушённом свете лежали сотни женщин, стариков и детей. Не было слышно ни писка, ни шёпота, ни плача, и этим детишки походили на воспитанников военной гимназии. В Ракшаде не существовало понятия «будущий воин». Годовалый мальчик, которому отец выбрал великое будущее, переступал порог казармы, и с этой секунды Кодекс Чести Воина становился для него непререкаемым авторитетом. Перешагивая через людей, Иштар прошёл вместе с Йола в дальний отсек. Коробки, мешки, ящики, доски были замотаны в сети и прочно зафиксированы. — Всё за борт! — приказал Иштар. — Освобождайте сети. Разрежьте их на полосы чуть шире штормтрапа. Работайте быстро. Йола что-то крикнул на своём языке. Старики и женщины выстроились в линию и за считанные минуты опустошили сети. Затем нарастили сетчатыми полосами верёвочную лестницу с деревянными ступеньками, вытащили её на палубу и закрепили на фальшборте. Иштар проверил прочность узлов: — Пять сигнальщиков на правый борт. Нас должны хорошо видеть. — И велел поднять якорь. Моряки наблюдали за его действиями и ловили каждое слово. Он ставил трисель или стаксель, убирал паруса и выкладывал руль на ветер. И без устали объяснял, как надо входить в волну, чтобы шхуну не перекинуло, не перевернуло, не бросило на борт. Когда суда оказались на расстоянии нескольких метров друг от друга, моряки затаили дыхание. Стук их сердец заглушал рёв моря и вой ветра. На палубе второй шхуны люди размахивали факелами и кричали, не понимая, что происходит. Зазор между парусниками был слишком маленьким. Входя в волну под разными углами, они могли столкнуться. Иштар подождал, когда суда опустятся в ложбину, поймал порыв ветра и швырнул на соседнюю шхуну штормтрап. Там его закрепили и, вцепившись в планширь, люди замерли. Пламя факелов кидалось из стороны в сторону. На лицах ориентов читался ужас, но это лучше, чем покорность судьбе. Верёвочная лестница стелилась по бортам обоих парусников и извивалась змеёй по воде. Иштар приказал отвести судно, но так, чтобы штормтрап сильно провисал. Снял куртку и сапоги, перелез через планширь, на секунду закрыл глаза. Страха нет — есть бешеный азарт. Иштар появлялся то на одной палубе, то на другой — его ждали с горячим чаем и сухим одеялом. Выкрикивал команды то здесь, то там. Применял все тактики, знания, весь опыт. Без передышки объяснял морякам, что делать в той или иной ситуации. Перекусывал на ходу, несколько минут спал стоя и вновь съезжал по лестнице в ледяную воду. Под утро ветер достиг предела. Едва Иштар вернулся на свою шхуну, как суда взлетели на гребень. Выломав кусок фальшборта, оборвался штормтрап. И уже в падении на подошву волны морякам чудом удалось развести парусники на безопасное расстояние. Иштар смотрел на далёкий свет факелов в снежной пелене. Если там скоро будет темно — ему, искусному воину, грош цена. *** Мела метель. Ветер пытался сбросить автомобили с дороги. Ветонский лес стонал и выл. Чем ближе кортеж подъезжал к горному кряжу, тем явственнее слышался грохот волн. На рассвете машины въехали в Ворота Славы. Притормозили возле сторожевых будок. Защитники доложили, что морской народ ещё не прибыл, а для правителя открыты ворота дворцового комплекса со стороны города. Кортеж обогнул Дару и попал в безмолвное серебряное царство. Стены домов, ограды, деревья, фонарные столбы были покрыты сверкающей изморозью. На окнах искрился узорчатый иней. На крышах белые шапки. Улицы застилал блестящий ковёр. И мягко падал снег. Горный кряж и в буран, и в шторм стоял на защите Лайдары. Оставив автомобили возле ворот, Адэр и сопровождающие его люди пересекли арену представлений и поднялись по Дороге Солнца — по лестнице в тысячу ступеней — к дворцу. Сгибаясь под порывами ветра и содрогаясь от грохота волн, спустились на нижнюю площадь к освещённому изнутри замку. Адэр хотел войти, но, заметив на горном плато командира защитников, сбежал вниз и схватился за мраморные перила. Кожаные перчатки тотчас примёрзли к камню. Из-за снежной бури не было видно ни неба, ни моря. Моранда вытянул шею и тоскливо завыл. Адэр толкнул его ногой: — Замолчи, Парень! Зверь просунул морду между балясинами и тихо застонал. — Надеюсь, морской народ добирается пешком, — сказал Кангушар. — Нет. Шестьсот человек