Герман не меняется в лице, но замечаю едва уловимый блеск в чёрных зрачках. Он спокоен и отстранён. На руках и лице больше нет крови. Но на крыльях воротника рубашки замечаю несколько тёмных пятен. — Сам не знаю. — отвечает одним словом сразу на два вопроса. — Проснулся в темноте без воздуха. Земля забивалась в рот и ноздри. Сам откопал себя. Так и обнаружил неестественную силу. Несколько дней бродил по лесу, пытаясь обуздать сильную жажду. — Жажду крови? — нервно уточняю я. — Значит, ты и правда обратился в вампира… Сама чувствую, как пульсируют собственные вены. В какой-то момент даже опасаюсь, что он захочет убить меня и разорвать плоть, как сделал это с сектантами. Но друг остаётся спокойным. — Я не трону тебя! — успокаивает он, словно прочитал мысли. — То, что случилось… Мне, кажется, пока достаточно. Знаю, что не тронешь. Не произношу это вслух, но передаю во взгляде. Не представляю как вести себя, ведь сталкиваюсь с подобным впервые. Теперь знаю, что он и сам растерян. Невольно напрашивается вопрос: — Если ты здесь… значит, есть ещё тот, кто обратил тебя? На всякий случай оглядываюсь по сторонам, будто выискиваю второго. Может, сектанты были не такими уж безумными? И загадочная королева мертвых существует? Кажется, теперь я готова поверить во что угодно. — Я не знаю, Лера! — в голосе Германа появляется горечь. — Я долго оставался в тени и ни разу не встретил себе подобного. Поэтому лучше уходи, уезжай домой к дочери. И постарайся обо всём забыть. Так он знает про Алису… Конечно, знает, ведь я не делала из этого особую тайну. Почему-то мне становится обидно из-за того, что живу полноценную жизнь, пока он вынужден страдать. Все эти годы сбивают меня с ног снежным комом. Виновата ли я на самом деле? Вряд ли, но так паршиво внутри. — Я пыталась закончить твоё дело… — сбивчиво признаюсь я, словно оправдываюсь. Голос срывается из-за слёз. — Знаю. — Мне жаль… Прости, что молчала столько лет и что вовремя не помогла! — сквозь слёзы продолжаю я. — Тогда с тобой бы ничего не случилось… — Ш-ш-ш… В мгновение он оказывается рядом и бережно убирает с моей кожи слезинки. Я вздрагиваю от холодных прикосновений, но не хочу, чтобы он останавливался. Теперь он так близко, такой настоящий. Я рассматриваю светлые крапинки на зеленоватой радужке: как в юности, но тогда его взгляд не вызывал во мне такие чувства. От него пахнет могильной землёй. Никакой гнили или разложения, но запах специфический. Кажется, для меня он приятный. — Герман… — шепчу я. Вся дрожу, но решаюсь убрать с ровного лба прядь тёмных волос. Шелковистые на ощупь. А он просто всматривается в моё лицо. — Закончи начатое! — тихо просит друг. — Понятия не имею, что за зло скрывается в этих лесах, но пора покончить хотя бы с одним. В моих записях найдёшь всё, что нужно. — Поняла! Уже сообщила об этом надёжному человеку! — слабо отзываюсь я. Его пальцы скользят по моему запястью поверх бинта. На секунду взгляд темнеет, будто он сдерживает внезапный порыв. Потом глаза вновь зеленеют. — Что будет с тобой? По его губам скользит тень улыбки: — Полагаю, сделаю то, о чём давно мечтал — посмотрю мир. Как только разберусь с тем, как контролировать инстинкты. — И будешь убивать людей? — почему-то эта мысль не пугает меня. — Мне нужна кровь для поддержания сил. Жажду не получится долго сдерживать. Я мрачно киваю, даже не задумываясь, кому в будущем предстоит стать его жертвами. Герман приподнимает подбородок, убирает руку. Между нами остаётся один шаг. — В твоих силах это остановить! — предупреждает он. — Каким образом? Секундная пауза позволяет мне самой догадаться, и я с ужасом качаю головой. — Убей меня! — на полном серьёзе предлагает друг. И даже тут особо не отображает эмоции. — Так я не смогу никому навредить. — Откуда знаешь, что это возможно? — сдержанно осведомляюсь я. — Не знаю. Вот и проверим. Тут я нервно отступаю на шаг, потом ещё один. Мой голос дрожит вместе со мной: — Нет… Даже не проси! — Лера… Повинуясь порыву, резко бросаюсь к нему и обхватываю холодное лицо. Герман пятится от неожиданности и накрывает мои руки ладонями. Я будто окунаюсь в ледяную прорубь. Сердце бешено колотится. Создаётся впечатление, что