Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 3 из 8 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Что ты есть будешь, то мне решать, – прокаркала я не хуже Саяны. – А заяц этот молодой совсем, даже первого выводка не дал, а ты его… – Да и хорошо, – нахмурился он непонимающе, – у молодых мясо нежнее… И суп наваристее. Вот тогда я совсем озверела, дернула мешок с квакушами. – Во двор иди, пяток почисти на суп, остальных обратно в топь отнеси. В котелок тех, что с желтыми бородавками, да не перепутай. Я с красными не люблю, горчат… – Относить обратно зачем? Можно ведь… впрок оставить, – вскинул он бровь. И красиво так вскинул, изысканно. Я вздохнула, оскалилась. – А я лишь свежатинку ем! Завтра новых наберешь. Иди, Ильмир. Он постоял, глядя на меня. И кажется, с трудом удерживаясь, чтобы не свернуть ведьме шею. Но удержался. Развернулся резко и вновь к болоту утопал. А я следом пошла, тенью укрывшись. Поманила из чащи духа лесного. – Что ж ты, батенька, чужаку дорогу стелешь? – нахмурилась. – Запутать не можешь? Дух глаза виновато опустил и руками развел. – Так путал, Шаисса. Так уж тропки запетлял, сам чуть не заблудился. А этот – нашел. Размотал, как клубок, раскатал до самого твоего дома. Ты уж не гневайся. Я пошамкала губами, смахнула хвостом сухой лист. Вот дела, подкинул мне забаву Шайтас… Духа я отпустила – не его вина. Дошла до болотца, посмотрела, как служитель жаб из мешка вытряхивает. Скривился, как на кислое, еще и мешок пустой пнул. И сел на землю, обхватил голову руками, застыл, чуть покачиваясь. Квакуши попрыгали по кочкам, торопясь сбежать, пока в котелок не угодили. Но Ильмир, кажется, их не видел – сидел, сжав виски, да так, что на руках вены синие вздулись. А потом вдруг вскочил и одним шагом рядом оказался. Глаза бешеные, лицо перекошенное, клинок тускло сверкнул почти у горла моего. Сама не знаю, как отшатнуться успела. – Кто здесь? – выдохнул Ильмир. Я застыла, потянула тени, укрылась. А сама дышать боюсь. И смотрю внимательно в бледное лицо. И в черную душу. Как же он меня почуял? Ведь и хлесса порой обманывается, а этот распознал. Пусть не до конца, но все же… А Ильмир снова клинком взмахнул, и лицо спокойное стало, а глаза холодными такими, что и Северко бы позавидовал. – Ведьма, – глухо проговорил он. – Знаю, что ты здесь. Хоть и не вижу. – Он склонил голову, убрал сталь в ножны. Подобрал мешок и пошел к лачуге. А я присела на кочку, размышляя. * * * Супчиком жабьим я служителя все же накормила. Чтобы место свое знал. Пришел к ведьме, так и живи по-ведьмински. Подобрала у болотца трех старых, пупырчатых, слизью измазанных квакух, такие сами вот-вот сдохнут, отнесла Ильмиру. В руки сунула его чистенькие. – Еще раз ослушаешься – выгоню, – сказала сурово и оскалилась. – Чисти. И аккуратно, шкурку не повреди, нужна она мне. – Зачем? – выдавил он из себя, держа жаб на вытянутых руках и стараясь не кривиться. – Высушу, растолку, с кровью человечьей смешаю да буду поля посыпать, чтобы урожая не было, – хмуро пояснила я. Полюбовалась на ненависть в синеве глаз и пошла в свой закуток. Котелок ему самый дрянной выделила, а то от жабьего духа потом не отмоешь. Хотя что это я… – После обеда пойдешь на речку, песочком посудину мою почистишь, – велела. Он жабу на пол швырнул – разозлился, видать. – Что ты мне бабскую работу поручаешь? Могу дрова колоть, забор тебе поставлю, крышу подлатаю. А котлы чистить не буду. – Будешь, милый, еще как будешь, – нежно пропела я, сверкнула желтыми глазищами. – Или уже уйти готов? Так я не держу, иди. Другую ведьму найдешь, сговорчивее. А у меня нет работы мужской и женской, вся – ведьминская. Он зубами скрипнул так, что Тенька ухо лапой поскребла, удивилась. – Не знаю, где другую искать, – буркнул