Есть одна очень умная пословица: «Темнее всего перед рассветом». Если это правда, то солнце явно припоздало. Проснулась я поздно, около часа дня. Шея затекла с непривычки спать с кем-то в обнимку – всю ночь я прижималась к Глебу, беспокойно просыпаясь и обнимая его сильнее. Все время казалось, что замерзну, я дрожала и куталась в одеяло, а Глеб гладил по голове, шептал что-то, но я не помнила слов. Все было, как в тумане. Под утро, когда за окном засерело, мне полегчало. Небытие окутало теплом, я погрузилась в спокойный сон без сновидений и тревог. Открыв глаза, не смогла сдержать улыбки. Спящее лицо друга – маска безмятежности и спокойствия – умиляло. А ведь, по сути, в этом человеке сконцентрировалось все хорошее, что было в моей жизни. Доверие и надежность. Пожалуй, главное, ведь мы всегда ищем то, чего нам не хватает. Я осторожно поднялась, порылась в карманах его куртки, вышла на балкон. Свежий октябрьский воздух холодил обнаженные ноги. Я сильнее запахнула халат, чиркнула зажигалкой. Потом долго смотрела, как тонкая струйка дыма извивается в витиеватом танце, устремляется вверх и растворяется где-то в поднебесье. Вчерашний день виделся каким-то нереальным, туманным и оттого тревожным. Но все же ненастоящим. Показалось: выйду из комнаты, а у атли все по-прежнему, как до прихода колдуна: нет никаких повзрослевших детей, магических клинков и симпатичных невест. Я не впускала нали, не общалась с охотниками, а Первозданный не проникал мне в жилу, чтобы забрать весь кен. Жаль, что нельзя убежать от реальности, выдумать себе новую и жить припеваючи... – Поля? Я обернулась. Глеб сидел на кровати, ворошил торчащие во все стороны волосы и выглядел при этом очень мило. Как хорошо, что я все еще замечаю такие вещи. – Спи. Я тут постою... – Черта с два, Полевая! – Он резко поднялся и через секунду уже был рядом со мной. – Хочешь реветь, реви при мне. – Не хочу я реветь. Думаю. – Я повернулась и посмотрела на заспанного друга. – Пытаюсь разгадать замыслы колдуна. Кира вернулась влюбленной в него, и я не уверена, что смогу убить Тана. – Вермунд сможет, – буркнул Глеб и тоже подкурил. Несколько минут мы стояли молча, каждый в своих мыслях, и я понимала, что Глеб по-своему прав. Может, мне стоит отойти в сторону и посмотреть, как Влад собственноручно расправится с Таном? В конце концов, колдун – не в семье, и его спокойно можно убить. Закон позволяет, пока он непосвященный. Но ведь Тан предусмотрел это, несомненно. Как войти в племя. От этой мысли стало моторошно, и я невольно поежилась. – Не переживай, Тана никто не посвятит, – словно прочитав мои мысли, успокоил меня Глеб. – По сути, это может сделать Филипп или Влад, но Влад не станет, а Филипп слишком труслив. – Если только Тан не найдет способа повлиять на него. Рита говорила, он к Ларе подкатывал. – Влад вряд ли позволит Тану второй раз одну аферу с Ларой провернуть. Да и вообще с кем-то еще. – Кроме Киры, – мрачно произнесла я. Глеб ничего не ответил. Подкурил еще одну сигарету и устремил взгляд в чистое осеннее небо, прозрачное, голубое с рваными облаками, медленно ползущими на запад. В дверь постучали. Робко и тихо, но я вздрогнула. Открывать не пришлось – в комнату осторожно скользнула Кира и смущенно улыбнулась. – Можно? Отчего-то стало не по себе. Ее возраст – как камень преткновения теперь. И ничего не поделаешь. – Конечно, входи, – я нервно улыбнулась, зыркнула на Глеба. Он понимающе кивнул. – Пойду напрягу Кирилла, пусть сварит очередную порцию той гадости. С его уходом пришла неловкость. Сковала движения, мысли, заставила ощущать себя неуверенно. А еще стало стыдно: курю тут перед ребенком. Хотя какой она ребенок? – Сколько тебе лет? – спросила я, входя обратно в комнату и закрывая балконную дверь. – Восемнадцать, – ответила Кира и нервно улыбнулась. Она наверняка чувствует себя так же, как я. Пришла в дом к незнакомым людям, к женщине почти одного с ней возраста, которую нужно считать матерью. И это притом, что много лет ее растил мужчина, ненавистный в этих стенах. – Почему ты вернулась? Тан приказал? – Тан не приказывает мне, – улыбнулась она. Улыбка у нее была мягкая, а голос – вкрадчивый и безумно приятный. – Он попросил. Считает, что жить в племени – благодать для хищного. Он, как никто, знает это. Благодать – как пафосно! Они все, древние, помешаны на благодати? – Тан хочет возглавить атли, а не просто жить в племени. Он ненавидит твоего отца и заставил охотника выкрасть тебя из нашего дома. – Говорю же, все сложно. – Кира опустила глаза и присела на край кровати. Скромно так присела, и я отметила задатки хорошего воспитания. Ну не мог Тан воспитать ее хорошо! Он же зло во плоти! – Где он сейчас? Я имею в виду, где живет? Не под забором же у нас. – У Тана много возможностей, не стоит за него переживать. И снова легкая улыбка, отчужденность. Наверное, будет сложнее, чем я думала. Давить боюсь, а мягко о колдуне вряд ли смогу говорить в ближайшее время. – Я могу с ним встретиться? Поговорить? – Конечно, почему нет. – Сегодня? Кира нахмурилась, пристально вглядываясь мне в лицо. – Ты слаба? Болеешь? – Истощение. Переусердствовала в попытках тебя вернуть. – Мне жаль. Но я