– А разве это не так? Или вы считаете, что она нарочно по какой-то причине отвергала его, а затем убила? Но ради чего? Зачем женщине идти на такие крайности? – Он нахмурился. – Вы сказали, что вы из Особой службы? – До смерти Ловата Особая служба не знала о существовании мисс Захари, – ответил Питт на его незаданный вопрос. – Мне интересно ваше мнение о мистере Ловате как мужчине, который продолжал оказывать знаки внимания женщине даже после того, как та сказала ему, что не нуждается в них. Регнелл слегка смутился. Его гладкое, довольно симпатичное лицо слегка порозовело. Со стороны могло показаться, что причиной тому изменение освещения. Вот только оно не изменилось. – Мне кажется, я так и сказал. – Его слова прозвучали как извинение. – Я полагаю, мисс Захари очень красива. По крайней мере, я так слышал. Неудивительно, что кто-то из-за этого… потерял голову. – Он на миг умолк и поджал губы, как будто подбирал самые точные слова, чтобы Питт его понял. – Она египтянка. Вряд ли в Лондоне их много. И вряд ли она обыкновенная женщина, которую легко сменить на другую. Некоторых мужчин тянет на экзотику. – Вы видели мистера Ловата регулярно, – издалека начал Питт, зондируя почву. – У вас сложилось впечатление, что он, как вы сами выразились, потерял голову? – Как бы вам сказать… – Регнелл глубоко вздохнул. – Ваше стремление защитить его репутацию может дорого обойтись другому человеку, – сурово напомнил ему Питт. Регнелл недоуменно посмотрел на него. – Другому человеку? – Впрочем, в следующий миг намек Питта был понят. – Вы имеете в виду вздор, который газеты пишут про Райерсона? По-моему, это просто… – Он развел руками, как будто пытался показать, что у него нет слов, чтобы описать, что он думает по этому поводу. – Я тоже надеюсь, – согласился Питт. – И все же был ли Ловат помешан на ней? – Я… понятия не имею. – Разговор был Регнеллу явно малоприятен. – Я не знал, что он был способен так серьезно увлечься женщиной. По крайней мере, в течение долгого времени. Он… – Регнелл покраснел еще сильнее. – Мне всегда казалось, что он был мастер привлечь к себе женщину, а потом… сменить предмет своего интереса. – То есть у него было много женщин? – сделал вывод Питт. – О да. Боюсь, что много. Но он старался не выставлять этого напоказ. Впрочем, такие вещи все равно становятся известны. – Регнелл, к собственному неудовольствию, поймал себя на том, что делает весьма интимные признания человеку, стоящему гораздо ниже его на общественной лестнице. Питт вынуждал его предавать и собственный класс, и собственные моральные заповеди. И то и другое шло вразрез с его убеждением по поводу того, кто он такой и кем он себя хотел видеть. – А что это были за женщины? – вежливо осведомился Питт. Регнелл вытаращил глаза. Питт выдержал его пристальный взгляд. – Напоминаю вам, сэр, что мистер Ловат был убит, – произнес он. – И боюсь, что причины такого преступления часто бывают не столь просты, как нам хотелось бы, и не столь невинны. Я хочу знать как можно больше о мистере Ловате и тех людях, с которыми он близко общался. – Но ведь его наверняка убила эта египтянка, мисс Захари! – воскликнул Регнелл. – Возможно, с его стороны было глупо продолжать оказывать ей знаки внимания, видя, что она их отвергает, но зачем в эту историю втягивать кого-то еще? – он с видимым отвращением посмотрел на Питта. – Похоже, что так и было, – сказал Питт. – Хотя она сама это отрицает. И как вы только что сказали, это слишком жестокий и неоправданный способ отказать нежелательному кавалеру. Из того, что я слышал о ней, она женщина воспитанная и утонченная. Думаю, у нее и до Ловата бывали нежелательные кавалеры. Так в чем же было его отличие от остальных? Лицо Регнелла сделалось каменным, взгляд – уклончивым. На щеках вновь выступил румянец. