– Спасибо, – сдержанно сказала она мне и поморщилась. В кухне сладко пахло ванильным печеньем, что рождало неприятные ассоциации и мешало сконцентрироваться на разговоре. – Не хочу бывать у атли. – Это можно понять, – кивнула я. Глеб встал позади и положил подбородок мне на затылок. – И о чем Влад только думал? – закатила глаза защитница. – Как считаешь, мог Чернокнижник его околдовать? – Это вряд ли, – мрачно ответила я. – Влад принял Тана, чтобы не пришлось меня изгонять. – Поймала вопросительный взгляд Лары и поморщилась: – Долго объяснять. – Еще эти митаки... Диркова жутко заносчивая. Как и ее отец. Атли оборвали связь с митаки, когда мне было пять. – Атли оборвали связь с митаки из-за скади, – возразил Глеб. – Эдмунд бесился, когда Иван приезжал к его жене. – И правильно делал! Божена вышла замуж и покинула племя. Поздно метаться. Раньше нужно было думать. – Ира жена Влада, – оборвала я их спор. – И она – атли. А ты, кажется, всегда умела высказать мнение в лицо. Вот увидишь ее и скажешь, нечего обсуждать человека за спиной. – Ой, только не нужно строить из себя благородную! Видела бы ты себя на свадьбе. А ведь теперь придется наблюдать ее каждый раз, когда приходишь к атли. Она никуда не денется, Влад не может ее бросить. Совсем не тот уровень, что раньше. – Лара расслабилась и посмотрела в потолок. – Лучше уже сейчас начинай ее ненавидеть. – Я не буду ненавидеть ее только за то, что она его жена. – Понятно. Будешь ненавидеть молча. Лара как-то быстро начинает меня раздражать. Стоит нам остаться вместе в небольшом помещении, как возникает конфликт. Уж не знаю, отчего так – то ли из-за Влада, то ли просто несовместимость врожденная. События сегодняшнего дня меня расстроили, а еще угнетало назойливое предчувствие беды. Осень? Вряд ли. Все же обстановка в доме атли накалена до предела, моя дочь встала перед непростым выбором, Влад старается удержать позиции, а я... Я не уверена, что смогу довести начатое до конца. Я сослалась на усталость и собралась домой. На душе было мерзко, изнутри разрывали сомнения и страх. Глеб вышел вслед за мной на лестничную площадку, пропустил пожилую соседку, с нескрываемым любопытством зыркнувшую в щель закрывающейся двери защитницы атли. Люди, а! Все им нужно знать. Хотя Лара, бесспорно, позаботится о том, чтобы ее жилище не привлекало лишнего внимания людей. Мы спустились вниз в полном молчании, и я остановилась у темных кованых перил под козырьком. Дождь кончился, но небо давило на плечи неизлитыми слезами и противными сомнениями. В холодном осеннем воздухе ослабляющим ядом растворилась тревога. Странно, что на людей не действуют чужие эмоции. Кажется, из тебя льется все через край – страх, неуверенность, отчаяние, а они не замечают. Идут себе по своим делам, почти не глядя по сторонам, а ты медленно умираешь в сторонке. – Забей на Лару, она иногда городит чушь. – Глеб встал рядом и положил руку мне на спину. – Хочу домой, – призналась я и уткнулась лбом ему в плечо. – Поехали. – Что если я не смогу? – серьезно спросила я, понимая, что это действительно может произойти. Не сумею воплотить свой план в жизнь, оступлюсь, струшу – и все пропало. Все, чем мы жили, что любили. Мало-мальски налаженный мир в доме. Вечерние посиделки. Разговоры ни о чем. Даже такие вот стычки, как сегодня. Все это поглотит вязкая, приторно-сладкая темнота Чернокнижника... Глеб отстранил меня, взял за плечи и посмотрел прямо в глаза. Даже не в глаза, нет – в душу. Глубоко, туда, где болело, где клубилось отчаяние. Где старые раны еще напоминали о себе, где ныли давно зарубцевавшиеся шрамы. И сказал: – Сможешь. Потому что на твоей стороне правда. Атли. Я. Потому что сильнее тебя я никого не встречал. Ты делаешь обманный маневр всеми этими соплями, но в решительный момент не медлишь. Послушай, что говорит пропахший бензином и дорогами раздолбай. У тебя получится, Полевая. – А вдруг в этот раз не выйдет? – прошептала я, но не смогла сдержать улыбки. – Да, это ты тоже всегда спрашиваешь. Я запустила ладони в волосы, словно таким образом могла прогнать навязчивые сомнения. Истощенная жила не посылала видений, но я и так знала – чувствовала нутром – поединку быть. И не где-то в мифически далеком будущем. Скоро. Так скоро, что я не успею опомниться. И Влад знает об этом. Не поэтому ли так маниакально ищет близости? Не поэтому ли мне так трудно отказать? Смерть не обмануть, ее можно лишь отсрочить. Что ж, я попробую. Потому что я жива. Жива, несмотря ни на что. И ни один колдун, ни один охотник не получит эту жизнь легко. Обломается! Митаки уезжали шумно. Женщины обнимали Иру, причитали, громко смеялись и громыхали по лестнице дорожными сумками. Прям табор цыган какой-то. Мужчины же, напротив, молчаливо и сдержанно ждали их внизу. Иван поблагодарил Влада за гостеприимство, велел дочери заботиться о муже, и они покинули дом. Сразу стало тихо и как-то... пусто. Впрочем, к тишине я привыкла – на Достоевскогов одинокая квартира располагала к размышлениям и самокопаниям. Несколько раз, когда в подъезде хлопала дверь, я не могла сдержаться и выглядывала в глазок. Новый