— Сейчас я этикет. Посмотрите на меня. Малика подняла голову. Толан покусал нижнюю губу и принялся ножом снимать кожуру с апельсина: — Я не хотел подписывать ваше приглашение. Но увидел, как вы гуляете с Адэром Карро по дворцовой площади. Нет, сначала я увидел зверя. Он меня поразил! Где вы его взяли? Я не видел ничего подобного! А потом увидел вас, дорогая. Адэр знал, чем меня взять. — Принц разрезал апельсин на дольки. — Я подписал приглашение, хотя думал, что вы испугаетесь и не придёте. Надо иметь смелость, чтобы пожаловать ко мне во дворец, не имея титула или просто дворянского звания. Малика вновь принялась рассматривать скатерть: — Поверьте, чтобы пожаловать в гости к плебею, наследному принцу потребуется намного больше смелости. Толан хмыкнул, бросил дольку апельсина в рот: — А если бы я не подписал приглашение, вы бы расстроились? — Конечно. Я очень хотела посмотреть на ваш мир. — Понравилось? — Непривычно. И, на мой взгляд, слишком много условностей, которые мешают узнать людей чуть ближе. — Например. — Например, темы для бесед. Они строго регламентированы. Беседуя на балу с виконтом Фандези, мне хотелось столько у него спросить, а я была вынуждена болтать о перелётных птицах, в которых ничего не смыслю и которые меня абсолютно не интересуют. Толан с улыбкой взглянул на покрасневшего Фандези. — Думаю, виконту эти условности тоже мешали, — добавила Малика. — Мешали? — спросил принц у дальнего родственника. Фандези окончательно растерялся, пробурчал что-то нечленораздельное и отступил за спины дворян. — Как вам Тарадари? — поинтересовался Толан у Малики. — Тарадари? Я с ним не знакома. Дамы захихикали. Кавалеры скривили губы. Адэр нахмурился. Принц постучал ножом по блюдцу: — Ведите себя уважительно к человеческому несовершенству. Взмахнул рукой, скрипачи опустили скрипки. — Тарадари умер триста лет назад, дорогая. Вы никак не могли быть с ним знакомы. — Я сказала вам правду, Ваше Высочество. Принц потянулся пальцем к уху, но передумал. Малика точно рассчитала громкость голоса в наступившей тишине. — А музыканты так старались усладить ваш слух. — Вы говорите о музыке Тарадари? — переспросила Малика. — Ну о чём же ещё, дорогая? — Простите, Ваше Высочество. Меня учили называть вещи своими именами. Вас интересует, нравится ли мне музыка Тарадари? Я впервые её слышу. Я впервые покинула Грасс-Дэмор, впервые была на балу, впервые вижу наследного принца. — А вот здесь вы лжёте, дорогая, — возразил Толан. Глядя на скатерть, Малика свела брови: — Простите? — Вы каждый день видите наследного принца. Хотя в Тезаре слово «принц» упразднили. Теперь это просто наследник престола. Малика посмотрела на Адэра — он чуть заметно покачал головой, будто пытался удержать её от необдуманных слов, — и перевела взгляд на Толана: — Адэр Карро — для меня не наследный принц. Он мой король до моего последнего дня. И если вам, Ваше Высочество, не трудно, обращайтесь ко мне по имени. Меня зовут Малика. Или зовите меня «аспожа». В Грасс-Дэморе именно так обращаются к женщинам из низшего сословия. Толан отложил апельсин: — Моя ошибка. Признаю. Я забыл, что передо мной тайный советник Его Величества Адэра Карро. — Неудивительно. Когда вокруг столько людей, сложно запомнить, кто есть кто. Принц премило улыбнулся: — Наверное, вам тяжело, не имея опыта и должного образования, доказывать свою правоту графам и маркизам. — Не тяжелее, чем Бенвуто Тарадари, — ответила Малика, вновь опустив глаза. — Он ведь тоже плебей. Его господин присвоил себе творения домашнего музыканта. Бенвуто обратился в суд, а ему за «клевету» на господина сломали пальцы. Выдающийся человек умер в одиночестве и нищете. Спустя сто пятьдесят лет в судебном архиве были обнаружены черновики фуг и сонетов, написанные его рукой, а на них в то давнее время попросту закрыли глаза. Бенвуто