Ильмир. – Мало вас осталось, темных отродьев. Я запечалилась: что верно, то верно. Почти всех извели служители. – Так все вашими стараниями, прихвостни Светлого бога, – усмехнулась я. – Больно любите вы ведьм на костры тащить. А порой и девок невинных жжете почем зря, на потеху достопочтимой публике. А как понадобилась ведьма – за семь земель притопал, сапоги не жалея. – И правильно делаем, что жжем, – вскинул он светлую голову. – Детям тьмы не место в нашем мире, пусть к Шайтасу и убираются. Мы землю от скверны очищаем, добро несем. Ведьмы – зло великое, богомерзкие создания! Ух, как разошелся. Я хмыкнула, поклон ему земной отвесила. – Вот спасибо, служитель, просветил темную, не знала не ведала, – и снова поклон. – Как же я жила раньше? Хоть ты, благодетель, пришел, научил! Вот спасибо тебе! Пойду в топь, уничтожу ведьму, себя то есть! Чтобы землю не пачкать!
Я развернулась, взметнув свой балахон, пошаркала к двери. Он посмотрел изумленно, а потом кинулся следом. – Издеваешься? По моему лицу от хохота снова потекли кровавые слезы. Тенька подошла ближе, распахнула свою жуткую пасть, все клыки явив – улыбается, значит. Мыши вылезли из норы, сели рядком, носы-бусинки подрагивают, усы дрожат. Тоже хохочут. Саяна примерилась, упала с насеста, схватила одну мышь и на крышу поволокла. А что делать, ворона же… Я же, отсмеявшись и слезы утерев, указала служителю на жаб. Квакуши лежали там, где упали, – я же говорю, старые совсем. – Иди уже, служка, обед готовь. Сильно не перчи, запах жабий не перебивай. Давай-давай, пошевеливайся. И отправила его во двор, на костерок. Нечего мне в доме вонять жабьим духом. Вытащила из подпола кусок валяной лосятины, поела с хлебушком, в окошко на мученика поглядывая. А уж страдал он знатно. Квакуши, почуяв скорую расправу, молодость вспомнили, порскнули в разные стороны. Так он ловил сначала, потом примерялся, чтобы освежевать и шкуру не попортить. Я, на его лицо перекошенное глядя, чуть не подавилась от смеха. Но потом смотрю – зубы сжал и жаб разделал, да четко так, аккуратно, как и я не смогла бы. Мясцо соскоблил, в котелок накрошил, водички добавил. И стоит над костром, помешивает. Я даже расстроилась, что забава закончилась. Принес, на стол бухнул. – Готов обед, – сказал Ильмир. – Готов, так ешь, – усмехнулась я. – А ты? – А я после тебя, – оскалилась. – Вдруг отраву ведьме решил насыпать? Вот отведаешь, посмотрю, живой ли, потом и я угощусь. Служитель лавку подвинул, похлебку себе в тарелку налил, ложку окунул. Я села напротив и смотрю во все глаза: неужто есть будет? Так да. Ест. И спокойно, не кривится даже. Мяса кусочки вылавливает, жует, хлебушком заедает. – Вкусно? – спросила я. – Соли не хватает, – ответил равнодушно и дальше ест. Даже Тенька ближе подошла и облизнулась, глядя, как этот прихвостень жабий суп уплетает. Доел, посмотрел на меня вопросительно. – Посуду собери да на речку топай, – прохрипела я. Он кивнул молча, все в мешок сложил и ушел. А я к котелку подошла, понюхала, попробовала осторожно… А что, суп как суп. Тиной воняет только. И несоленый. А так есть можно. Вышла во двор и вылила все в миску для хлессы, пусть тоже отведает угощения. А потом в лес ушла. * * * Сегодня в моих владениях спокойно было, стихия не серчала, звери смирные. Даже не стала перекидываться, все ножками обошла. Так, глянула разок сверху глазами соколиными. Дух лесной в землю ушел – боялся, что я снова ругать буду. Он у меня такой, боязливый да пуганый, так и сидел бы под землей, как крот, чтобы на глаза мне не попадаться. Дошла до березки, полюбовалась на гнездо голубицы в ветвях. Березка почти вся золотая стала, нарядная, как невеста. И веточек сухих за ночь ни одной не прибавилось. Я обняла ее, прижалась щекой к белой коре, глаза