Какой то подросток резко толкнул ее, и она, удивленно хрюкнув, села на мешки. — Заткнись, ты, карга старая! Несешь всякую чушь собачью! — Прошу вас! — продолжал Нортон. — Если мы немного подождем, туман развеется, и мы увидим… Ответом послужил гомон противоречивых возгласов. — Он прав, — подал голос я, стараясь перекричать шум. — Давайте наберемся терпения. — Я думаю, это было землетрясение, — произнес мягким голосом мужчина в очках. В одной руке он держал сверток пирожков с мясом и пакет с булочками, другой держал за руку маленькую девочку, может быть, на год моложе чем Билли. — Честное слово, землетрясение. — Четыре года назад то же самое было в Неаполе, — отреагировал толстяк из местных. — Это было в Каско, — тут же оспорила его мнение жена безошибочно узнаваемым тоном закоренелой спорщицы. — В Неаполе, — повторил толстяк, но уже с меньшей убежденностью. — В Каско, — твердо сказала жена, и он сдался. С какого-то стеллажа, видимо, откинутая на самый край ударом, землетрясением или что бы это там ни было, упала запоздавшая банка, громко и неожиданно загремев на полу. Билли расплакался. — Я хочу домой! Я хочу к ма-а-аме! Будь добр, заткни ему пасть, — попросил Бад Браун. Глаза его быстро, но бесцельно метались из стороны в сторону. — А в зубы ты не хочешь, трепло? — спросил я. — Дэйв, ну пожалуйста… Лучше от этого не будет… — проговорил Нортон, думая о чем-то другом. — Очень жаль, — сказала женщина, кричавшая про детей. — Мне очень жаль, но я не могу здесь оставаться. Мне надо домой, к детям. И она обвела нас всех взглядом. Блондинка с усталым, но привлекательным лицом. — Ванда должна смотреть за маленьким Виктором, понимаете? Ванде всего восемь, и она иногда забывает… Забывает, что ей положено смотреть за ним, знаете?.. А маленький Виктор… Он любит включать конфорки на плите; там загораются такие маленькие красные лампочки… Ему нравятся лампочки… И иногда он выдергивает вилки из розеток… А Ванда… Ей надоедает смотреть за ним… Ей всего восемь… — Она замолчала и посмотрела на нас. Должно быть, мы представлялись ей тогда целой шеренгой безжалостных глаз, не людей, а одних только глаз. — Неужели никто не поможет мне? — закричала она. Губы ее задрожали. — Неужели… Неужели никто не проводит женщину до дома? Никто не ответил. Изредка кто-то лишь шаркал ногой по полу. Женщина переводила взгляд своих несчастных глаз с одного лица на другое. Толстяк неуверенно шагнул к ней, но его жена одним рывком отдернула его назад и крепко схватила за запястье, словно кольцом наручников. — Вы? — спросила блондинка Олли. Тот покачал головой. — Вы? — обратилась она к Баду. Он накрыл рукой калькулятор, лежавший на прилавке, и промолчал. — Вы? — повернулась она к Нортону, и он начал говорить что-то своим сильным адвокатским голосом, что-то о том, что нельзя, мол, так, сломя голову… Она махнула на него рукой, и он смущенно замолк. — Вы? — спросила она меня, и я снова взял Билли на руки, держа его как щит, словно им я пытался отразить этот ужасный взгляд сломленного человека. — Чтоб вы все сгнили в аду… — сказала она. Не выкрикнула, а именно сказала смертельно усталым голосом. Потом подошла к двери и оттянула ее двумя руками. Я хотел сказать что-то, вернуть ее, но у меня во рту все пересохло. — Э-э-э, леди, послушайте… — сказал подросток, накричавший на миссис Кармоди, и схватил ее за руку. Она поглядела на его руку. Он, покраснев, отпустил ее, и она вышла в туман. Мы смотрели, как она уходит, и никто не произнес ни слова. Туман поглощал ее, делая бесплотной, оставляя вместо человека лишь размытый набросок человеческой фигуры на самой белой в мире бумаге, и никто не произнес ни слова. Какое-то время она была, как надпись «Держитесь правой стороны», плавающая в воздухе: ее руки, ноги, светлые волосы стерлись, осталось только пятно красного летнего платья, казалось, танцующего в белом пространстве. Потом исчезло и оно, и никто не проронил ни слова. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Выгодно купить можно у нашего партнера.