Тарадари получил титул посмертно, и его имя носит самый красивый город Росьяра. Но триста лет назад его называли жалким плебеем и гнали с крыльца храма, когда он тянул искалеченные руки за подаянием. Его похоронили в общей могиле вместе с бродягами и преступниками. И никто до сих пор не знает, где покоятся его останки. Я никогда не слушала его музыку, Ваше Высочество, но судя по настроению, которое навеяла на меня эта мелодия, — звучал «Плач дождя». Принц долго рассматривал Малику. Затем взял бокал с вином. Откинувшись на спинку кресла, сделал глоток: — Замечательное вино. Попробуйте. — Я не пью, Ваше Высочество, — ответила Малика. — Совсем-совсем? — Совсем. — И даже не пробовали? — Пробовала. Три глотка, — проговорила Малика и положила вилочку на салфетку. Перед ней тотчас провели смену тарелок и столовых приборов. — Занятно, — сказал Толан. — Почему три глотка? — Иштар Гарпи боялся, что вино отравлено, и попросил меня проверить. Принц придвинулся к столу: — Иштар Гарпи… Вот как… И вы не побоялись? — Нет. Вино принесла я. — Вы с ним подружились? — Если беседы тайного советника и заключенного ракшадского воина можно назвать дружбой, то — да, мы подружились. — На вашем месте я бы так не рисковал. Ракшада — дикая страна. Не понимаю, как мой отец терпит её посланников. Они не знают, что такое придворный этикет и не знакомы с благородными манерами. — Толан пригубил бокал. — Я читал в газетах о героизме Иштара. Занятные сказки. Странно, что газетчики на них клюнули. Эти статьи подмочили репутацию подающих надежду издательств. Жаль, а ведь некоторые мне пришлись по душе. Теперь по моему приказу их перевели в разряд бульварной прессы, и в Росьяре их почти никто не покупает. Разве что простолюдины, чтобы разжечь огонь в очаге или повеселить детей сказкой на ночь. — Жаль, — согласилась Малика. — Жаль, что в Росьяре героизм принимают за сказку. Толан со стуком поставил бокал на стол, но тотчас взял себя в руки и произнёс наигранно миролюбивым тоном: — История Росьяра кишит героическими поступками, которые описаны очевидцами. Настоящими очевидцами. И мы умеем отдавать честь настоящим героям. А к бреду измученного штормом народа, точнее, нескольких калек на палубе, нельзя относиться как к правде. Люди были настолько перепуганы, что даже после шторма не пришли в себя. Иштар преклонил колено перед женщиной? Это нонсенс! Это бред! Это поставило крест на доверии ко всем газетам, которые что-либо писали о Грасс-Дэморе. — Он преклонил колено, чтобы я села, — спокойно проговорила Малика. — После путешествия на шхуне я плохо себя чувствовала. Толан окинул придворных взглядом, словно спрашивая — не ослышался ли он. Склонив голову набок, прищурился: — Вы были на шхуне? — Да, была. Иштар совершал ужасные вещи, но у него есть и другая сторона, которую никто не видит, которую он никому не показывает, — продолжила Малика, проигнорировав вопрос принца. — И только ответственность за жизни шестисот женщин, детей и стариков вынудила его открыться. На протяжении семи дней это был не ракшадский головорез, не Иштар Гарпи, это был бэцель Иштар, парус Иштар. И когда Ракшада пойдёт под этим парусом, мир изменится. Принц взял салфетку. Промокнул губы: — Адэр, вы составите мне компанию на прогулке? Сосредоточенно глядя в окно и поигрывая желваками на скулах, Адэр кивнул. Спохватившись, вымолвил: — С огромным удовольствием, Толан. *** Нет ничего скучнее и печальнее, чем дворцовый парк ранней весной: раскисшая земля, влажные аллеи, голые деревья, мокрые скамейки. Единственным украшением были скульптуры и фонтаны. Но в скупых лучах сонного солнца они выглядели тоскливо и одиноко. Адэр и Толан шли неторопливым шагом по хрустящему гравию. За ними на почтительном расстоянии следовала Лалида. За ней шагала молчаливая толпа придворных. Эйра брела позади всех.