сосед-хищный интриговал ни на шутку, но его и след простыл. Ни слуху, ни духу, ни ночных визитов за сахаром. Наверное, разобрался, где в нашем районе супермаркет. В целом ноябрь остался ноябрем. Унылым и хмурым, с низким тучами и полусгнившей листвой под ногами, со скользкими от моросящего дождя дорожками и темными, гнетущими вечерами в ожидании неизбежного. Впрочем, я не просто ждала. Погода-затейница, вопреки прогнозам синоптиков, сыпала дождем каждый день. И каждый день я копила. По крупицам собирая дары, ниспосланные богами, сосредотачивала в жиле кен, с каждым днем ощущая себя сильнее. Увереннее. Глеб частенько заезжал к Ларе, помогал и вообще поддерживал. Как-то странно они сблизились, хотя у Лары в атли и не было друзей, как оказалось. Были поклонники – Глеб говорил, Филипп всерьез предлагал ей отношения, намекал на свадьбу. Но защитница предложение принимать не торопилась. Да уж, Филипп – совсем не тот герой. А у меня была квартира. Там уж я разгулялась не на шутку. Переставляла мебель, пока меня не начала устраивать обстановка. Сменила шторы на кухне, купила недостающую посуду, скатерти, постельное белье. Я стирала, утюжила, мыла, чистила, и каждый вечер валилась с ног от усталости. Так было проще. Меньше мыслей, переживаний, меньше проявлений страха, который растекался по венам, стоило мне только замереть. С каждым днем все сильнее, отчетливее слышался в голове лязг воображаемых мечей, и липкая воображаемая кровь заливала отполированный воском пол. Поэтому я фанатично занималась квартирой. Благо дел хватало на каждый день. В тот понедельник я вымыла посуду, в очередной раз отполировала мебель и выгладила белье. Музыку включила громко, и не менее громко подпевала вокалистке с тонким оперным сопрано. В общем, когда я поняла, что ко мне кто-то пришел, входная дверь сотрясалась от сильного стука. Даже грохота. Видимо, за музыкой я не услышала звонок. Что мне нравится в отношениях с друзьями – ты никогда не смотришься в зеркало, не поправляешь прическу и макияж перед их приходом. Просто открываешь дверь и ругаешь друга за осыпавшуюся штукатурку, а затем тянешь на кухню пить кофе. Я так и застыла на пороге, растрепанная, ненакрашенная с несуразной гулей на голове. Но уже не думала об этом. Сердце пропустило удар, странно ухнуло и забилось быстро-быстро. Словно пыталось разжечь костер в груди трением. – Такой грохот. Я подумал, тебя там убивают, – сказал Влад и улыбнулся. Я шумно выдохнула. Мне не понравилось ни то, что он пришел, ни тон его голоса – вкрадчивого, хриплого, с затаившимися нотками отчаяния. – Что ты здесь делаешь? – Показалось, в моем голосе оно тоже сквознуло – только отчетливее, не таясь. Смешалось с испугом и злостью оттого, что нам нужно все это пережить. – Может, сначала впустишь, а потом я скажу? Ирония – маска для беззащитных. Так сказал герой моего любимого фильма. Ни я, ни Влад не были беззащитными. Или были? Возможно, моя бравада будет погребена под жестокими осколками реальности? Реальности атли, которую так жаждет разрушить Чернокнижник... В квартире громко тикали часы. Бабушкины. Даже не знаю, зачем я их всюду за собой таскаю. Возможно, для того, чтобы не забывать: можно положиться только на себя. Я всегда одна, несмотря на людей, что окружают меня. Несмотря на лучшего друга, племя, любимых. Сольвейг – означает одиночка. Кому, как не мне, это знать? – Кира в порядке? – тихо спросила я. Не о том нужно спрашивать, но задать самый главный вопрос не поворачивался язык. И я, как страус, спрятала голову в песок, зарылась в него целиком и дрожала. Я дрожала внутри, как маленькая испуганная девочка. Я была ею. В последний раз. Даже странно было от понимания, как скоро все изменится. Я. Он. Мы. – Кира в порядке. Движения словно сковало льдом – пошевелиться было трудно, даже больно. Боль жила в груди, в жиле. В висках едва ощутимым эхом отдавался пульс. И взгляд пронзительный, прожигающий тоже причинял боль. Но она уже не пугала меня. Я привыкла к ней, приросла. А когда ты не боишься боли и смерти, мало что вообще может напугать тебя. И ты становишься сильнее. – Когда? – прямо спросила я. Времени оставалось мало, так что юлить? – В субботу, – просто ответил Влад. – Ты... сможешь? Он пожал плечами. – Слишком долго готовился, чтобы быть уверенным. – Нервно улыбнулся. – Во всяком случае, мне надоело ждать. Я кивнула. – Используешь нож? – Это единственное, чем можно убить его. Убить навсегда. – Он помолчал немного. – Ты должна быть готова к тому, что Кира поддержит Тана на поединке. От этой мысли стало удушающее плохо. Словно земля раскололась надвое, и мы с Владом остались на одной ее половине, а Кира – на противоположной. А между нами – бездна, заполненная бурлящей, обжигающей лавой. Но потом вспомнился разговор с дочерью на крыльце в день свадьбы Влада. Нет, Кира понимает, что будет значить для атли поединок. И она примет правильную сторону. – А ты? – внезапный вопрос вырвал из размышлений, вернул в реальность. Я подняла глаза – он стоял опасно близко, но впервые за последнее время это не волновало меня. Я точно знала, что буду делать, как и почему. – Что я?