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Вы правы, – нехотя признал он. – Если она таким образом зарабатывала себе на жизнь, а оно, я подозреваю, так и было, ей, чтобы улучшить свое положение, проще было избавиться от бывшего любовника иным способом, нежели его убивать. – Именно, – с жаром согласился Питт. Впервые он услышал довод в пользу Аеши Захари. И даже удивился тому, как ему приятно его слышать. – А что за человек был Ловат? Не нужно цитировать некролог. Хотелось бы услышать правду. Так честнее по отношению ко всем. Регнелл на несколько мгновений задумался. – Если честно, он питал слабость к прекрасному полу, – с неохотой признал он. – Он любил женщин? – Питт попытался понять, что именно имел в виду Регнелл. – Он влюблялся? Он использовал их? Он мог нажить себе врагов? Регнелл, похоже, уже пожалел о своей откровенности. – Я не знаю… трудно сказать. – Но откуда у вас сложилось впечатление, что он их любил, сэр? – спросил Питт, что называется, в лоб. – Мужчины подчас склонны преувеличивать свои победы, чтобы произвести впечатление. Очень часто за похвальбой ничего не стоит. По лицу Регнелла промелькнула тень раздражения. – Ловат не имел такой привычки, мистер Питт. По крайней мере, я не слышал, чтобы он это делал. Это мое мнение и мнение других коллег. – И что за женщины это были? – повторил свой вопрос Питт. – Такие, как Аеша Захари? Регнелл слегка растерялся. – Вы имеете в виду иноземных? Или… – Он не решался произнести вслух слово «блудодействующих», ибо оно характеризовало не только женщин, но и мужчин, которые пользовались их услугами. – Мне это неизвестно, – резко ответил он. – Я имел в виду женщин, у которых в Лондоне нет мужа или семьи, – уточнил Питт. – Те, которые уже утратили надежды выйти замуж и потому согласны на роль содержанки. Регнелл глубоко вздохнул, как будто пытаясь принять сложное для себя решение. Питт ждал. Возможно, сейчас он услышит что-то такое, что снимет подозрения с Райерсона. – Нет, – ответил наконец Регнелл. – У меня сложилось впечатление, что ему это было неинтересно, и… к тому же у него не было средств на содержание любовницы, даже самой скромной. – Он умолк, явно не желая продолжать этот разговор. Питт в упор посмотрел на него. – А замужние женщины? Или их дочери? – Бывало, – нехотя признал Регнелл, прочистив горло. – Кто были его друзья? – задал новый вопрос Питт. – В каких клубах он состоял? Каковы были его интересы? Он играл в карты? Ходил в театр? Что он делал в свое свободное время? Регнелл не торопился с ответом. – Только не говорите мне, что вы не знаете, – предостерег его Питт. – Этот человек состоял на дипломатической службе. Вам по роду деятельности положено знать его привычки. Быть в неведении означало бы проявить некомпетентность. Вы должны быть в курсе его круга общения, его проблем, его финансового положения. Регнелл посмотрел на свои руки, лежавшие на столе, затем снова на Питта. – Его больше нет, – тихо произнес он. – Я понятия не имею, произошло ли это по чистой случайности или же он сам содействовал этому тем или иным образом. Как дипломат он был на высоте. Мне ничего не известно о его финансовом положении, был ли он кому-то должен, будь то деньги или взаимная услуга. Он был из хорошей семьи и привык держать слово. Он сделал достойную карьеру в армии, и ему всегда было свойственно мужество, физическое и моральное. Ни я, ни кто-либо другой ни разу не поймали его на лжи. Он был верным другом и умел вести себя как настоящий джентльмен. У него имелся некий шарм, но что касается непорядочности – она была ему совершенно чужда. Питт ощутил разочарование. Такое с ним случалось всегда, когда он расследовал убийство. Несмотря на нелицеприятные факты, его, словно гигантская волна, накрыло сожаление по поводу утраченной жизни, с ее страстями, слабостями, добродетелями, привычками. Был человек – и нет, причем ушел не в преклонных летах, а внезапно, без предупреждения, не завершив своих земных дел. И даже если при жизни за ним водились грехи, они меркли и отходили на