рада, что дома. Честно. И хотела бы... – Она замялась, но потом резко вскинулась и выпалила: – Хотела бы, чтобы и вы были рады. Ты и... Влад. – Мы рады, – сдавленно ответила я и присела рядом. – Но пойми, еще совсем недавно ты была крохой, а теперь... Тошнота подкатила к горлу, перед глазами возникла молочная, беспросветная пелена. Сердце стучало так быстро, что казалось, сейчас выпрыгнет. – Не плачь... – Руки коснулась теплая ладонь, переплела пальцы, и я закусила губу, чтобы не разрыдаться в голос. – Ты же чужая совсем! – всхлипнула, стараясь оставаться в реальности, не поддаваться отчаянию, что разрывало изнутри. – Я не чужая, – ответила она, и в голосе было столько уверенности, что я невольно подняла голову. Темно-карие глаза смотрели – словно в душу заглядывали. Уверяли, заряжали спокойствием. Кира глубоко вздохнула и упрямо повторила: – Не чужая. Я вдыхала обжигающий, вязкий воздух. Сжимала изящную ладошку и боялась, что сейчас Кира отнимет руку, и все закончится. И внезапная близость, и искренность, и радость. Уйдет, как вода в сухую, растрескавшуюся от жары землю. И я останусь ни с чем. Кира руку не забирала, смотрела так же благожелательно, тепло. И, показалось, тоже надеялась. На то, что ее примут в семью, посвятят в таинство племени, и она станет частью целого, а не отломанной, ненужной деталью. Удивительно, насколько нам, хищным, важно жить среди людей, чужих по сути, но таких близких энергетически. Законы выживания? Инстинкты? Возможно. Даже несмотря на недоразумения, я не представляла себя без атли. Одной. Жутко. Что с нами делает посвящение? Так, наверное, сотни лет ощущал себя Чернокнижник Алекс Тан. Выброшенный за ненадобностью, обиженный, обозленный с обостренным чувством справедливости. Только вот тех, кто обидел его, давным-давно нет. Умерли, разложились, возможно, переродились. И канули. А ненависть осталась. Подпитываемая огромным нерастраченным потенциалом воина, которого лишили права драться за свою семью. Уже и семьи-то той нет, а он все рвется, борется за возможность взять принадлежащее ему по праву. Мы с Кирой проговорили до вечера. О ее детстве, путешествиях по различным, неподвластным моему пониманию измерениям, взрослении. Постепенно она открывалась мне — девочка, выросшая в среде темных ритуалов и опасных приключений. Непосредственная, милая и воздушная, но в то же время абсолютно уверенная в себе и сильная. Временами ее разговор становился сбивчивым, она теряла нить, возвращалась в начало, пытаясь вспомнить, что же на самом деле хотела сказать. А я впитывала каждое ее слово, каждый вздох, понимая, насколько соскучилась. И внезапно поняла, что горжусь ею. Смелая, отважная, она прошла через множество темных, мрачных измерений рядом с человеком, которого считала всем. Учителем. Любовником. Богом. И почему-то вспомнилась я сама – маленькая мечтательница в голубом ситцевом сарафане – в день, когда впервые встретила Влада. Одна косичка растрепалась, щеки раскраснелись от смеха – мы с Викой безумно радовались окончанию школы и будущей счастливой взрослой жизни. Сознание тут же оживило в памяти первую улыбку, прикосновение, голос. И головокружение от счастья, что он посмотрел на меня, заговорил со мной. Заметил. А теперь на моем месте была Кира. Ведь так же, как и Влад тогда, Тан привязал ее к себе в угоду корысти, а не любви. И ненависть к колдуну, приглушенная сочувствием, вновь проснулась. Разгорелась, как пожар, обжигая, плавя грудь. И я точно знала: он причинит ей боль. А этого я допустить никак не могу. Мысли вернулись к сейфу, где скрытый за массивной дверью с кодовым замком, лежал клинок. И тогда уже в голове зародилась неоформленная, но твердая мысль: я убью Чернокнижника. На следующее утро я ощущала себя здоровой. Уставшей, невыспавшейся, но здоровой. Кен возвращался, накапливался и давал возможность здраво рассуждать. Убить Тана не так утопично. Влад в это верит, а значит, и я поверю. Нужно только составить план и никому не говорить ни слова. Кроме Глеба. Одна я не справлюсь, а он единственный в атли, кто не сдаст. А еще нужно поговорить с колдуном. Обозначить его намерения, хотя бы примерно. Я понимала, что не смогу его просчитать – тысяча лет не шутки, в самом-то деле. Но поговорить-то могу. Тем более, что повод у меня есть – Кира и клятва, будь она неладна! Хотя, если отбросить ненависть к Чернокнижнику и последствия той сделки, даже не знаю, как поступила бы, вернись в то время. Оставила бы атли гнить в земле, или на свой страх и риск пошла бы вновь на невыгодное соглашение? Ведь без Глеба и жизнь не жизнь, а так – существование. Особенно теперь. Влад меня всячески игнорировал. Общался с невестой, а она отвечала, слегка улыбаясь, и брала его за руку – с какой-то особой нежностью и теплотой. Или казалось? Кто знает, что было реальностью, а что искажало в угоду собственным страстям проклятие древней колдуньи. Как же достало оно! Избавиться бы, сбросить... Освободиться навсегда от маниакального влечения к тому, кто не будет моим никогда. Избавиться... Мимолетная мысль – нелепая, но интуитивно правильная – ворвалась в мозг, но тут же улетучилась. Мне на плечо легла мягкая ладонь, и я резко обернулась.