моё тепло обжигает его. Он без труда может меня оттолкнуть, как тряпичную куклу. Но он застывает, удерживая мои руки на своих скулах. — Даже сейчас ты заслуживаешь жить намного больше, чем те уроды, которых убил! — твёрдо восклицаю я, удерживая его взгляд. — Ты не можешь решать, кто больше заслуживает жить! — сухо возражает он. В этом весь Герман: что-то остаётся неизменным. — Поэтому и не смей просить принимать сейчас такое решение! — упрямо заявляю я. Мы молчим несколько минут, пока над нашими головами трепещут летучие мыши. Потом Герман отстраняется и бесшумно подходит к краю обрыва. Я следую за ним. — Скоро рассвет! — подмечает он, рассматривая кусочек неба. — Избегаешь солнца? — отзываюсь я, вспоминая фильмы о вампирах. Он не отвечает, лишь смеряет меня коротким взглядом. Понимаю, что, возможно, никогда больше не увижу его. Но что я могу? Предложить остаться в лесу, помогать освоиться в новом мире? Могу даже выступать в роли донора, пока однажды не сорвётся и не прикончит. Даже сейчас согласилась бы на это без раздумий, но в моей жизни есть человек, которого не могу оставить. — Не хочу вновь терять тебя! — сдавленно произношу я. — Теперь о многом жалею. — Воспринимай меня как хороший сон! — предлагает Герман, поворачиваясь ко мне. — Скоро начнёт отпускать, как приятное послевкусие. Через месяц будешь иногда вспоминать. А через год и не вспомнишь. А вот я никогда тебя не забуду! Забыть его? Разве это возможно? Тем более теперь: не каждый день повезёт встретить настоящего вампира. Если честно, для меня это вроде как не имеет значения. Не вижу за этим глубоким взглядом глаза монстра. Клыки тоже не выступают, но и они вряд ли спугнут. Вижу только Германа, самого близкого человека. Который всегда оберегал, как и я его. — Я тоже тебя никогда не забуду! — обещаю я. Он возникает прямо передо мной, за мгновение преодолев разделяющее расстояние, и прижимается холодными губами к моему лбу. Закрываю глаза, выпуская наружу одиночные слёзы. Поцелуй длится лишь секунды, но после ощущаю прохладный след. — Прощай, Лера! Его шёпот смешивается с хором листвы. Подаюсь вперёд и едва не падаю. Открываю глаза, беспомощно ищу Германа. Он исчез так же незаметно, как появился. Со мной остались лишь деревья, вынужденные сохранить тайну об этой встрече. Вместе с Германом пропали и летучие мыши. А я осталась совсем одна. Смахнув слёзы, медленно возвращаюсь к лесной тропинке. Ветер продувает насквозь, но дрожу я не от холода. Лишь сейчас задумываюсь, что ещё многое хотела бы спросить, но была слишком растеряна. Потихоньку светлеет небо. 21. Последнее письмо Прошло два месяца. Всё это время пытаюсь научиться жить заново, не оглядываясь в глаза страху. Во многом помогла терапия. Кошмары снятся немного реже. Понемногу получается не думать целыми днями о травмирующих событиях. В тот раз из леса я вернулась в самом разгаре утра. Первым делом выпила крепкий кофе в ближайшей кофейне. Позвонила в автосервис. Машина была ещё не готова. Возможно, так даже лучше. Вряд ли мне следовало в таком состоянии садиться за руль. Уехала в Таганрог на ближайшем автобусе, оставив груз проблем в Мортиморе. Предстояло ещё со всем разобраться: дать показания, поговорить с семьёй Солнцевых, заняться похоронами родителей. Даже была мысль навестить Олю Стронциеву. Она ведь тоже потеряла мать. Но не было сил, только не в тот день. Пару дней была никакая. Босс едва не уволил. Не могла ему ничего объяснить. Но после того, как высказал всё, что думает, продлил отгул ещё на несколько дней. Даже Алиса начала всерьёз переживать. Я прекрасно понимала, что нужно как-то сообщить ей о трагедии, но сама до конца ничего не осознавала. Привезти её обратно в Мортимор на панихиду так и не решилась. Себя заставила вернуться только с трудом. Для меня стало неожиданностью, что кто-то без меня спланировал и организовал похороны. Оказалось, тётя Света. Олег сообщил ей о произошедшем. Правильно предположил, что для меня пока это всё слишком. И во время панихиды не отпускала мысль о том, заслужили ли они достойного прощания. Скоро весь город узнает об ужасных злодеяниях, к которым были причастны мои родители. Соседи не успокоятся, пока