— Кто ты? — спросил он. — Я… Я замолчала, зная, что только что вторглась в очень личный, неловкий момент. Это была единственная причина, по которой он смотрел на меня так, как будто собирался пожевать и выплюнуть. — Меня зовут Родел Эмерсон. — Что ты хочешь? — резко проговорил он, не спуская с меня глаз. «Кошачьи глаза, — неожиданно всплыло в памяти, как говорила Мо. — Потому что кошки не скрывают своей полной ненависти и презрения ко всему человечеству». Тогда я рассмеялась, потому что это было забавно, но сейчас я не смеялась. Я была жалкой и застенчивой, желая, чтобы я выбрала нечто более существенное, чем прозрачный топ и вылинявшие джинсы. — Может быть, сейчас не лучшее время, — проговорила я. — Я вернусь завтра. — И завтра будет более подходящее, потому что…? Он сделал шаг ко мне, и моим первым инстинктом было повернуться и убежать. Но это не для меня. Это для Мо, Схоластики и других детей. Тем не менее, я ненавидела, что мне нужен кто-то, чтобы сделать то, что я должна была сделать, мужчина или женщина. — Мне нужна ваша помощь, чтобы доставить несколько детей в Ванзу, — сказала я. — Тебе нужна моя помощь, — медленно произнес он, прокатывая слова на языке. Он повернулся и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь: — Ей нужна моя помощь. Затем он начал смеяться. Не тем болезненным смехом, как до этого, но безрадостным, без намека на юмор. — Убирайся с моей собственности, — сказал он. — Ты нарушаешь ее границы. Ты также идешь по ложному следу. Я не в том состоянии, чтобы помочь вам или кому-либо еще. И, что еще более важно, я не хочу. — Вы же Джек Уорден, верно? — стояла я на своём. Я обещала Анне, что доставлю Схоластику за Ванзу. Я не собиралась сдаваться при первых же трудностях. — Да, — он выпрямился во весь рост, и у меня возник соблазн сделать шаг назад. Чёрт возьми, он был большим мужчиной. — Тогда вы тот человек, который доставит меня в Ванзу. — И почему конкретно я должен беспокоиться о тебе? Или же о том, чтобы доставить тебя в Ванзу? Я уставилась на него, школьный учитель во мне желал сделать ему выговор за его манеры, за его неприемлемое отношение. Он даже не потрудился выслушать то, что я должна была сказать. — Ты слышишь это? — сказал он, приложив ладонь к уху. — Это — тишина, и она говорит именно о том, насколько мне по хрену. Моё лицо загорелось ярко красным цветом. — Знаете, что? Что бы не раздирало вас изнутри, черт возьми, вы этого заслуживаете. Я развернулась на своих каблуках и вышла под проливной дождь, по моим горячим воспаленным щекам стекали капли дождя. — Поехали, Бахати, — я захлопнула дверцу машины. — Я должна буду найти другой способ. Но Бахати смотрел на человека, который наблюдал за дождем. — Что-то не так с его глазами, мисс Ро. Это не тот Джек Уорден, которого я знаю. — Ну, это Джек Уорден, с которым я разговаривала. И он… — я прикусила язык, хотя Схоластика всё равно бы не поняла меня. — Просто давай поедем. Мы были почти у ворот, когда красный джип, едущий навстречу, чуть не врезался в нас. Бахати ударил по тормозам, нас занесло, и мы замерли всего в нескольких шагах от него. Другой водитель нажимал на гудок, издавая громкий, ревущий, непрерывный сигнал. — Сумасшедшая леди, — пробормотал Бахати, сдавая назад. Это была однополосная дорога, и красная машина надвигалась на нас, не давая нам иного выбора, кроме как ехать назад, пока она продвигалась вперёд. Капли дождя стекали по листьям, и я едва могла разглядеть дорогу, пока Бахати разворачивал машину в сторону главного здания. Но, вместо того, чтобы припарковаться, джип продолжал ехать на нас, пока мы не оказались зажаты в угол. Водитель вышла и постучала в окно Бахати. — Куда, по-твоему, ты направляешь в эту ужасную погоду, молодой человек? Едешь как сумасшедший по этой размытой дороге? — она заглянула в машину, капли дождя стекали по ее пластиковому капюшону. Наверное, ей было, по меньшей мере, девяносто, но ее голубые глаза сияли ярко и ясно. Мы с Бахати обменялись взглядами. Она была той, кто мчался на нас, как летучая мышь из ада. — …тем более с женщиной и ребенком, — продолжила она, глядя на меня и Схоластику. Я должна была передать ее ей. Она не выказала отвращения при виде девочки. С другой стороны, учитывая ее возраст, она, вероятно, уже встречала подобных детей. — Выходите. Все вы. Она захлопала в ладоши и направилась к дому, оставив машину стоять на месте. — Это Гома, бабушка Джека, — объяснил Бахати. — Ты не можешь спорить с ней. Мы направились к крыльцу, наша обувь хлюпала по грязи. Я почувствовала облегчение от того, что Джек ушел. Когда дверь с сеткой закрылась за Гомой, Бахати, Схоластика и я задрожали в нашей мокрой одежде под навесом. — Ну? Вы идёте, или я должна послать своих почтовых голубей, чтобы доставить приглашение? — крикнула Гома изнутри. Мы вошли в