закрыла. И хорошо так стало, спокойно. Это березонька меня утешила, погладила по патлам моим взъерошенным, успокоила. Так бы и сидела до вечера, но на опушке рожок прозвенел, и я вскочила. Охотники. Да не наши, деревенские, а барские… Те, что зверя бьют для забавы, для развлечения. Ох, не в тот лес они сунулись! А скорее зверье их сюда привело, зная, что здесь защита ведьминская. Перекидываться не стала ни волком, ни беркутом, а положила ладони на землю, завыла, вызывая старика из подземной норы. Дух лесной откликнулся живо: он людей не любит, а таких пакостников и подавно. Подхватил меня – еле встать успела, а то так бы и понес согнутую и скрюченную. Протащил по лесу, бросил на примятую траву, как мешок с отходами. Но я не обиделась, он же дух, а не суженый, да и не до нежностей сейчас. Вскочила, осматриваясь. Рожок уже близко, и лошадиное ржание, и лай собачий. – Э-ге-гей! – кричали охотники. В нос мой длинный ударила волна смрадного духа хмеля и похоти, так от них пахло. Я скривилась и бросилась в чащу. А вот и добыча: лосиха, молодая, брюхатая, в утробе лосенок, еще лишь несколько дней, но я-то вижу. Глаза черные, перепуганные, пар из ноздрей валит. Перебирает тонкими ногами, мечется. Позади загонщики с арбалетами, впереди овражек, свалится – копыт не соберет. Я оглянулась: близко охотники, близко. Упала наземь, укрылась тенью и в лосиху вошла. Придержала животное, чтобы с перепугу и правда в овраг не сиганула, успокоила. И пошла в сторону. Мелькнула перед загонщиками боком лосиным, подождала, пока увидят. – Вон он! Вон зверь!! Э-ге-гей! Загоняй, Таир! Гони лося на опушку, чтобы легче тащить было! Я мгновение смотрела на них звериными глазами. Но лишь мгновение – побоялась, что ведьмин взгляд увидят. Он же сквозь любого зверя пробивается, во всех глазах светится желтизной и метками Шайтаса. Но от этих людей так несло хмелем, что и самого Шайтаса не приметили бы! Их было четверо, на холеных рысаках, с собачьей сворой, арбалетами и клинками, украшенными камнями. Знать. Собаки и лошади ведьму-то почуяли, отпрянули. Псы заскулили жалобно, жеребцы уши прижали и попятились, но люди такие приметы не заметили, лишь хлыстом животин отходили. Ну, значит, так тому и быть. Сорвалась с места, как выпущенная стрела, понеслась, ног лосиных не чуя. По низине, вдоль овражка, через бурелом. В чащу самую. Охотники беды не предвидят, даром что рысаки уже на весь лес ржут. И собаки воют. А этим хоть кол на голове теши – несутся, глаза горят безумные, хлыстами свистят, покрикивают. Один, кажется, заподозрил что-то, приотстал, оглядывается. Молодой совсем, мальчишка, оттого и живо еще внутри человеческое, не успели разврат и жестокость душу искалечить. А живая душа, она глазастая, чувствительная, трепетная. – Стойте! – закричал он своим подельникам. – Мы уже в самой чаще! Болотом пахнет… И ведьма там, говорят, живет! – Так мы и ведьму сейчас на болт насадим, – хохочет тот, что впереди всех несется. – Пусть выходит ведьма! Не бойся, Таир, погоняй! Мальчишка замялся, смотрит испуганно. А есть чего бояться: в самую чащу их завела, к болотам, здесь даже птицы не поют, и темно, словно в сумрак вечерний. А сама перемахнула через кусты и была такова. Лосиху отпустила, наказав на открытую местность не выходить, молодая она еще и глупая. Вернулась в свое тело, полежала, на солнышко прищурившись. И пошла тихонько в чащу, слушая, как ругаются охотники, пытаясь дорогу назад найти. Так сквернословили, что у меня уши завяли, словно лютики по осени. Да только хоть ором, хоть проклятиями, а сидеть на топи они долго будут. Потому что нет дороги назад. Я ее как ленту смотала, вокруг пояса обернула, узлом завязала. Пока не распущу – не выберутся.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!