не переберут все сплетни. В тот же день я побывала в полицейской части и в доме Солнцевых. В СМИ пока сохранялось затишье, но полиция планировала сделать официальное заявление. Среди вещей Германа удалось найти косвенные доказательства причастности к делам секты самого капитана полиции местного отдела. Это были фотографии, сделанные на старенький цифровой фотоаппарат. Герману удалось заснять капитана с Леонардом Сергеевичем во время конфиденциальной встречи в машине. Как позже выяснилось, они не часто пересекались. Поэтому застать такой момент было удачей. Улик оказалось недостаточно. В доме профессора тоже ни одной зацепки. Возможно, он где-то спрятал документы, связанные с запрещённой деятельностью, но пока полиции не удалось ничего найти. Они получили распечатку телефонных звонков Леонарда за последний месяц. Как оказалось, он трижды набирал номер капитана. Разговоры длились не больше трёх минут. Кроме того, покопавшись в делах капитана, удалось выяснить о необычных денежных поступлениях от профессора. Всего этого оказалось недостаточно, чтобы привлечь капитана к ответственности, но его сместили с должности и турнули из полиции. Куда меньше повезло старшей медсестре неврологического отделения в больнице. Выяснилось, что лекарство без маркировки на самом деле является оланзапином. Это нейролептик с широким спектром действия, угнетает нервную систему и снижает психомоторное возбуждение. Подобные препараты назначают для лечения в области психиатрии. Например, при шизофрении и биполярном расстройстве. Старшая медсестра неофициально закупала оланзапин в достаточных объёмах через свои связи. Этого хватало, чтобы снабжать всех последователей секты. Могу дать руку на отсечение, что они даже толком не знали, что принимают. Не удивительно, что со временем каждому начинало казаться, что таинственная королева мёртвых исцелила все болячки. О побочных эффектах даже страшно думать. Полиция обнаружила достаточно доказательств, включая документацию о поставке товара и накопившуюся кругленькую сумму на счёте. Этих денег вполне могло хватить на новое жильё за городом, но, видимо, хотела заработать ещё больше. Медсестру уже взяли под стражу. Грядёт судебное разбирательство. Остальным предполагаемым причастным удалось выйти сухими. Никто не оставлял за собой хвостов. Теперь только подлинные документы о делах внутри секты могут повлиять на дальнейший ход расследования. Я убеждена, что они есть. Наверняка у профессора хранятся компроматы на всех причастных, чтобы было легче контролировать их. Олег заверил, что будут дальше искать. За активное участие в раскрытии деятельности преступной группировки его вскоре досрочно перевели с ППС на должность опера. Теперь он официально занимается этим делом. Сейчас мы живём в разных городах: я в Таганроге, он в Мортиморе. Но часто общаемся в мессенджере, иногда созваниваемся. Моя статья вышла вскоре после того, как я вернулась в Таганрог после похорон. Предварительно мы обсудили все детали с Солнцевами. Они были безумно рады, что правда, наконец, раскроется, а виновники понесли наказание, пусть и недостаточное. Но я-то знаю, какой ужас сектанты испытывали перед смертью. Такое никогда не получится забыть. Статья была написана в память о Милане. Я посчитала, что так будет правильно. Ей была посвящена основная часть текста. И рядом красовался огромный портрет. Но не забыла и расписать злодеяния секты, включая упоминания всех участников. "Потерянное поколение" вызвал настоящий общественный резонанс. Продажи взлетели на двести процентов. Только ленивый не обсуждал ужасные события, которые произошли совсем рядом. В Мортимор после такого зачастили журналисты и туристы. Алисе я объяснила ситуацию максимально мягко ещё до всей шумихи. Не стала подробно рассказывать о секте. Постаралась донести, что бабушка и дедушка просто оступились. К сожалению, рядом не было человека, который смог бы вовремя помочь. Это тяжело для нас обеих. Но я всегда готова поддержать её, даже если у самой внутри всё сводит от отчаяния. Особенно, когда первое время пресса испытывала ко мне повышенный интерес как к автору нашумевшей статьи и дочери сторонников секты. По