Но я не понимала. Мила ничего хорошего ему не сделала. Она была виновата во всём самом плохом, что с ним случилось. — Если бы не она, мы бы с тобой никогда не встретились, — он широким жестом закинул руку мне на плечи. — Ты вообще собираешься купаться или нет? И тут я заметила, что пространство вокруг нас заметно расчистилось. Люди теснились где-то поодаль, а мы будто сидели в центре заколдованного круга, переступать черту которого было опасно. И если на нас не смотрел весь пляж, то только потому, что Лёха слишком громко играл в карты и основная часть публики была его. — Кажется, они тебя узнали, — сказала я. — Ну, слава богу, — Амелин рассмеялся. — А то я уже расстраиваться начал, что никому не интересен. — Они привыкнут, я поначалу на твои шрамы тоже не могла смотреть без содрогания, а сейчас и не замечаю вовсе. Будем приходить сюда каждый день и всё наладится. Они увидят, что ты ни на кого не бросаешься, что ты не псих, и все дурацкие разговоры прекратятся. — Тоня, — его взгляд из-под чёлки был полон саркастичного укора. — Я всё время пытаюсь тебе сказать, что мне нет дела до разговоров, как ты не понимаешь? Я пришел сюда только ради тебя, потому что тебе есть до этого дело. — Не правда. Я просто хочу, чтобы у тебя было всё хорошо. Чтобы ты стал нормальным и… Он так громко расхохотался, что мне пришлось замолчать. — Нормальным? Вот ты и прокололась, глупенькая, — ткнул пальцем под рёбра. — Я не то имела в виду. — То, то. Ты всегда говоришь, что думаешь. — Люди, когда чего-то не знают, сочиняют лишнее и ненужное. Как тогда с Кристиной. Так они пытаются восполнить нехватку информации, — попробовала объяснить я, но он ещё больше развеселился. — Теперь, когда они увидели меня без одежды у них появилось много новой, дополнительной информации, — он выставил перед собой обе исполосованных шрамами руки и оглядел, словно впервые увидел. — А хочешь, я подойду к ним и попрошу закурить? — Ты не куришь. — Тогда спрошу сколько времени. Буду улыбаться и подмигивать, чтобы они поняли, какой я дружелюбный. Я представила себе эту картину и не удержалась от смеха. — Вот этого, пожалуйста, не нужно. Твоё дружелюбие страшнее агрессии. Он потянулся, зачерпнул воду и брызнул ею в меня, я брызнула в ответ, и мы, совсем позабыв о недобрых наблюдателях, какое-то время так обливались, пока Амелин не схватил меня за ногу и не затащил в воду. На берег вернулись минут через двадцать усталые и обессиленные. Только вылезли, упали лицом вниз и замерли, прислушиваясь к приятному напряжению в мышцах и лёгким прикосновением ветра, как над нами вдруг раздался резкий басовитый голос: — Слышь, парень, тебе было сказано не высовываться. Или ты тупоголовый совсем? Мы с Костиком перевернулись. Над нами, широко расставив ноги, навис массивный, животастый мужик. Всё его тело, даже живот, покрывали густые чёрные волосы, только голова была совершенно лысая. Амелин, придуриваясь, захлопал глазами: — Мы знакомы? — Не твоё собачье дело, — мужик наклонился, уперев руки в колени, отчего живот желеобразно заколыхался. — Давайте, проваливайте отсюда. — Где хотим, там и сидим, — сказала я. — Это не ваше место. — Я вас предупредил, — рявкнул он. — Угрозы несовершеннолетним — это статья, между прочим, — не моргнув и глазом, соврала я. — Мы сейчас вызовем полицию и… Но договорить Амелин мне не дал. Крепко сжал запястье, а зате, со странной, психопатичной улыбкой негромко, но отчётливо проговорил: — Пермирум мемини моментум Ститиссе михи те секури Вит визум либрикум, ретентум, Вит гениум декорис пури. Мужик яростно схватил его за плечо. — Что это? Что ты сказал? С тем же блаженно-безумным выражением на лице Костик мягко, словно желая придержать, прикрыл его руку ладонью. — Это заклинание. — Какое такое заклинание? — мужик отшатнулся. — Небольшое мимолётное проклятье, — голос Амелина звучал спокойно и серьёзно, однако в чернильной темноте глаз я без труда узнала затаённую насмешку. Он не был напуган или смущён, а притворная покорность давалась ему особенно хорошо. — Тому, кто владеет магией, не нужны доспехи или клинки. Оружие всегда можно отнять, а прокачанный маг способен колдовать, как угодно, моё любимое заклятие, кстати, «паралич». Мужик колебался, с одной стороны он чувствовал, что Амелин глумится, а с другой, явно опасался, что это может оказаться правдой. — Короче, я предупредил, — медленно отступая, пригрозил он. — Больше чтобы здесь не появлялись. Окружающие с интересом наблюдали за нашим разговором и после того, как он ушёл, ещё долго прислушивались к тому, что мы обсуждаем между собой. — Что за заклятье такое? — тихо спросила я, когда мы снова перевернулись на живот. — Просто стих, — Костик, прижавшись, накрыл меня сверху рукой так, чтобы нас точно никто не мог слышать. — Пушкин на латыни. «Я помню чудное мгновение». В Интернете нашёл. Наши перевели. Прикольно, да? — Я думала, ещё немного, и ты вызовешь Патронус. — Больше не вздумай вступаться за меня. Никогда! — он вдруг резко посерьёзнел и перевернулся на спину. — Во всяком случае, пока сам об этом не попрошу. Я ничего не ответила, и мы, полежав молча ещё минут десять, ушли. Якушин заметил нас. Долго смотрел, но не подошёл. В ту ночь сквозь сон мне почудился отдаленный детский голос. Взволнованный и невнятный. Поначалу казалось, что он доносится из соседней комнаты. Рассказывает что-то сбивчиво и торопливо. Лёха с Якушиным приходили поздно и вполне могли привести кого-то с собой, но не ребёнка же. Я осторожно встала и приоткрыла дверь. В комнате было темно и тишину нарушало только их размеренное дыхание. Я снова прислушалась, голос стих, но когда легла, будто бы появился снова, только на этот раз уже за стеной. Приложила ухо — прекратилось, а стоило вернуться на подушку, почудился опять. Беспокойный, жалобный голос в моей голове. Голос маленького несчастного мальчика, но не того, убитого здесь давным-давно, а пока ещё вполне живого, спящего на той половине дома. Должно быть, визит страховщицы и сцена на карьере произвели на меня слишком сильное впечатление. Прежняя жизнь Амелина была полна грязи, несправедливости и темноты. Вины его, конечно, не было, но он вырос во всём этом и приспособился, поэтому моя глупая попытка вывести его на свет, избавив от общественного осуждения, окончилась полнейшим провалом. Этот непроглядный мрак уже давно стал частью его самого. Мне очень хотелось сделать для него что-то, но я никак не понимала, что. Из-за духоты и неприятных мыслей задремала я только, когда рассвело. А проснувшись, сразу увидела над собой задумчивого Якушина со скрещенными на груди руками. — Пойдёшь купаться? — Нет, — проговорила я пересохшими губами, ещё не достаточно придя в себя, чтобы возмутиться тем, что он вломился ко мне. — А вчера ходила. — Это была плохая затея. — Может, хватит уже? У меня ведь тоже терпение не бесконечное, — тихо произнес он. — Я ведь серьёзно уеду. — Что хватит? — Притворяться хватит, что ты ничего не понимаешь. Мой мозг категорически отказывался включаться. — Очевидно же, что он тебя обманывает.