очаровательную гостиную с большими окнами, мягкими диванами и выцветшими сосновыми полами. Дом был столь же эксцентричным, как и дама, которая пригласила нас, — смесь колониального дизайна и африканского наследия с неподходящими друг другу кусочками и простыми текстурами. Гома стояла посреди комнаты, спустив штаны до щиколоток, потом преступила через мокрую одежду. Мы с Бахати отвели глаза, в то время как Схоластика смотрела широко раскрытыми глазами. — Смелая девочка, — сказала Гома. — Не боится старой кожи. Ты ведь не говоришь по-английски, не так ли? Она переключилась на суахили, и вскоре Схоластика хихикала. — Пойдем, — она протянула ей руку. — Давай дам тебе сухую одежду. Я тайком взглянула уголком глаза, чувствуя облегчение от того, что Гома оставила своё нижнее бельё. Они вернулись, одетые в красочные мууму — длинные свободные платья, которые покрывали их с головы до ног. — Я сделала их из китенге. Тебе никогда не захочется снова носить эти джинсы (Прим.: Китенге — хлопчатобумажная ткань, напоминает сарон; саронг — традиционная одежда народов Юго-Восточной Азии полоса ткани, обёртываемая вокруг бёдер или груди и доходящая до щиколоток), — сказала Гома, протягивая мне мууму. Бахати посмотрел на нее так, как будто она сошла с ума, когда женщина дала ему зеленую и желтую. — О, давай, — она сунула их ему в руки. — С тебя капает вода по всему полу. Они стояли друг напротив друга, молча сражаясь в течение нескольких секунд. Затем Бахати выхватил у нее мууму. — Ванная там, — она наклонила голову и наблюдала, как он не спеша пошёл к ней, его ноги заплетались, как будто он направлялся к жертвенному алтарю. — Я Кэтрин Уорден, — сказала она, поворачиваясь ко мне. — Все зовут меня Гома. — Родел Эмерсон, — я пожала ее скрюченную руку. — А это Схоластика. — Родел и Схоластика, — повторила она, смотря на нас с любопытством в глазах. — И что тебя сюда привело? Я объяснила ситуацию настолько сжато, насколько могла. — Мне жаль, что Джек был так груб с тобой, — сказала она, когда я закончила. — Похоже, вы оба связаны событиями трагического дня. Джек не был прежним с тех пор, как потерял Ли… — она остановилась, когда вернулся Бахати, одетый в мууму. Оно едва доходило ему до коленей. Гома ущипнула Схоластику — быстрый, резкий щипок на внутренней стороне её руки, чтобы она не захихикала. Бахати в мууму был очень спокойным человеком, ничем не похожим на Бахати, который шумел и болтал. — Извините, — мне нужно было уйти оттуда, прежде чем Гома ущипнула бы меня тоже, — я думаю, что пойду, переоденусь. Когда я вернулась, они все были на кухне — Бахати и Схоластика собрались вокруг стола, пока Гома наливала горячий суп в их миски. — Ты можешь повесить их в прачечной, — сказала она, указывая на мокрый свёрток у меня в руках. Всё ещё шёл сильный дождь, когда я пробиралась по коридору в прачечную. Я нашла несколько прищепок и повесила свои вещи, когда молния осветила заднюю часть дома. Мне показалось, что на мгновение я увидела в окне Джека, стоящего в центре невероятно сильного тропического шторма. Я как раз хотела списать это на своё воображение, когда ещё одна вспышка опять осветила его. Он просто стоял там, под деревом, которому было лет сто, и смотрел на землю, в то время как дождь выплескивал ад и ярость вокруг него. — Я думаю, что Джек всё ещё снаружи, — сказала я, когда вошла в кухню. Гома кивнула и продолжила есть свой суп. — Он это делает. Сидит с ней всякий раз, когда приходит шторм, — она подтолкнула ко мне миску. — Ешь. — Сидит с кем? — спросила я, беря стул и садясь напротив неё. — Лили. Его дочь. Она там похоронена. Они все там. Это место полностью оправдывает своё название. — «Имение Кабури»? — я вспомнила знак у входа. — Да. Предполагалось, что это будет «Имение Карибу». Карибу означает «добро пожаловать», но я тогда всё ещё учила суахили, и в бланке я написала Кабури. Это означает «могила». Сэм — мой муж — подумал, что это весело. Он отказался исправить это. Он всегда говорил, что будет любить меня до самой могилы, — Гома посмотрела в свою миску. — И он это сделал. Он любил меня до конца. Я почувствовала начало эпической истории любви, о которой всегда мечтала, но она больше ничего не говорила. Женщин просто усмехнулась и стала водить своей ложкой вокруг чашки, делая маленькие круги. — Должны ли мы… Должен ли кто-нибудь пойти за Джеком? — спросила я, когда молния снова пронзила небо. Я начинала чувствовать себя ужасно из-за того, что я ему сказала. — Он придёт, когда закончит. И он будет продолжать делать это, пока однажды не исчезнет необходимость в этом. Это то, что ты тоже делаешь, не так ли? Вдалеке от дома. По-своему скорбишь по своей сестре. Ты должна позволить этому идти своим чередом. Поддавайся, пока это не пройдёт и не успокоится, пока ты не научишься дышать из-за потери.