Часть 52 из 91 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Земля оказалась мягкой и справились они довольно быстро. После чего на получившуюся могилу Амелин положил лесной жёлто-голубой цветочек и прочел странный стих:
В лунном мареве смерть я встретил.
Неживая земная равнина.
Очертанья маленькой смерти.
На высокой кровле собака.
И рукою левою косо
пересёк я сухих цветов
прерывистые утёсы.
Над собором из пепла — ветер.
Свет и мрак, над песком встающий.
Очертанья маленькой смерти.
Отшвырнув лопату, Якушин вытер лицо мокрой от пота футболкой и объявил, что идёт купаться. Я его поддержала, и тогда Амелин предложил отвести нас на тот самый «второй» карьер.
Он был намного меньше, и в некоторых местах деревья примыкали вплотную к крутым, утыканным редкими кочками берегам. Тропинка, по которой мы шли, заканчивалась на плоской, каменистой площадке. Внизу тоже всё было завалено камнями и щебнем.
Немного постояв на этой площадке, откуда, по словам Амелина, и свалился Гриша, осторожно, один за другим, мы спустились вниз.
Камни то и дело выскакивали из-под ног и гулко катились вниз. Некоторые срывались и падали в воду.
— Здесь точно не опасно купаться? — Якушин с подозрением посмотрел на тёмную гладь.
— Не, — Амелин оглянулся на меня и стал раздеваться. — Я в прошлом году тут постоянно зависал. И Алёна часто сюда приходит. Мы с ней так и познакомились. Вон на тех ступенях. Видишь?
На другой стороне отвесный скат берега поднимался вверх несколькими похожими на ступени выступами.
И чтобы показать, что опасаться нечего, Костик нырнул головой вперёд.
Якушин скинул рубашку, аккуратно сложил рядом штаны, сунул под них телефон, потом вдруг подобрал что-то среди мелких камушков, нахмуренно покрутил в руках и сунул в карман рубашки.
Я спросила, что это, но он ответил, что сам ещё не понял, и поплыл за Амелиным.
Купальник, разумеется, я с собой не взяла. Пришлось лезть в воду в шортах и майке.
В первые секунды после изматывающей жары, холод воды показался невозможным, каждая клеточка потрясённо сжалась. Но стоило немного проплыть, как по телу разлилось непередаваемое блаженство. Остужающая и успокаивающая прохлада.
На середине озера вода оказалась поразительно чистая и, если смотреть вниз, можно было разглядывать пальцы ног. Окунулась с головой, а вынырнула и увидела, что Амелин, вскарабкавшись на одну из так называемых ступеней, машет рукой.
Якушин, придерживаясь за большой остроконечный валун, поджидал меня в воде у подножья.
Я подплыла и, не зная за что ухватиться, зацепилась за его плечо.
— Три дня не могла себе места найти, а здесь — блаженство.
— Потому что нужно с нами купаться ходить, — поучительно сказал он.
— Сам видел, что было, когда мы пришли на карьер.
— Но ты же не сиделка при нём, — он посмотрел туда, куда забрался Амелин.
— Ему нельзя оставаться с самим собой наедине.
— Не понимаю, чего ему грузиться.
Лицо Якушина, такое загорелое и мужественное, с мокрыми прядками рассыпавшихся волос и блестящим от воды взглядом, никогда ещё не выглядело так привлекательно. Осознание этого факта смутило. И я вдруг поняла, что нахожусь слишком близко от него, а моё правое колено касается его ног.
— Побыл бы ты на его месте. Когда все против тебя.
— Я бы на его месте никогда не оказался, — он положил руку мне на спину, отчего напряжение в нашем разговоре заметно усилилось, а выражение его глаз стало таким, что я попыталась отплыть в сторону, но Саша удержал.
— Когда ты уже поймёшь, что он тебе не подходит?
— А кто мне подходит? Ты?
— Да.
— Я подумаю об этом, — я неестественно рассмеялась, напуская на себя как можно более беспечный вид, будто не понимаю, что происходит, и принялась торопливо высматривать, где можно вылезти на узкую, каменистую полоску берега.
Требовалось срочно прекратить эту неловкую ситуацию и разговор. Будь на месте Якушина кто-то другой, я бы его сразу послала, но с ним терялась, не зная, как себя вести.
— Подумай-подумай, — заметив мои метания, он услужливо начал подсаживать, но как только я, приподнявшись на локтях, уже почти выбралась, внезапно отпустил и, потеряв равновесие, я снова шумно плюхнулась в воду.
— Ты, Осеева, с зимы сильно изменилась, — он со смехом поймал меня под мышку и снова подтянул к себе.
Я собиралась ответить что-то грубое, но только вытерла с лица воду, как о валун звонко ударился камень.
Амелин сидел на корточках на самом краю ступени и смотрел на нас, но слышать наш разговор он вряд ли мог.
— Чего ты задёргалась сразу? — вместо того, чтобы оставить меня в покое, Якушин нарочно прижал к себе.
— Саш, мы сейчас все поссоримся.
— Ну, и отлично. Я всё равно собираюсь уехать. Чего и тебе советую.
— Залезайте ко мне, — неожиданно весело крикнул Амелин. — Отсюда, знаете, какой вид отличный?!
Якушин тяжело вздохнул, недовольно покачал головой, и мы полезли наверх.
Подъем до ступеней шёл ещё более резкий, чем там, где спускались, а босиком подниматься по камням было довольно болезненно.
Этот берег был выше остальных и, словно смотровая башня, возвышался над всем озером. На тёмной глади воды с зеркальной чёткостью отражались деревья и белые облака над ними.
Амелин стоял у обрыва с таким видом, будто вот-вот собирается расправить крылья и взмыть в небо. А завидев нас, резко повернулся к Якушину:
— Ты бы мог прыгнуть отсюда?
Якушин подошёл и посмотрел вниз.
Если разбежаться, долететь до воды можно было, но очень рисково.
— Я же не самоубийца.
— А я — да.
Было очевидно, что Амелин разозлился из-за того, что видел.
— Ну и чем ты хвастаешься? — Саша это тоже понял и принял, как вызов.
— Хочешь, прямо сейчас прыгну?
— Хочу.
— Амелин, не вздумай! — больше всего я боялась этих настроенческих вспышек.
Все его прошлые суицидальные попытки были спонтанными, он никогда ничего не планировал. Внутри него просто что-то долго копилось, а потом взрывалось.
— Да что ты нервничаешь? — сказал Якушин. — Всё равно он не прыгнет. Дешёвый развод. Проходили уже.
— Прекрати сейчас же! — закричала я на него. — Зачем подначиваешь?!
— Я только ответил на вопрос.
Равнодушный голос Якушина просто взбесил.
Амелин по-прежнему очень ровно, с идеальной осанкой танцора, стоял на самом краю.
— Это всё равно, что прыжок в вечность. Говорят, люди, которые кидаются с высоток перед смертью, всегда испытывают сожаление. Поэтому я никогда не прыгал.
Якушин обернулся на меня.