второй план на фоне безвременной смерти. Увы, эмоции мешали мыслить логически. Его же работа заключалась в том, чтобы узнать правду, какой бы та ни была – легкой или сложной и даже болезненной. – Имена его знакомых, – произнес Питт вслух. – Возможно, мистер Ловат ни в чем не виновен, но мне нужны доказательства. Если мисс Захари или кто-то другой пойдет за его убийство на виселицу, то лишь потому, что мы будем точно знать, что случилось и почему. – Да-да, разумеется. – Регнелл подвинул к себе лист бумаги, взял перо, обмакнул кончик в чернила и начал писать. Затем промокнул и пододвинул лист к Питту. – Спасибо. – Питт взял листок и, пробежав глазами список имен и клубов, где их можно найти, встал и направился к двери. *** Поговорив с парой людей из списка Регнелла, Питт не узнал почти ничего нового. Никто не горел стремлением обсуждать своего бывшего коллегу, который был мертв и не мог за себя постоять. И дело не столько в теплых чувствах, сколько в верности неким моральным принципам, веры в то, что, предав кого-то, человек сам рискует стать жертвой предательства, когда его собственные слабости вызовут у кого-то вопросы. Во второй половине дня Питт уже потерял всякую надежду узнать что-то для себя полезное и потому решил пойти проведать своего шурина, Джека Радли, который вот уже несколько лет был членом парламента и держал в поле зрения деятельность Министерства иностранных дел. В палате общин Питт его не застал, зато вскоре после четырех часов дня догнал его, когда тот прогуливался на солнышке в Сент-Джеймс-Парке. Приятный ветерок гонял по газонам первые пожелтевшие листья. Услышав, как Питт окликнул его, Джек остановился и повернул голову. Он явно не ожидал увидеть Питта, однако был ему рад. – Ты по поводу Иден-Лодж? – хмуро спросил он, когда они зашагали рядом. – К сожалению, – извинился Питт. Оба мужчины искренне симпатизировали друг другу, однако их социальный статус и круг общения исключали частные встречи. Своих денег у Джека не было, однако он умел вести образ жизни, подобающий его положению. Сначала – благодаря личному обаянию, которое он щедро пускал в ход, а после женитьбы на Эмили – тем деньгам, которые она унаследовала от своего первого мужа. Первую пару лет он просто продолжал жить в свое удовольствие. Но затем, подталкиваемый Эмили и отчасти примером Питта, а возможно, также уважением, которое его супруга и ее сестра питали к людям, своим трудом достигшим чего-то в жизни, он страстно увлекся политикой. Впрочем, это не изменило того факта, что их с Питтом встречи были крайне редки. – Я не знаком с Райерсоном, – с сожалением произнес Джек. – Он стоит ступенькой выше моего политического уровня… пока. – Он посмотрел на Питта. – Но я намерен расти, – тотчас поправился он. – Надеюсь, эта история не грозит ему падением? Или все-таки? – Его лицо внезапно сделалось серьезным. – Пока трудно сказать, – ответил Питт. – Я говорю это не потому, что должен молчать. Я действительно не знаю. Он сунул руки в карманы – чего Джек, в отличие от него, никогда бы себе не позволил. Вернее, ему бы даже в голову не пришло это сделать. Ибо это тотчас же нарушило бы элегантный силуэт его костюма, чего он никак не мог допустить. – Право, я хотел бы помочь, – вздохнул Джек. Эта фраза была призвана служить извинением. – Из того, что я слышал, это совершенно абсурдная история. Вокруг них, весело виляя хвостом, скакала маленькая черно-белая собачка. Похоже, она не принадлежала ни влюбленной парочке рядом с деревьями, ни няне в накрахмаленном платье, чинно толкавшей по дорожке коляску. Солнце ярко освещало ее светлые волосы, выбившиеся из-под белой форменной шапочки. Питт нагнулся и, подняв с земли палку, бросил ее как можно дальше. Песик с радостным лаем устремился за ней следом. – Ты знал Ловата? – спросил он. Джек с несчастным видом покосился на него. – Не слишком близко. Питт не собирался так просто отпускать его с крючка.