на трёх шхунах. Командир помрачнел: — Давно вышли в море? — Думаю, четыре дня назад. — Они двадцать лет не приближались к кряжу. Как они решились? — Двадцать лет не такой большой срок. — Вы знаете, что в Тайном море подводные скалы передвигаются с места на место? — Читал. — Адэр оторвал перчатки от камня, поднял воротник из чернобурки. Порыв ветра ударил в грудь и заставил вновь схватиться за перила. — Но это же сказка? Кангушар повозил рукавицами по мрамору: — Здесь есть засечки, с обратной стороны. Сейчас не увидите, обледенело. Их делал мой дед, когда наблюдал за одной скалой. Она за три года прошла вдоль этого плато. — У них лоцман Иштар Гарпи. — Тогда они где-то здесь, — вымолвил Кангушар, пряча лицо в песцовом воротнике. — Иштар своё дело знает. — Вы так уверены в нём. — Младший брат его прадеда был самым знаменитым лоцманом. Неужели не слышали? Его звали Шотююн. — Слышал, но я не знал, что это родственник Иштара. — У него фамилия матери. Он бастард. Фамилию, хоть убейте, не вспомню. Все звали его просто по имени. Ракшады передают опыт по наследству. А Шотююн выбрал Иштара, хотя у него были свои внуки. — Откуда вам это известно? — Дед рассказывал. Он хотел быть моряком. Мечтал учиться в Ракшаде. Но морская болезнь донимала его даже в лодке. — Кангушар стряхнул с чёрных блестящих волос снег. — Иштар не приблизится к скале и уж тем более не спустит шлюпки на воду. Остаётся только ждать. Я прикажу моим людям зажечь факелы и встать на плато. Кангушар и Адэр поднялись в замок. Первый этаж был готов — ориентов ждали с минуты на минуту. В каминах горел жаркий огонь, слезились окна. Люди разносили по комнатам одеяла и подушки, устанавливали на подоконниках и столах керосиновые лампы, стелили домотканые дорожки, стараясь создать домашний уют в огромных помещениях с высокими потолками. Кангушар провёл Адэра в так называемые больничные палаты; кровати были отгорожены друг от друга ширмами, между ними беззвучно передвигались медицинские сестры и санитары, пахло лекарствами и средствами для дезинфекции. Здесь хозяйничал Ярис Ларе. Адэр обменялся с советником парой фраз и отправился на кухню. Кухарки колдовали над мисками и кастрюлями. Прихватив ломоть ржаного хлеба, Адэр спустился в подвал. Посмотрел на мешки и ящики с провизией и недовольно щёлкнул языком. — На первое время хватит, — успокоил его Кангушар. Повинуясь необъяснимому желанию, Адэр покинул замок. Вдоль ограждения из мраморных балясин стояли защитники. Ветер рвал пламя факелов на куски. Адэр вышагивал по длинному плато, убеждая себя, что для волнений нет причин. Лицо стягивало от мороза. Волосы стегали по щекам. При выдохе перед глазами клубился серебристый туман. Полы чёрного мехового плаща хлопали как паруса. Снег тотчас заметал следы. Просунув голову между балясин, моранда жалобно завыл. Адэр споткнулся: — Парень! Накликаешь беду! — Взбежал по лестнице. Посмотрел через плечо. — Парень! Идём! Глядя в белую завесу, зверь заскулил. Адэр вернулся. Схватил Парня за ошейник и с трудом дотащил до замка. Осыпая ругательствами, втолкнул внутрь. После полудня снегопад усилился. Адэр отрешённо смотрел в заиндевелое окно, но видел только своё отражение и подрагивающий в руке бокал. Всему виной усталость. Неприятности вымотали и лишили сил, новых почерпнуть негде. Ещё немного, и советники встанут в позу. Голодный народ сорвётся с цепи, и никакие карательные отряды не остановят вал грабежей и убийств. И сколько ни дави на сознательность народов Грасс-Дэмора, они никогда не станут одним целым: настолько противоречивы их вера, образ жизни и шкала ценностей. Население страны так и будет прозябать в абсолютной темноте и в полной нищете. Люди привыкли жить в аду. Адэр сделал глоток вина, прислушиваясь к тишине в коридоре. Весь второй этаж словно погрузился в сон. А на первом этаже шумно. Ветоны суетятся, болтают, смеются. Зажатые в рамках своей группы, они всегда будут иметь защиту и поддержку. Чем знатнее и могущественнее человек, тем меньше рядом с ним людей, готовых поделиться душевным теплом. А на вершине правитель. С обретением трона он одновременно обретает его частого спутника — одиночество. Адэр придвинул кресло к камину. Сел. Жар от огня пополз по ногам, растёкся по груди.