настоянию Синяка пришлось дать интервью для телевидения, где я честно рассказала о своих мыслях по этому поводу. Признаться, если бы не Милана, то никто не смог бы загнать меня под объективы камер. Но я хотела ещё раз напомнить людям, как важно присматриваться к происходящему вокруг и беречь своих близких. Но меня больше стремились вывести на другие эмоции. Задавали много вопросов о родителях и Германе. Я перенесла эти моменты, как страшный сон. От повторных интервью наотрез отказывалась. Постепенно, когда жизнь начала потихоньку налаживаться, я всерьёз задумалась о переезде. Даже в Таганроге больше не чувствую себя в безопасности. Подумываю о Москве. Для меня слишком оживлённый город, но спокойным городкам вроде Мортимора больше не доверяю. Даже обсудила это с Игорем. Естественно, он оказался рад возможности почаще видеться с дочкой. Но я решила пока не торопиться. Буду понемногу планировать, присматривать варианты. Если всё пойдёт хорошо, переедем в следующем году. Новогодние праздники подумываю провести вместе с Игорем. Заодно пойму, стоит ли давать шанс столице. Будет ли она когда-нибудь для меня настоящим домом. *** Одним ноябрьским утром я отвезла Алису в школу. Сегодня непривычно промозгло. Почему-то мне кажется, что это не просто так. На крышах домов за ночь нападал первый снег. Чуть-чуть покрывает и землю. В обеденное время возвращаюсь домой из редакции за забытыми материалами. По привычке проверяю почтовый ящик, готовясь избавиться от горы макулатуры. И натыкаюсь на письмо. Какое-то время недоверчиво рассматриваю адрес отправителя. Латинскими буквами указано незнакомое имя Пауль Фишер. Письмо доставлено прямиком из Польши. Но этот почерк… Руки начинают дрожать, когда я бросаю надоедливые рекламки и вскрываю конверт прямо на лестничной площадке. Начинаю медленно подниматься на нужный этаж и читаю прямо на ходу. Уже после первых строк не остаётся никаких сомнений в личности отправителя. Меня переполняет множество эмоций, включая волну облегчения. Герман жив. Он в порядке. И он только что прислал мне весточку. Пробегаюсь глазами по строкам, а сама бесшумно плачу. Моё сердце болит от того, что его нет рядом. Но, закончив чтение, на моих губах появляется слабая улыбка. Я просто рада тому, что он живёт вопреки всему и не собирается топтаться на месте, убиваясь ненавистью к себе. По моему мнению, так и должно быть. А письмо я потом сожгла, потому что он попросил меня. Но перед этим ещё раз прочитала, надеясь сохранить в памяти каждое слово: «Ты, ты и люди, которые окружали тебя, все вы не знаете, как ты была прекрасна. Бьют часы. Время. И, умирая, я в скорбный час расставания с жизнью всё-таки пою — слава Тебе» (Куприн А.И.). Мне не познать больше простых человеческих радостей: вкус еды, мирный сон, горячий песок под ногами на пляже. Раньше я этого не понимал. Жаль, не умел ценить. Теперь же учусь компенсировать новыми перспективами. Видел твою статью и не могу не похвалить. Ты далеко пойдёшь, Лера, но разоблачение правительственного заговора навсегда останется одним из самых ценных твоих поступков. Не уверен, что люди Мортимора теперь в безопасности, но жизнь их явно станет во много раз легче. За меня не волнуйся, как и за людей, встречающихся на моём пути. Я пока ещё только учусь, но начинаю лучше узнавать нового себя. Это помогает. Впервые за всю жизнь нахожусь так далеко от родного Мортимора, и мне на удивление хорошо. Для семьи навсегда останусь мёртвым, а для всего мира я теперь Пауль Фишер. Думаю, у меня будет достаточно времени, чтобы вжиться в новую роль. Уже неделю нахожусь в Варшаве. Тебе понравился бы этот город. Случайно забрёл на Свентояньскую улицу в Мазовецком воеводстве. Остановился возле собора Святого Иоанна. Когда-то здание было полностью разрушено ещё во время Второй мировой войны, но затем была произведена полная реконструкция. Он выглядит так же, как и тогда. Но, знаешь, не смог найти в себе смелость хотя бы попытаться войти в собор. Что если мне теперь запрещено? Любая церковь отвернётся от меня: православная или католическая. Я теперь изгой. Не стал искушать судьбу и осквернять храм своим присутствием. Другие люди этого не заслужили.